Посрамитель шайтана, стр. 17

…Весь остаток дня Лёва-джан посвятил планомерному нарушению восьмой заповеди — воровству! Он крал всё, повсюду и почти у всех (исключая, естественно, бедняков), а ушлый Ходжа, носясь по следам его подвигов, сколачивал экстремистско настроенную делегацию к султану.

Сознательные и обеспеченные граждане логично поддержали эту акцию, ибо каждый исправно платил налоги и уже имел что рассказать. В результате факт наличия в беззащитном городе легендарного преступника современности начал резко обрастать самыми нелепыми слухами, принимая воистину чудовищные формы.

— Вай мэ, правоверные! Этот сын шайтана украл у меня всё — весь караван в сорок два верблюда, гружённых китайским шёлком, бязью и киноварью, пятнадцать ахалтекинских лошадей, восемь охранников, беременную самку гепарда, кальян и левую туфлю… Как я босой вернусь к двадцати восьми возлюбленным жёнам?! Двадцать девятую тоже украли-и…

— Уй-юй, у меня украден отцовский кошелёк! Папа убьёт меня за эти шесть… двенад… сорок сем… двести двадцать восе… А казна султана точно восполнит потери? Тогда двумя тысячами золотых динаров!!! И сдался мне после этого папа?!!

— Вай дод, злодей обобрал меня всего, украв даже любимую блоху! А ведь именно она, кусая за места, недоступные случайному взгляду, пробуждала меня от утреннего сна к вечернему намазу! Всё, кончилась беззаботная жизнь… Чтоб ты опух, наглый похититель моей любимицы!

— Вах, он украл мою тёщу!!! Пустите меня, правоверные! Не держите меня! Где он, где он, дайте мне обнять его и покрыть поцелуями трудовые руки великодушнейшего Багдадского вора… Пустите меня, правоверные! Не держите меня, я плясать пойду!

Но пуще всех надрывался, как вы понимаете, всё тот же Ходжа Насреддин. Домулло буквально «рвал на груди тельняшку», выпрямившись в полный рост на арбе с привозными дынями, и орал так, что к нему прислушивались. То есть толпа собиралась быстро…

— До какой поры нам суждено терпеть на тихих улицах Коканда бесчестного злодея Льва Оболенского?! Эту отрыжку пьяного шайтана, икоту трезвого иблиса и судорогу нечистого на руку дэва, подавившегося клочком шерсти с собственной поясницы! Султан наш да избавит подданных своих от этой безбожной плеши, падите к стопам его, моля вернуть назад благородный столп законности и правопорядка, золотосердого господина Аслан-бея. Очи его подобны глазам рыси, пальцы — когтям орла, зубы — пасти степного волка, разум… ну, это отдельная тема. Он уже ловил нам Багдадского вора, поймает и ещё раз! Он изловит это бурлящее исчадие поджелудочной железы не принявшего Коран джинна, переевшего на свадьбе своей прабабушки тухлых яиц сдохшего…

— Ходжа, все не выдержали и ушли, я один остался, — подчёркнуто вежливо Оболенский подёргал друга за штанину. — Слезай давай, граждане ломанулись ко дворцу катать жалобы, а ты в следующий раз не увлекайся так уж… с живописаниями… У меня-то нервы крепкие, но вон двух верблюдов всё же стошнило.

— Пусть не слушают не предназначенное для их ушей, — нехотя буркнул бывший визирь, сползая вниз. — Если через час гонец не поскачет к Аслан-бею с султанским приказом вернуться домой — можешь при всех обозвать меня пёстрой требухой желудка шакала, не евшего тридцать три дня, а потом нашедшего жи-и-ирного дикобраза!

— Ходжа, я же просил… их опять тошнит!

Следующую историю стоило бы озаглавить примерно следующим макаром: «Багдадский вор волшебным образом избавляет от казни нудного башмачника Ахмеда, попутно обижает султана и унижает его верного слугу Аслан-бея, чем вновь посрамляет шайтана». Причём уже прилюдно! То есть в свидетелях ходило пол-Коканда, может быть, единственно поэтому данное повествование дошло до нас практически без искажений, приукрашиваний и домыслов, которыми простой народ щедро расцвечивает каждую восточную сказку.

Должен честно предупредить: лично я считаю этот рассказ моего друга бессовестной ложью! У меня трезвый ум и пытливый взгляд скептика, когда мне пытаются втюхать наглую брехню под соусом, «типа, фантастика», всем существом своей души я возмущённо отвергаю предложенное. Обманутый писатель не создаст шедевра, обманутый читатель не простит автора… так какой смысл врать?

…Из султанского дворца делегаты вернулись довольными и степенными, похоже, всё, о чём они нижайше просили, было милостиво выслушано и принято к сведению. За храбрым начальником городской стражи был послан не один, сразу три всадника. Видимо, на случай, если в дороге кто-нибудь перепутает текст приказа…

Но главное, что в этот вечер никакого суда над арестованными ослушниками не было, благоразумный Муслим аль-Люли нетерпеливо ждал возвращения Аслан-бея, дабы решить вопрос с поимкой главного преступника, буквально охамевшего от безнаказанности! Грабить достойных граждан посреди бела дня, в центре города, на глазах у стражи и в непосредственной близи дворца правителя — это уж слишком! Хорошо ещё нашёлся какой-то безвестный уличный горлопан, первым потребовавший избавить правоверных от проделок Багдадского вора…

А как бы удивился султан, узнав, что именно в этот момент тот самый «горлопан» шумно спаивает двух беззаботных стражей, перед которыми жарко наяривает матросское «яблочко» здоровущая «девочка, приятная взгляду» — в два метра росту, сажень в плечах и горящие голубые глаза в обрамлении коряво подрисованных ресничек…

Глава 17

— Я не понимаю, почему во всех твоих планах мне вечно приходится выглядеть полным идиотом, — не переставая, возмущался Лев, когда случайные прохожие, глядя на него, шарахались, шумно поминая шайтана. Ходжа лишь философски вздыхал, прикрываясь щитом, и двадцать раз объяснять очевидное явно не собирался.

Надо признать, сам-то Насреддин выглядел вполне подобающим образом — эдакий невысокий, чуть полнеющий стражник, с собственной элегантной бородкою и умным, деловитым лицом. А вот впереди на два шага идёт мрачный, как бармалей, Оболенский в голубых женских шароварах, пёстром жилете танцовщицы, с голым животом и небрежно повязанной на манер русского платочка фате… Видуха, как у распоследнего записного трансвестита с самого дешёвого гей-карнавала! Мысли, соответственно, пусты и безрадостны…

— Если верить твоей дебильной идее, то меня без суда и следствия сунут в ту же камеру, что и бедолагу Ахмеда. По пути я теоретически должен стырить у сопровождающего конвоя ключи, устроить всем массовый побег и, неизвестно как перемахнув через стену, бесследно раствориться в ночном городе. В то время как ты, от всей души и доброго сердца, поднимешь нам в погоню конную стражу, возглавляя преследование верхом на моём же Рабиновиче. С которым ты и намерен затеряться в узких, не освещённых луной переулочках. Как я вообще повёлся на этот бред собачий?!

— Шевели ногами, не задерживайся, о злостный нарушитель шариата! — весело прикрикнул домулло, потрясая тяжёлым копьём. — Сам Аллах, при всей своей долготерпимости, отвратил бы смущённый взор свой от твоего непотребного пуза, покрытого редкими бесстыжими волосами… Зиндан примет тебя как родного, дабы ты вновь умудрился совершить невозможное!

— Насрамить всех, — обречённо подтвердил мой друг.

— Во славу Аллаха, — дополнил Насреддин, и Лев прекратил бессмысленные споры.

Да они и спорили-то в большинстве случаев исключительно общения ради. Оба прекрасно понимали, что на Востоке жизненный опыт, находчивость и остроумие Ходжи были куда востребованнее недюжинных воровских талантов рослого россиянина. А вместе, в паре, они составляли воистину непобедимый тандем, с которым так и не сумело справиться ни одно законное правительство конгломерата восточных стран того времени. А ведь как старались, как старались, но об этом потом…

В достопамятную калиточку султанского дворца первым постучал уже сам Оболенский. Отворили те же знакомые рожи, впечатление такое, что других стражников на этот пост не допускали…