Черный феникс. Африканское сафари, стр. 101

Но у Жоао и сопровождающих его иные, первоочередные задачи: реализовать договоренность о прекращении огня, провести митинги и встречи с заждавшимся своих освободителей населением, разъяснить ему особенности текущего момента.

— Хорош я агитатор! — теперь уже себе под нос вполголоса сетует Жоао. — Собираюсь перед народом распространяться о пользе дисциплины при новой власти, а поднять флаг этой власти сам на полдня запаздываю. A сделать все вовремя именно на острове важно вдвойне. Знаешь, почему мне так не терпится попасть на Илья-де-Мозамбик?

— Тяготеет «бремя истории»? — предполагаю я.

— Конечно! Возраст Лоренсу-Маркиша [49] как столичного города не перевалил еще за век. А Илья-де-Мозамбик! Ведь почти пятьсот лет этот город-остров был главным военным, политическим и культурным форпостом Лиссабона не только в Мозамбике, но и во всей южной части Восточной Африки, одним из оплотов могущества португальцев в Индийском океане. Туда стекались все несметные богатства, увозимые на Запад и Восток постоянно теснившимися на рейде острова огромными судами. В какой-то книжке я недавно прочитал, что в XVI веке через остров проезжали все, кого влек на Восток соблазн легкой удачи: вице-короли и преступники, поэты и купцы.

Мощный взрыв прерывает наш разговор. Машину бросает влево, разворачивает, клубы пыли заволакивают лунное небо. Рядом раздается второй взрыв, третий… Вдоль дороги, справа и сзади от нас, начинают строчить автоматы. Вскоре, однако, они стихают. Комиссар со своими помощниками выясняет обстановку, солдаты ставят наш перевернувшийся «Лендровер» на колеса и выталкивают его на дорогу.

— Судя по тому, как все бездарно подстроено, это дело рук местных правых, — резюмирует происшедшее Жоао. — Хотели подорвать на мосту нас, но ошибочно направили взрыв на лежавшую у обочины огромную глыбу ракушечника. Нас отбросило взрывной волной в песок, а осколки глыбы привели в действие еще два взрывных устройства, уничтожившие мост. Реку — а это Манапо — переедем вброд. Беда лишь в том, что у нас пропал еще целый час.

Сразу за широкой речной долиной кончилось однообразие хлопковых и кукурузных полей, за окном машины замелькали черные силуэты кокосовых пальм. Чаще стали попадаться жилища. Многие из них иллюминированы разноцветными электрическими лампочками, кое-где у входа в хижины можно разглядеть портреты фрелимовских лидеров.

Я бросаю взгляд в окно и чуть не вскрикиваю от удивления. Прямо по дороге на нас движется… форменное привидение: черный балахон, над которым выделяется лишенный всякого выражения неестественно белый блин лица. Привидение исчезает в темноте, но автомобильные фары высвечивают на дороге другие странные фигуры в белых масках.

— А, значит, девушки нас еще ждут, — тоном, в котором звучит явное удовлетворение, говорит Алвиш.

— Девушки? — удивляюсь я. — Я было подумал, что это представители местной контры, решившие отпугнуть людей от праздника.

Алвиш закатывается таким смехом, что вынужден притормозить машину. На заднем сиденье ему вторит Жоао.

— Зачем они делают себе такие страшные физиономии? — спрашиваю я.

— Для красоты, исключительно для красоты, — смеется Жоао. — Дело в том, что женщины макуа давным-давно отдают дань косметике. Таким образом они пытаются предохранить нежную кожу лица от здешнего жестокого солнца, которое жжет не только сверху, но и снизу, отражаясь и от белоснежного кораллового песка, и от зеркальной глади океана.

— Время, однако, уже давно помыться и предстать перед гостями во всей своей красе.

— А, это уж маленькая хитрость. Девушки наши, фрелимовские. Был уговор: если они встречают нас «несмытые», значит, на острове все спокойно, и мы можем ехать дальше. Если бы они открыли свои прекрасные лица, то это означало бы, что нас ждут неприятности.

Резкий поворот шоссе — и перед нами в отсвете тысяч разложенных вдоль берега костров предстал остров Мозамбик. На посеребренной лунным светом глади Индийского океана он казался сверкающим мириадами граней драгоценным камнем на серебряном подносе.

Завороженные этим зрелищем, мы притормозили. И почти тут же, очевидно отреагировав на появление передовой колонны ФРЕЛИМО, у переезда включились прожектора португальских военных объектов острова, высветив в ночи строгие очертания средневекового арсенала, зубчатые стены форта, брустверы укреплений, уходящих далеко в загадочный океан. Изгнанные с островов суахилийского севера еще в конце XVII века португальцы здесь, на юге, сохраняли свои владения вплоть до наших дней.

Длинный, почти трехкилометровый, но узенький, не дающий разъехаться и двум легковым автомобилям мост, соединяющий материк с Илья-де-Мозамбиком, не мог вместить и сотой доли людей, съехавшихся сюда со всей округи по случаю прибытия ФРЕЛИМО. Основная масса встречавших разместилась в лодках. Наверное, никогда еще мозамбикские воды, посещавшиеся мощными армадами галер, каравелл и фрегатов, не видели такого количества пирог, фелюг и доу. В каждой из них — оркестр и танцовщики, которые, размахивая факелами и не обращая никакого внимания на все усиливающийся прибой, выделывали в своих перебрасываемых с волны на волну суденышках хитрые антраша.

При въезде на остров — облаченные в соответствующие торжественному моменту одеяния колониальные чины. После обмена рукопожатиями и приветствиями португальцы предлагают представителям ФРЕЛИМО проследовать в губернаторский дворец. Там при закрытых дверях будет обсуждаться механизм переходного «разделения власти» между колониальной администрацией и освободительными силами, а также детали подъема флага ФРЕЛИМО над островом.

Глава шестьдесят первая

…И вот я смотрю на флаг, высвечиваемый прожекторами на звездном бархате африканской ночи, и думаю о том, что, хотя провозглашение независимости Мозамбика еще впереди и флаг республики взовьется в небо Лоренсу-Маркиша лишь спустя шесть месяцев, 25 июня 1975 года, первую черту под почти пятисотлетним правлением Лиссабона в Восточной Африке правомочно провести именно здесь, на острове Мозамбик, на протяжении веков бывшем символом этого правления.

Португальцы кичились, что на Мозамбике ими многое было сделано «впервые». Именно против жителей этого островка впервые в истории Восточной Африки европейские колонизаторы употребили огнестрельное оружие и тем самым впервые запятнали кровью отношения между Западной Европой и Востоком. Затем Мозамбик стал первым постоянным поселением белого человека к югу от экватора, форпостом, откуда осуществлялось проникновение португальцев как в Африку, так и за океан, в Индию. Именно на этом островке появилось первое каменное здание, сооруженное белым человеком к югу от экватора. Симптоматично, что это — церковь, символизирующая столь характерное для колониальной политики Португалии единство креста и шпаги. Островная цитадель была и первым оплотом португальцев, испытавшим на себе всю силу национально-освободительного сопротивления африканцев. Так не признак ли исторической справедливости предоставить многострадальному островку счастье первому в стране встретить новое утро под флагом освободительных сил!

А пока что под этим флагом на главном плацу крепости собирается все двенадцатитысячное население острова и не меньшее количество гостей, прибывших с материка. Жоао стучит по микрофону — толпа замирает.

— Товарищи, друзья! — начинает он. — Вам отлично известно, с каким страшным пятисотлетним колониальным наследием мы сегодня расстаемся. Вы, жившие здесь, на крохотном Илья-де-Мозамбик, порою знали о зверствах «белых хозяев» нашей страны даже больше, чем жители крупных городов на материке. На крохотном островке не может быть секретов, и по ночам вы конечно же слышали стоны подвергавшихся пыткам и призывы о помощи, доносившиеся из-за стен казематов. Древний форт, которым португальцы гордились как первым оплотом белой цивилизации в Африке, был превращен ими в последние годы в главную тюрьму, в лабораторию пыток над патриотами. Лучшие сыны и дочери нашей страны замучены за этими стенами, сотни патриотов были сброшены с них прямо в океан. Сегодня, принимая власть над крепостью, мы освободили ее последних узников. Вот они: Мария Граса да Кошта — двадцатитрехлетняя девушка из Лоренсу-Маркиша, которую три года продержали в одиночном каменном мешке вместе с полчищами клопов, скорпионов и муравьев лишь за то, что она отнесла в столичную тюрьму передачу своей подруге — активистке-подпольщице.