Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 73

«В дорогу хочет бабушка…»

В дорогу хочет
                   бабушка.
Все узелочки собраны.
Обрывки
            тюля-бархата
по уголкам рассованы.
Живет не здесь,
                     а в тереме
с крыльцом,
с железной крышею.
На братьев злится:
                        где они? —
да ищет кошку рыжую.
Ждет кума
              из Саратова,
не любит
            песни шумные.
Кагора просит сладкого
и кофточку ажурную.
Не верит —
                «скорой помощи»,
чай кипятит в половнике.
И у нее
          до полночи —
поклонники,
поклонники…
Нелепа,
          несговорчива,
глаза слезятся матово…
«Наймите мне извозчика,
уеду
к папе с мамою…»

Именины

Л. Я.

Было весело.
Было пьяно.
Было душно,
                 как в парнике…
Шестьдесят свечей
                         засияло
на торжественном пироге.
Длилось время.
Звучали тосты
и приканчивалась
                        икра…
Багровея,
            бухгалтер толстый
постоянно кричал:
«Ура!..»
Постаревшая примадонна,
плотно севшая на кровать,
повторяла
             хозяйке дома:
«Дура!
Годы надо
             скрывать!..»
Лысый дядя
                хвалил жаркое
и, задрав подбородок вверх,
лепетал
          чего-то такое
про коротенький
бабий век…
А хозяйка,
             вникая в речи,
не сердилась,
не горевала.
Наклонившись,
                    тушила свечи,
будто каждую
целовала.

«Чего бы это значило?..»

Чего бы это
                значило? —
В пронзительных годах
живу все время
                    начерно.
И, видимо, не так.
Замахи
         и дерзания.
В огонь
          и из огня.
Урок чистописания —
увы! —
не для меня…
Что кончено,
                 что начато —
растаяло в ночи.
Все начерно,
                 все начерно, —
хоть «Караул!» кричи.
Зря
    огород городится!
Гордиться не с руки:
вновь на огне
                  корежатся
года-черновики.
То лучшие,
               то худшие,
протяжные,
               как стон.
И дерево плакучее
склонилось над листом.
Сгорает,
           осыпается,
трепещет на ветру.
Ехидно улыбается…
А если я умру,
оркестрик
             перво-наперво
задребезжит взамен…
Мне так хотелось —
                           набело!
Не вышло.
Не сумел.

В День поэзии

«Никшни,
              эстрада!
Будь проклята,
                    эстрада!
Изыди!
Провались в тартарары!..»
Тебя поносят
                 широко и страстно,
тебя опять выводят из игры.
Но им назло,
                 почти не удивляясь,
плывет по залам
                      «стихотворный чад».
«Дешевая»
              клокочет
                          популярность,
«дешевые»
              овации звучат.
Витийствует —
                     просите не просите —
«эстрадно-поэтическая моль»…
– Но кто же в залах?
– Там?
Наверно, психи…
– Какая туча психов!
                             Бог ты мой!.. —
…Товарищ «псих»!
                        Огромное спасибо
за эту вдумчивую тишину.
В поэзию кидается
                         Россия.
Как ливень —
                   в лето!
Как апрель —
                   в весну!
И наплевать
                на чей-то визг нелепый
и нудное дрожанье шепотка:
«Вы пишете
                все время на потребу…
а надо поскромней…
и —
на века…».
Века
      веками.
Поживем —
обсудим…
Но продолжайся,
                       ежедневный бунт!
Партийная,
по самой высшей сути,
поэзия,
не покидай
               трибун!
Не покидай!
Твой океан безбрежен.
Есть где гудеть
                    разбуженным басам!
Пусть в сотый раз
арбузом перезревшим
раскалывается
потрясенный
                 зал!
По праву сердца
                      будь за все в ответе,
о самом главном на земле крича.
Чтоб ветер Революции
и ветви
ее знамен
             касалися
                        плеча.