Земля за океаном, стр. 31

– Я кое-что сам уже понимал. Знал, что отец прав. Но все равно батрачить в собственном доме было противно.

Двенадцать лет они жили под одной крышей. Ели вместе. Работали. Выпивали вместе. Но были чужими. Изредка дрались. («Сначала верх за отцом был, потом я жалеть его перестал».) И пришел наконец день, когда сын выложил отцу деньги за ферму. Но оказалось, покупать-то почти и нечего. Долгов у отца было столько, что всех заработанных сыном денег едва хватило, чтобы заплатить половину.

– В тот день мы опять крепко сцепились. Отец уехал спать на соседнюю ферму. А утром, когда он вернулся, я спокойно сказал: «Ну, отец, теперь твоя очередь…» Знал, что делаю скверно, но завел тоже книгу расчетов. Зло и мелочно стал записывать, сколько съел отец, сколько чего заработал… Женился. Но я говорил уже вам – ушла. И вот живем двое. Старик ослаб. Плачет. Я ничего. Живи, говорю, на том свете все у нас поровну будет. А когда выпью, опять во мне закипает…

Фил положил щеку на два кулака и глядел мимо нас в ложбину, залитую майским туманом. Мы, признаться, чувствовали себя неловко при таком откровении и приготовились распрощаться.

– Посидите, – попросил Фил, – ужасно сегодня не хочется быть одному. Схожу за пивом… У нас гости! Не хочешь выйти? – крикнул он в глубину дома.

Старик опять надсадно закашлял и, видимо, отказался.

В это время во двор заехал красный грузовичок. Чернявый молодой парень ловко скинул из кузова десяток бумажных мешков с комбикормом. И, увидев в дверях хозяина с банками, крикнул:

– Фил, лодку я починил! Так что в обычное время…

Из дома опять послышался кашель.

– Жив твой работник?

– Плохо отцу. Надо бы в госпиталь. А на какие шиши?..

– Да… – сказал чернявый и, вытянув зубами сигарету из пачки, полез в кабину.

Мы тоже поднялись. Фил, пожимая нам руки, сказал:

– Извините. Я лишнее выпил, много болтал. Но ведь надо ж кому-то сказать. Хоть раз…

Он проводил нас к машине. Пока мы искали на карте выезд на шоссе 90, Фил скинул рубаху и стал обливаться водой из шланга. Мы помахали ему. И он поднял полотенце над головой:

– Надо не унывать!..

Такая история стоит за строчкой статистики: «В неделю разоряются две тысячи ферм».

Молчаливый попутчик

Он сидел на ящике из-под фруктов возле бензоколонки, подбрасывая на ладони мелкие камешки. Мы решили: забавляется от нечего делать. Оказалось, он волновался. Ему надо было ехать, но он стеснялся попроситься в машину. Как видно, не в первый раз его выручил парень-заправщик.

– Возьмите. Это хороший человек. Двадцать миль в ту же сторону, что и вам…

Обычно нам говорили: не берите хичхайкеров (голосующих у дороги). Тут же была явно дружеская рекомендация. Мы сдвинули легкий багаж на сиденье и знаком позвали привставшего человека. Он кинул в сторону камешки, отряхнул пыль с ладоней, оглядел, нет ли соринок на синем штопаном комбинезоне, и, поблагодарив, сел в машину.

Двадцать миль – это менее часа езды даже по горным дорогам. Но мы не стали спешить – хотелось перекинуться словом с попутчиком. Однако попутчик предпочитал жевать табак. Несколько замечаний о красоте Аппалачей и о странной в этом году погоде побудили его сказать только: «Йес!» Но незнакомая речь все же расшевелила.

– Вы иностранцы?

Мы объяснили.

Молчание две-три минуты. Потом вопрос:

– Скажите, у вас там правда нет безработицы или это все пропаганда?

Объяснение он принимал без большой веры.

– Как же так? Ну вот на шахту прислали машины. А куда же рабочих?..

«У кого что болит…» – поговорка интернациональная. И наш попутчик ее подтвердил. Оказалось, более года он был без работы.

– Молодые разъехались кто куда. А мы, постарше, остались. У меня пять человек ребятишек…

Из вежливости мы даже не стали расспрашивать, как он жил этот год. По испитому лицу, по одежде, по угрюмой настороженности чувствовалось: он не вышел еще из крайней нужды. Но он не жаловался.

– Мне повезло…

Выяснилось: сейчас он ехал работать. С большим трудом устроился в гараж механиком. Иногда ночует в конурке при гараже. Иногда приезжает домой.

– Сейчас жить можно… – Он вздохнул с облегчением и показал, где надо притормозить.

Помятая шляпа, большие стоптанные башмаки, чуть сгорбленная фигура… Прежде чем повернуть за угол, остановился, поднял руку и покрутил ладонью…

Можно считать, мы встретили типичного жителя этих мест. На Аляске жителей гор называют с оттенком покровительственного сочувствия «хилли-билли» – «горный простак». Прозвище переселилось и сюда, в Аппалачи. «Хилли-билли» – особая порода американцев, так, по крайней мере, о них говорят. Говорят, что они горды, необщительны, вспыльчивы и особо чувствительны к несправедливости. Еще говорят, что нет в Америке людей более трудолюбивых и более обездоленных, чем аппалачские «хилли-билли».

Безработного встретишь в любом из штатов. Но обширный район Аппалачей безработица оседлала давно, гнездится тут кучно, и лекарства от этого недуга никто еще не придумал. Особо запущен и нищ южный район Аппалачей. Тут самый высокий процент безработицы в стране, самый высокий процент легочных заболеваний, самый высокий процент голодных детей. В 1945 году здесь работало 600 тысяч шахтеров. В 1965 году – около 150 тысяч. Сейчас от силы 100 тысяч. Что произошло? «Шахтеров съели машины». Механизация и автоматизация шахт сделали безработными восемь из каждых десяти горняков. А ведь у них, так же как у нашего встречного, семьи, дети.

Когда видишь богатство и достижения Америки, непросто поверить, что есть в стране люди, умирающие от голода, самого настоящего голода, от которого сначала пухнут, а потом худеют до состояния мощей. Эти люди не просят милостыню у дорог (нищенство в США запрещено). Многие американцы порой задаются вопросом: а в самом ли деле это так? Но вот свидетельства.

Вот перед нами карта, опубликованная журналом «Тайм» под заголовком «Голод в США». Красной мозаикой обозначены «районы острого голода». Гуще всего эти пятна в пустынных районах – в резервациях индейцев. Столь же зловеща мозаика на юго-востоке страны и в низовьях реки Миссисипи. Это районы негритянского населения. Позорной болезнью поражен богатейший Техас и южная часть Аппалачей. Справка под картой дает пояснение: «280 графств из 3100, на которые поделена страна, являются районами острого голода… На карте не помечены 1033 других графств, где проблема голода также существует».

Карта – документ точный, но отчужденный. Надо воображение, чтобы увидеть за красными пятнами топографии живые лица людей и голод в драматическом его обличье. Обратимся к документу более эмоциональному.

Книга. Название: «В Америке до сих пор есть голодающие». Предисловие написано сенатором Эдвардом Кеннеди. На этот раз третий из братьев Кеннеди взывает к совести американцев. В книге 100 фотоснимков – «коллективный портрет бедности». Книгу нельзя листать без волнения. Смущаясь своих лохмотьев, своих убогих жилищ, фотографу позируют живые, конкретные люди. Мы видим тут потухшие взгляды отцов семейств, видим детей со вздутыми животами, отчаяние на лицах преждевременно состарившихся женщин. Документ потрясающей силы. Но не единственный.

В здании конгресса США два раза в год собирается комиссия для слушания дела о голодающих. Один из нас помнит первое заседание этой комиссии. Зал тогда переполнили любопытные. Вашингтонские журналисты скептически посмеивались: вот тоже нашли проблему. Голодающие? В Америке?

Улыбки, однако, исчезли, когда к столу комиссии попросили первого «свидетеля», как называют здесь участников «слушания» в конгрессе. Им оказался руководитель департамента социального обеспечения штата Джорджия Уильям Барсон.

– Господин председатель! Сенаторы! – начал Барсон. – Я видел голодных людей вот так же, как сейчас вижу вас. Я хорошо знаю мой родной штат, был в каждом его уголке и свидетельствую: в штате Джорджия есть голодающие, которые находятся уже на грани истощения…