Багдадский вор, стр. 62

— А в каждом сундуке будет сидеть по моему воину! Ночью я выпущу всех, и мы захватим злодеев спящими!

— Твоя мудрость и прозорливость не знают разумных границ… — с непередаваемым оттенком полувосхищения-полуиздёвки протянул фальшивый брадобрей. — Лавка плотника находится через четыре дома по соседней улице, быть может, он продаст десять сундуков сразу.

— Мы поступим иначе, — после секундного размышления коварно усмехнулся глава городских стражников. — Я вернусь в караван-сарай и возьму всё, что мне надо, даром! А ты жди здесь…

— Воистину говорят: «Советы суслика смешны для тигра!»

После такого комплимента неподкупный Шехмет раздул щёки, вскинул подбородок и чуть тронул пятками под бока своего коня. Белоснежный арабский скакун, пританцовывая, понёс своего хозяина вниз по узкому переулочку. Кое-как развернувшись, остальные всадники припустили вслед.

Ходжа философски поковырялся в ухе, чихнул, вытер нос остатками рукава и, неспешно подойдя к дому Али-Бабы, постучал в ворота. Мальчишеский голос ответил минуты через две:

— Кто там?

— О юный отпрыск почтеннейшего семейства, не у вас ли находится в гостях знаменитый Багдадский вор?

— У нас, они с моим приёмным отцом вкушают лепёшки и шурпу.

— О ненасытная утроба, жрёт, где только может… — тихо облизнулся Ходжа и громко попросил: — Будь добр, прекрасный юноша, передай Багдадскому вору, что его товар будет доставлен через полчаса. И это будут не кувшины с маслом, а сундуки с тканями. Десять штук! Ты всё понял, мальчик?!

— Обязательно передам, — честно пообещал ребёнок.

— И пусть он там не пьёт вина!

— Что вы, уважаемый?! Аллах запрещает правоверным мусульманам употребление…

— Знаю, знаю… — отмахнулся Насреддин, разворачиваясь спиной к воротам. — Только кое-кому все эти запреты, как Рабиновичу — вентилятор! Кстати, не забыть бы спросить у Лёвы: что такое вентилятор?

Когда я работал ещё только над первыми главами этого романа, то пару раз консультировался с моим хорошим другом, известным харьковским литературоведом. Так вот, он как-то прочёл мне целую лекцию о том, что на самом-то деле в Багдаде был халиф, а не эмир. Эмир, видите ли, эмирствовал в Бухаре! Плюс ещё тенге — это именно бухарская мелкая монета, а в Багдаде якобы все расплачивались динарами и дихремами. Ну что я мог сказать? Для начала сунулся в областную библиотеку и, покопавшись в книгах, обнаружил, что мой критик совершенно прав! Потом, в тот же вечер, набрал телефон Оболенского в Москве и устроил ему разнос за такую «подставу». Лев выслушал меня с истинно танковым спокойствием и сказал, что всё это чушь! Нет, если дословно по тексту, то он выразился так: «Андрюха, не морочь мне голову, всё это — фигня! Может быть, в Багдаде и должен был сидеть твой халиф, но я сам видел только эмира. И все его называли эмиром, а уж чего там навыясняли всякие учёные и филологи-востоковеды… лично мне до лампочки! Ты кому веришь?! Твой профессор когда в последний раз был в средневековом Багдаде? Я его знаний не оспариваю, но и ты мои мемуары на склерозе не замешивай. Таньга там были! Были, я тебе говорю! Только не тенге, а именно — таньга! Я с тобой тут делюсь откровенными воспоминаниями, как редкий очевидец, а ты мне специалистов в нос тычешь… Вообще ничего не буду говорить!» Господи, ну естественно, я бросился извиняться… Книга уже как-то складывалась, оставлять её из-за мелких исторических неточностей казалось глупым, но мнение своего харьковского друга я всё же принял к сведению. По совести говоря, мне не так уж интересно, сколько правды и сколько лжи в рассказах Оболенского. Он любит и умеет приукрашивать, я об этом предупреждал. Но сама-то история от этого только выигрывала, получаясь куда более живой и интересной! Поэтому каждый вечер я открывал большую тетрадь, и волшебный Восток распахивал мне свои чарующие, сказочные объятия…

— Отец, там приехал купец с караваном, он просится на ночлег!

Али-Баба вопросительно взглянул на бывшую рабыню, та молчаливо кивнула.

— Но, сынок, разве у нас во дворе поместится целый караван?

— Не знаю, отец… Там десять лошадей с поклажей, высокий господин с очень сердитым лицом и добрый брадобрей с плешью на голове.

— Разместятся! — уверенно разрешил Оболенский, сыто откидываясь на подушках. — Это, видимо, мой товар прибыл. Можете не разгружать, сундуки и на лошадях прекрасно повисят.

— Но бедным животным надо отдохнуть, — удивился Али-Баба.

— Ничего, уже сегодняшней ночью их ноша заметно полегчает… — с нажимом произнёс Лев, адресуясь исключительно к Марджине, и она это прекрасно поняла. В её чёрных раскосых глазах мелькнуло зарево такой упоительной радости, что Оболенскому на миг даже стало жарко. — Ну, так нечего тянуть, зови дорогих гостей за стол и будь лапушкой, сгоняй за вином, я угощаю!

Женщина безоговорочно приняла из рук Багдадского вора золотой динар, попробовала его на зуб и, поклонившись, вышла из комнаты.

— О добрейший и благоразумнейший…

— Не надо титулов и грубой лести, — мягко остановил хозяина наш герой. — У меня интуиция пашет без передыху — ты ведь хотел спросить, как я намерен избавить твою хату от этой навязчивой хранительницы домашнего очага?

— Да, да… — сбивчиво забормотал Али-Баба. — Я очень ей благодарен, клянусь аллахом! Но… ей всё мало! Я дал ей свободу, дал золото, ключи от всех сундуков — ей опять мало! На днях она потребовала, чтобы я женил на ней сына своего брата…

— У-у… тётка западает на малолеток? — понимающе присвистнул Лев. — Вообще-то очень неглупый ход, если вдуматься… Пара несчастных случаев, и она остаётся молодой вдовой с богатым наследством!

— Увы мне…

— Эй, надеюсь, ты ещё не дал согласие?!

— Нет, но она требует…

— Не вздумай, пожалей ребёнка! А что касается твоей бывшей наёмной работницы, то у меня такое предвидение, будто бы после этой ночи она надолго залетит в тюрягу… «Залетит», я имею в виду — сядет, а не то, что ты подумал…

Али-Баба с надеждой взглянул на ухмыляющегося Оболенского и, пустив слезу, бросился целовать «пыль его сапог».

— Сдурел мужик! Я ж тебе не Наташа Ростова… — искренне возмутился Лев, отдёргивая ногу. Но хозяин упорствовал в проявлении своей благодарности, завязалась свалка, в каковом положении их и застал вошедший Насреддин.

— Вай дод! Лёва-джан, что он от тебя хочет?

— Сам спроси!

— Только не говори, что он первым начал…

— Слушай, ты в чём меня подозреваешь?!

— Уважаемый Али-Баба, не могли бы вы отпустить восхитительно белую ножку моего друга и выйти во двор, где вас нетерпеливо дожидается багдадский купец, изнывающий от жгучего желания у вас переночевать? — Одной длинной фразой домулло выпроводил смутившегося хозяина за дверь. — Где Марджина?

— Объект отправлен за алкоголем, а ты взял с собой самогонку?

— Нет, у меня имеется кое-что получше… — «Брадобрей» сунул руку за пазуху и вытащил крохотный бумажный пакетик. — Это гашиш, он дарит самые чувственные фантазии. Между прочим, пришлось отдать торговцу последние три динара.

— Хорошая наркота дешевле не стоит, — авторитетно кивнул Лев, чьи познания о наркобизнесе ограничивались газетными вырезками и кинематографическим ширпотребом. — Да, кстати, почему сундуки, а не кувшины?

— Сундуки безопаснее, — пояснил домулло. — Или ты, упаси аллах, решил дать возможность этой женщине ещё раз сварить в масле правоверных мусульман?

— Ну-у, может, самую чуточку…

Ходжа покосился на вальяжного Оболенского, быстро сунул в рот половинку персика и, прислушиваясь к шагам за дверью, прошипел:

— Это Шехмет! Умоляю тебя, о невежливый и сквернословящий, будь с ним поласковее!

— Я буду с ним… нежен, — томно промурлыкал Лев, потягиваясь, как огромный мартовский кот.

— Ладно, шайтан с тобой, обольстительный бесстыдник! Ответь только на один вопрос: там, в гареме, ты спал с какой-нибудь женой эмира?