Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 91
Одна из причин шторма
Океан
созвал собрание
рек.
Было холодно еще.
Шел апрель.
И струились,
как зерно из прорех,
голубые капли
южных морей.
Реки севера
наморщили лбы,
голос их был леденяще высок.
Все почтили память,
встав на дыбы,
ручейков и рек,
ушедших
в песок.
На поминках океан
так плясал,
так рыдал,
так необузданно
пил,
что взлетала, будто смерч,
к небесам
водяная
удивленная пыль…
Амазонку
он к Днепру ревновал,
лобызался с Гангом
в пьяном дыму…
Три недели
океан
бушевал.
И никто не понимал —
почему.
Послеавстралийское
Д. Гранину
Жизнь,
в которой все не просто
(свеженький пример
беру),
начинается с вопроса:
«Ну
и как там
кенгуру?..»
Дальше – больше,
дальше – эхом,
колыхаясь на ветру:
«Из Австралии
приехал?!
Лихо!
Как там
кенгуру?..»
Где-то посредине ночи
трубка
прыгает в руках.
Старый друг звонит из Сочи:
«Ты вернулся?
Ну и как?..»
Я,
пыхтя и сатанея,
мямлю что-то
о Сиднее.
Он рокочет:
«Брось муру!
Расскажи
про кенгуру…»
Я охрип.
Меня морозит.
Дочка
будит поутру:
«Пап,
учительница просит
что-нибудь
про кенгуру…»
Дверь звонит —
в лице меняюсь.
В дом забился,
как в нору.
Стоит выйти…
«Извиняюсь…
Все же…
как там…
кенгуру?»
Пусть летит над миром бренным
мой осатанелый
крик:
Кенгуру?
Читайте Брема.
Бре-ема-а!
Умный был старик.
Швейцарские коровы
Не зная о добре,
не понимая
зла,
вышагивают
сыто и твердо.
На шеях у коров
висят колокола —
огромные
звенящие
ведра…
Ступают на траву,
себя не потеряв,
как генералы в лентах и звездах.
И дышат широко.
И буйствует в ноздрях
валютный,
знаменитейший
воздух.
Мы слышим странный звон
с утра
и дотемна.
Колокола гудят беспрестанно.
Ты думаешь: набат?
Восстание?
Война?
Нет.
Это возвращается стадо.
Молочные моря.
Грядущие сыры.
Над ними Альпы —
будто корона…
…К заутрене звонят.
А может быть,
с горы
идет
большая корова.
Слушая радио
Земля
с пустынной жаждой городов,
с капелью,
колотящейся о камни,
с раздумьем океанов и прудов,
с ползущими на небо ледниками,
Земля
с пунцовым откровеньем зорь,
земля
в переплетенье снежных линий,
усыпанная зябкою росой,
обнявшая тропические ливни.
Земля
со всевозможною
водой:
речушками,
криницами,
морями,
с величественным паром над плитой.
Земля
с теплом Пицунды
и Майами,
с глотком вина в гортани пастуха,
с ангарским бегом,
с медленностью Вислы —
так страшно,
так немыслимо
суха,
что может вспыхнуть
от случайной искры!
«Возвращение»
1972
«Люблю картины старых мастеров…»
Люблю картины старых мастеров.
Не верю я
в разгадку их секретов.
На нас,
как будто из иных миров,
глубокие глаза
глядят с портретов.
Художник, —
то ликуя, то скорбя, —
неведомо зачем
холсты марает…
А я смотрю, как в самого себя.
А я смотрю, и сердце замирает.
Великих красок чистая игра —
как исповедь,
как солнце над горами.
Идут века,
но эти
мастера
совсем не зря зовутся
мастерами.
И голос их то нежен, то суров.
Он различим
в любой лавине звуков.
Люблю картины старых мастеров —
ровесников детей моих
и внуков.