Крик души (СИ), стр. 44

— Дашенька, а когда у тебя день рождения? — спросил он однажды, когда они гуляли по городу.

Девочка пожала плечами, удивленная его вопросом, словно не понимая, зачем он об этом спрашивает.

— Девятого апреля, — пробормотала она, смущенно потупив взгляд.

Олег опешил и застыл на месте.

— Значит, — проговорил он, глядя в ее вопросительно расширившиеся глаза, — тебе уже девять лет?

Даша просто кивнула, промолчав.

— И ты… — он замялся. — А ты хотела бы пойти в школу в этом году?

Даша пожала плечами, на первый взгляд, равнодушная к этой затее, но мужчина видел, как блеснули ее глаза, как дрогнули губы, как приподнялся подбородок. Он обрадовался, внутренне ликуя.

— Баба Катя ведь уже хотела отдать меня в школу, — сказала она, грустно вздохнув, — но у меня документов нету. Потерялись же, — она подняла на него смущенный взгляд, — вы разве не помните, я говорила?..

Он помнил, конечно же, помнил. Но этот уязвляющий вопрос заданный каким-то обвинительным тоном, заставил его смутиться и устыдиться.

— Конечно, помню, Дашенька! — воскликнул он. — Просто я подумал, что… если тебе восстановят документы?.. Пойдешь в школу? — он не хотел на нее давить, пусть сама принимает решение.

Девочка пожала плечами. Но в глубине зрачков светилась надежда.

— Да, наверное…

И этого ему было достаточно, чтобы начать оформление ее в школу. В ту самую, где учился и Антон.

Директор очень удивилась, когда он пришел, не ожидая увидеть его так скоро. На выпускном вечере Антона она отшучивалась, что теперь они встретятся только, когда он приведет в эту школу внуков. А Олег отмахивался, шутя, говорил, что его «увалень-сын» еще не скоро порадует его в этом плане.

И кто бы мог подумать, что они встреться через год!?

— О, Олег Витальевич?.. — воскликнула она, удивленно вскинув брови. — Не ожидала, честно говоря…

Он тоже не ожидал, и не предполагал, и не думал. Но вон как вышло.

Олег обрисовал ей всю ситуацию, конечно же, утаив некоторые подробности всей истории, и Василиса Поликарповна, понимающая женщина, согласилась взять девочку в школу. По возрасту Даша должна была попасть в третий класс, но, сказала директор, так как они идут по усложненной программе, максимум, что она может сделать, это устроить девочку во второй. Если Олег Витальевич подтянет ее по некоторым предметам. И Олег согласился. Даша тоже не противилась, а даже обрадовалась, когда Олег со счастливой, улыбкой вошел к ней в комнату, где она читала книгу, и сообщил, что с сентября начнутся ее «учебно-трудовые» будни.

Как она обрадовалась! Как заискрились ее глаза, приподнялись бровки, появились изумительные ямочки на щеках! Он бы все на свете отдал, чтобы видеть ее такой каждый день.

Перспективе общения со своими сверстниками Даша не радовалась. Единственным ребенком, с которым она общалась, был ее брат, и еще несколько подружек, когда она еще жила в Сосновке. На этом ее общение с детьми своего возраста заканчивалось. Но она не стремилась к этому общению. Те дети, которых она встречала на улицах Калининграда, смотрели на нее, как на диковинную зверюшку, презрительно рассматривая ее поношенную одежду и старую обувь, фыркали, морщились и отворачивались. Ни с кем там она не подружилась. Они обходили ее стороной, и она платила им той же монетой.

Общество не принимало Дашу, отвергая саму возможность ее жизни рядом с собой. Так было в Калининграде, и это же повторилось в Москве. Общество не принимало ее и здесь тоже, девочка это чувствовала. Она словно не заслужила права находиться рядом с людьми круга дяди Олега.

Когда к ним в дом приходили его друзья и знакомые, всегда спрашивая о том, кто она такая, и получая ответ, что она его воспитанница, как-то странно на нее смотрели, выпучив от удивления глаза и приоткрыв рот, но ни о чем не спрашивали, очевидно, стесняясь показаться невежливыми или навязчивыми. С ней они не разговаривали. Но она видела их косые любопытные взгляды в свою сторону, перешептывания между собой, читала на их лицах неодобрение и даже возмущение. Злые люди, плохие люди…

В конце августа, когда до начала учебной недели оставались считанные дни, Даша с Олегом отправились по магазинам покупать ей школьные принадлежности, проведя вместе почти весь день.

А на следующий день Антон улетел в Лондон.

После чего дядя Олег, закрывшись в своем кабинете, не выходя из него, просидел там до самого вечера.

Из дневника Олега Вересова. Запись от 21 июля 2001 года

Я, наверное, совершил ошибку. Когда отпустил Антона в Лондон.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что где-то, когда-то что-то сделал неверно. Может, даже не тогда, когда привел мою девочку в наш дом, не тогда, когда не спрашивал мнения Антона, хотя обязан был спросить его, и не тогда, когда решил для себя подружить их.

Антон был прав. Мой сын, моя гордость… он всегда был прав и во всем! Я сам все решил, никого ни о чем не спрашивая. Какой самообман, какая самонадеянность, какая глупость, какая… ошибка!

Боже, эта ошибка стоила мне стольких лет жизни, мучимой угрызениями совести и чувством вины! Не только по отношению к Даше, но и к собственному сыну. Возможно, к нему — в первую очередь.

Я отпустил его. С обидой и разочарованием в груди. С чувством неприязни и презрения к моей девочке.

Как я допустил подобное!? Как?! Профессор, исследователь, умный, вроде бы, человек… И так ошибся!

Сейчас, спустя почти три года после того рокового дня, когда он ушел… растворился в воздухе черной маленькой точкой самолета, уносящей с собой прежнюю жизнь, храня и лелея в груди обиду и разочарование, боль и отчуждение, я понимал, только сейчас осознавал… доходил до сути того, что произошло. Анализировал, пытаясь понять, почему же так вышло, что близкий — самый близкий и дорогой мне! — человек ушел, повернулся спиной, стал далеким и словно бы… чужим?!

Нет, Антон никогда не отдалялся, никогда не был чужим для меня. Никогда не показывал, что отдалился и, вроде бы, относился ко мне, как и раньше, но… что-то словно лопнуло, разбилось, сломалось. И не склеить, не восстановить, не собрать по кусочкам рухнувшую когда-то жизнь.

Антон!.. Как же он простил меня? Как смог?.. Нашел в себе силы!? КАК?!

Я бы на его месте не простил. Наверное.

Потому что сам себя я так и не уверил в том, что так было нужно и что так было правильно.

Тогда, три года назад, я был уверен, я мог бы поставить всё на то, что поступаю верно. Отлет сына за границу казался мне единственным правильным, разумным решением в той ситуации, в которой мы все оказались. Антон, Даша, я… Как примириться, как смириться, как построить новое на осколках?..

Наверное, не хватило времени. Такой банальности, как время. Просто смешно, но это так.

Если разобраться, хоть на мгновение представить, что у нас было бы это время. Считанные, драгоценные мгновения, часы, недели?.. Могло бы все быть иначе?! Остался бы Антон в Москве? Смирился бы с Дашей и, присмотревшись к ней, полюбил бы он ее?! А Даша? Смогла бы она простить его первоначальную злость и ненависть? Смогла бы подружиться с ним?..

Боже, как страшно!.. Как ужасна и пугающе опасна реальность!..

Нет. Нет! Ничего нельзя было изменить…

Колесо судьбы было запущено гораздо раньше того момента, когда мы подошли к той грани, за которой зияющей пустотой и мрачной темнотой сверкала бездна.

Не те люди, не те судьбы, не те обстоятельства и жизни, чтобы возможно было что-то изменить!

Ошибка была совершена мною. Много лет назад. Когда я, забыв о том, что дома меня ждет сын, пропадал в заграничных командировках и экспедициях. Когда Антон ждал отца, но так и не дождался его.

Боже, почему я раньше не понял, что моему сыну не нужен был исследователь!? Ему нужен был отец! Почему осознание правильности или неправильности совершенных деяний приходит к нам уже после того, как то или иное действие оказывается совершенным?! Почему через день, через месяц, через много лет, а не сейчас, не сразу, не в тот же самый миг!? Когда есть еще время, есть еще возможность исправить содеянное?! Когда есть еще вероятность того, что тебя простят?..