Багдадский вор, стр. 11

— Не подумай, что пренебрегаем твоей учёностью, о мудрейший, — виновато добавил второй, — но, быть может, все-таки не отдавать осла «чалме» и «тюбетейке», а сделать так: если первым приду я, то — на живодёрню, если он — погонщикам.

Сначала Лев скоропалительно решил, что над ним издеваются… Потом прикрыл ладонью глаза и тяжело выдохнул — братья оказались куда наивнее, чем он даже мог предполагать.

— Уф… что в лоб, что по лбу! Ладно, у меня натура отходчивая. Будь по-вашему! Марш домой, и начинаем соревнования. Ослика я посторожу, чтоб не убежал. Желаю спортивной удачи. При любом исходе — пусть победит дружба! Дерзайте, всё в руках Аллаха…

Как только спорщики скрылись в проулке, Оболенский повернулся к ослу, присел на корточки, глядя ему прямо в глаза, и откровенно предложил:

— Камрад, у тебя тройной выбор… Либо в караван — мешки по пустыне тягать, либо на живодёрне со шкурой расставаться, либо стать персональным транспортным средством ведущего вора этого благословенного города. Твоё окончательное решение? Так я и думал… Прими мои поздравления — ты зачислен штатной единицей. Да, и впредь не вздумай кому-нибудь ляпнуть, будто бы я тебя украл, — ты сам согласился!

Ослик пошевелил ушками, дунул в нос своему новому хозяину и бодро развернулся мордой к базару. Кажется, эти двое нашли друг друга…

…А ведь вы, видимо, как и я, были уверены, что на осле ездил исключительно Ходжа Насреддин? Увы, господа… Всё это результат чтения непроверенной и зачастую весьма далёкой от первоисточников литературы. На ослах и ишаках в Багдаде ездили очень многие! Выносливое, практичное, нетребовательное, а главное — самое экологичное средство передвижения. Ни ароматов бензина, ни пятен масла, ни смены шин, ни отравляющих воздух выхлопных газов… Хотя, стоп, здесь я, видимо, несколько увлёкся… Ну, в общем, вред окружающей среде — минимальный, а польза существенная (если уж даже переработанные отходы производства в виде навоза и то находили применение). Что же касаемо самого Ходжи Насреддина, так Лев в приватных беседах первоначально вообще отзывался о нём отнюдь не с лучшей стороны. Это незабвенный Соловьёв сделал из него культового героя, а на деле всё было далеко не так просто…

Восточный базар Оболенскому не понравился — слишком много суеты и слишком легко красть. Продавцы так яростно торгуются с покупателями, что и те и другие не замечают вокруг себя ровно ничего. Лев, не слезая с осла, вытянул у толстого богача кошелёк, взял себе на карманные расходы и успел сунуть кошель обратно, а владелец даже не почесался. Скука…

— Не-е… так дело не пойдёт, — вслух размышлял Оболенский, толкая ослика пятками и двигаясь вдоль фруктовых рядов. — Дедушка Хайям поднял бы меня на смех, если б узнал, что я обворовываю жалких простофиль. Спасибо, не надо… Не надо! Не хочу я персиков! Вот обокрасть самого эмира… Это задачка для настоящего Багдадского вора, а мелочиться на торгашах, работягах да фермерах — несерьёзно… Пацан, ты чё, глухой?! Я тебе два раза сказал — нет! Не хочу я твой сладкий, спелый, розовый, пушистый персик! Эх, не успел я выяснить у гражданина Шехмета в караван-сарае насчёт эмирского дворца. Город большой, леший знает, в каком квартале его искать… А найти надо, ибо там — гарем! Очень возбуждающее слово… Слушай, мальчик, засунь эти персики себе знаешь куда?! Иди отсюда! Пристал, как банный лист к… Вот-вот, и персики туда же засунь! — Однако, поняв, что от загорелого до черноты мальчишки с корзиной фруктов избавиться не удастся, Лев подумал и нашёл взаимовыгодный компромисс: — Шайтан с тобой, иди сюда… Где это вас, мелких, так менеджменту учат?! Товар покупателю всучивают настойчиво, но вежливо! Вежливо, а не настырно… Дай один!

— Целая таньга?! — не поверил своему счастью мальчишка, но Оболенский мог позволить себе такую неслыханную щедрость.

— Сдачи не надо. Скажи, а где тут лавка башмачника Ахмеда?

— Там! — Юный торговец неопределённо махнул рукой.

— Угу, общее направление понятно, а где это конкретно «там»?

— Дай ещё таньга, скажу!

— Хм… а ты крутой парень, не пропадёшь. На одну.

— Уй, спасибо, благородный господин! Поезжай на осле прямо до конца рядов, потом сверни направо, а… — Наглец призадумался и сунул палец в рот.

— Направо, а потом?

— Потом, потом… давай ещё таньга!

— Ах ты, вымогатель паршивый! Ты что же, разорить меня хочешь?!

— Дорога длинная, народу много, вы оба не местные, без меня нипочем не найдёте! Ну, всего одну таньга, ай?..

— Одну. Последнюю. Попробуешь надуть, я тебе уши оборву, будешь как Ван Гог по улицам бегать! — делая страшное лицо, пригрозил Лев.

Видимо, мальчишка поверил, потому что, цапнув монету, он отбежал в сторону и уже с безопасного расстояния популярно объяснил:

— Потом вернись обратно и попроси осла быть твоими глазами. Лавка Ахмеда у тебя под носом! — после чего, довольный, развернулся и бодро двинулся вдоль рядов, громко предлагая персики очередному покупателю.

Лев посетовал про себя на «теперешнюю молодежь», а приглядевшись, действительно увидел в двух шагах неброский сарай, возле которого висели куски выделанной кожи. Готовая обувь была разложена прямо на голой земле, башмачник вряд ли был богатым человеком, и предлагаемый ассортимент поражал однообразием и скудностью. Пара сапог, две пары женских туфель без задников, чувяки, штук десять в одной куче, всё разного размера…

— Привет изготовителю качественных кроссовок «Адидас»! — торжественно прокричал Оболенский, эффектно сползая с ослика.

Из сарайчика выглянула небритая физиономия.

— Башмачник Ахмед здесь проживает?

Человек кивнул и вылез наружу полностью. Был он на голову выше немалорослого Льва, страшно худ, обрит наголо и традиционно бос.

— Сапожник без сапог, — понимающе хмыкнул наш герой и протянул ладонь: — Салам алейкум, будем знакомы, я — Лев Оболенский!

— Валейкум ассалам, — чуть заискивающе поклонился башмачник, — что угодно почтеннейшему господину?

— Да брось… Какой я тебе господин? Ещё вчера был нищ как церковная мышка… ну, или, по-вашему, как крыса при мечети. А костюмчик этот я честно экспроприировал у одного купца из солнечной Бухары. Такая скотина оказалась, между прочим…

— Экспро-о… прости, уважаемый, что ты сделал?

— Матерь божья, да украл я его, понимаешь?! — попытался как можно доходчивее объяснить Лев, даже не замечая, как побледнел его тощий собеседник. — Мне-то в принципе вещизмом страдать не приходилось, я за этими Версачи и Пазолини отродясь с высунутым языком не бегал. Но дедушка Хайям чётко обрисовал инструкции — у порядочного вора имидж превыше всего! Пришлось спереть халатик… А что делать, положение обязывает…

— Молчи, безумный! — взвыл наконец перепуганный башмачник, резво прикрывая рот Льва грязной пятернёй.

Из соседних палаток и лавочек уже начали высовываться любопытные носы вездесущих соседей. Ахмед со стоном впихнул говоруна в свой низенький сарай и толкнул задом на кучу кожаных обрезков.

— Ты что, совсем потерял разум?! Даже у стен есть глаза и уши, а ты кричишь на весь базар: «Я — вор! Я — внук дедушки Хайяма!!» Тебе отрубят голову, а меня изобьют палками как укрывателя злодеев!

— Да ладно запугивать… — буркнул Оболенский, но тон понизил. В сарайчике пахло кислым молоком и гарью, на полу валялся нехитрый сапожный инвентарь: ножи, шило, дратва. Сам хозяин, опустившись на корточки, пристально вглядывался в лицо своего необычного гостя.

— Ты не похож на жителя Востока. Твоя кожа белая, лицо нежное, словно никогда не видело солнца, а руки не ведали молота или мотыги. А глаза… Они же голубые, как небо! Где только старый Хайям отыскал такого внука?

— Не дави на дедушку! — строго предупредил Лев. — История моего рождения полна загадок и тайн, а ты хочешь, чтоб я тут вот так сразу всё и открыл?! Эксьюзми, сэр, только для посвященных и членов профсоюза! А вообще-то закрывай давай свою лавочку и пойдем посидим где-нибудь в кабаке за кувшинчиком румийского. Приличное вино, я пробовал…