Крик души (СИ), стр. 83
А в половине двенадцатого он стал серьезно волноваться. Где она? С кем? Что делает одна в огромном городе?! Мало ли придурков по ночным улицам ходит?! Работая юристом, Антон знал, что много. Очень много. И от того едва ли не рвал на себе волосы от волнения.
А потом, будто устав винить во всем лишь себя, вновь начинал злиться на нее.
Она вообще думает о том, чтобы хотя бы на часы посмотреть!?
А затем… Что же ему опять ехать на ее поиски? Как тогда, много лет назад?! Его передернуло. Нет!
В милицию позвонить?.. И что они ему скажут?!
И он опять начинал беситься, расхаживая по квартире и матерясь, не стесняясь, в голос.
А когда он, изводясь от нетерпения, почти мечтал ее увидеть, чтобы потом едва ли не поставить в угол и не отхлестать ремнем, в дверь тихо, как-то неуверенно постучали.
Он застыл, тяжело дыша, а потом стремительно метнулся к двери, резко распахнув ее настежь.
Она. Точно она, стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу и, черт ее побери, даже не смущена!
— Доброй ночи, — сухо проговорила она, поднимая на него усталый взгляд. — Можно войти?
Он потерял дар речи от ее бесцеремонности и наглости, а потому лишь отступил в сторону, когда Даша, протиснувшись между ним и дверным проемом, заскочила в прихожую и стала быстро раздеваться.
Заторможено, чувствуя себя последним идиотом, он, закрыв дверь на засов, медленно обернулся к ней.
— Эй, — окликнул он девушку, — а ты ничего не хочешь мне объяснить?
Даша подняла на него удивленно невинный взгляд чистого ангела. Равнодушно пожала плечами.
— Нет.
У него чуть глаза не вылезли на лоб, губы приоткрылись. Захотелось отхлестать ее.
— Ты на часы смотрела?! — вновь изумился Антон, нависнув над ней каменной глыбой.
Она вновь пожала плечами, не выражая никаких эмоций.
— Да.
— И?.. — с нажимом выдавил он, начиная злиться.
— Что — и? — поворачиваясь к нему полубоком, переспросила девушка.
А Антон уже отчаянно сжимал руки в кулаки, чтобы не сорваться. Мать твою, да она специально!
— И ты видела, сколько они показывают?!
Даша задумчиво наклонила голову набок, нарочито медленно подняла взгляд на стену, где размеренно и монотонно отстукивая удар за ударом, видели настенные часы. Темные бровки приподнялись.
— О, — выдохнула она, легко улыбнувшись, — уже почти двенадцать.
Переведя безответственный и совершенно спокойный взгляд на него, девушка беспечно пожала плечами вновь. Улыбнулась ему, как Антону показалось, наглой вызывающей улыбкой и бросила:
— Засиделась я, — и, больше не говоря ни слова, двинулась в сторону лестницы.
А Антон стоял и смотрел ей вслед совершенно очарованный ее откровенной дерзостью.
И как это называется?! Ведет себя так, словно ничего не произошло, вызывающе, откровенно издеваясь!
Через мгновение он бросился за ней, преградив путь к лестнице, и девушка, словно ожидая подобной реакции, устало подняла на него насмешливый взгляд черных глаз. Смотрит так, будто откровенно смеется.
— Ты что, совсем обнаглела? — выдохнул он, сощурившись. — Объясниться не хочешь?!
— А должна? — губы ее скривились, глаза оставались вызывающе спокойными.
— Я твой опекун, вообще-то! — едва не задохнулся от злости он.
— Так ты об этом вспомнил, наконец? — пронзила она его словами, словно стрелой. — Спустя четыре года!?
Она знала, куда бьет. По больному, по не зажившему, по рваному и не заштопанному сердцу, касаясь раны своими грязными ручонками. Внутри всё взорвалось болью, впиваясь ядом в кровь.
И Антон не выдержал. Наклонившись к ней, схватил за руку, вынуждая девушку к себе прислушаться.
— Спустя четыре года или нет, — прошипел он, — но ты, дорогая моя, остаешься моей подопечной еще на два года, — он отметил, как дернулась ее щека, и сузились глаза, превратившись в черные точки. — Поэтому обязана отчитываться передо мной за каждый свой шаг. Я не намерен вытаскивать тебя из тюряги и иметь дело с наркоманами и пьянчужками, с которыми ты, вполне возможно, водишь дружбу!
Даша задохнулась от гнева, лицо ее побледнело, руки сжались. Она не знала, каким чудом удержалась, чтобы не заехать кулаком по его смазливой физиономии за это оскорбление.
— Без тебя справлюсь! — грубо выпалила она. — Я от тебя никогда больше ничего не потребую!
Больше не потребует? Это замечание отчего-то резануло по ушам.
— Какого черта ты вернулась так поздно?! — продолжал допытываться Антон, удерживая ее на месте. — Почему не предупредила, куда ушла и когда вернешься?! А если бы с тобой что-то случилось!? Ты думаешь о том, что мне потом пришлось бы отвечать за это!
— Значит, ты плохой опекун, — зло выдавила она, поморщившись от его болезненного захвата.
— Так ты это сделала нарочно? — догадавшись, процедил он с яростью. — Специально? Чтобы меня позлить, заставить волноваться?!
— Мне плевать, что ты подумаешь или скажешь, Вересов! — сказала девушка, пытаясь вырваться. И почему он всегда применяет силу, вынуждая ее его слушать?! — Отпусти, — дернулась она.
— Значит, специально, — помрачнел он и сузившимися глазами впился в ее лицо, игнорируя просьбу. — Так слушай меня внимательно, деточка, — прошипел он злобно, — здесь я выдвигаю правила, и они не подлежат обсуждению с твоей стороны. Если я говорю, ты делаешь, если не говорю, значит…
— Тоже делаю? Отпусти меня, — прошипела она сквозь зубы, не глядя на свое зажатое в его руке запястье. — Отпусти!
Но он стиснул его еще сильнее.
— Кажется, ты не понимаешь меня, деточка, — прошипел он, тяжело дыша. — Мне написать тебе все на листке, чтобы ты знала, где находишься?!
— А это разве можно забыть? — саркастически выдохнула Даша. — Мне четыре года вбивали в голову, что я чуть ли не жива, только благодаря тебе, — она будто выплюнула эти слова. — Запомнила, спасибо, — ее губы скривились, а в глазах появился жесткий блеск. — Только вот сомневаюсь, что лично ты приложил к моему выживанию руку!
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился он, не понимая, куда она клонит. — Я четыре года терпел…
— Меня на своей шее?! — ядовито подсказала Даша, пытаясь вырвать руку из его захвата. — Что ж, поздравляю, осталось всего два. И ты, наконец, станешь свободным от обязательств! Удобно, правда?!
— Ты обвиняешь меня в чем-то? — изумленно выдохнул Антон, ослабив хватку. И Даша поспешила этим воспользоваться, вырвав руку из его ладони и отскочив от мужчины к перилам.
— А ты не понимаешь, конечно же, — саркастически выдавила она. — Что ж, так тому и быть, — и метнулась вверх по лестнице, не желая ему ничего объяснять. Резко остановившись, она стрельнула в него ядом глаз и слов. — Это ты привел меня в этот дом, ты заставил меня переехать, вынудил жить здесь с тобой. Я на это не подписывалась! Я не хотела этого, ты знаешь. Но ты, — она горько хмыкнула, — как мой опекун, настоял, и вот я здесь. Из-за тебя! Потому что ты так захотел! — бросала она в него упреки. — Поэтому теперь не смей меня в чем-то винить. Спроси лучше себя, зачем тебе все это надо?! — и ринулась прочь.
Антон метнулся за ней, желая продолжить разговор. Но Даша так и не остановилась.
— Вернись! — услышала она его громкий вскрик, но, заскочив в свою комнату, закрыла дверь, щелкнув замком. А, прижавшись к стене, вдруг осела на пол и неслышно заплакала.
Глава 22
Проснулась она рано, не было еще и шести. Выспалась, как ни странно, хотя почти всю ночь не могла заснуть на невероятно гладких шелковых, в чем уведомил ее Антон, простынях, ворочаясь с бока на бок, и привыкая к мысли, что теперь будет здесь жить целых два года. Хочет или нет, но придется.
Потому что Антон Вересов так решил.
При одном лишь воспоминании о нем и о том, что он сказал ей, девушку бросало то в жар, то в холод. От обиды, застилающей глаза, вызывающей в груди тупую давящую боль, от злости, ослепляющей ярости, от желания врезать ему (именно так — врезать!) и наблюдать за выражением крайнего изумления и шока на красивом лице. Уязвить его, пристыдить, унизить, сделать ему так же больно, как сделал ей он.