Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 47

Памятник солдату Алеше в Пловдиве

Отсюда видно
                   далеко-далеко.
Горизонт —
почти невесом.
Как ангел-хранитель
                           солдат Алеша
над Пловдивом
вознесен…
Алеша,
явно ошибся скульптор,
его твой облик
                    стеснял.
Наверно,
            он знал о тебе слишком скудно,
а может,
           совсем не знал.
Ты выглядишь
                   этакой глыбой сонной,
которой нужны слова.
Ты хмурый в камне.
А был ты
             веселым!
И от речей
уставал…
Туман упадет
                  легко и белесо
на неподвижный лес…
Сейчас я
           старше тебя,
                           Алеша,
почти что
              на десять лет.
Это я просто родился
                             позже,
а так —
достаточно смел.
Я многое видел.
Ты видел
            больше.
Ты видел
            однажды
                        смерть…
Мертвых
            не принято зря тревожить.
Не надо.
Уйди.
Откажись…
Спросить бы проще:
                            «Как смерть, Алеша?»
Я спрашиваю:
                   «Как жизнь?»
Вопрос мой
                пусть не покажется вздорным.
Мне это нужно решить!
Той ли я жизнью живу,
                               за которую
ты перестал
жить?
Верь.
Это мой постоянный
                            экзамен!
Я все время
               сдаю его.
Твоими безжалостными глазами
гляжу
       на себя самого.
И этот взгляд
                  никуда не денешь —
он в каждом идущем дне…
Мне за две жизни
                        думать
                                и делать!
Два сердца
              бьются во мне!
Не струшу я,
                 что бы мне ни грозило, —
мне в душу
смотрит солдат!..
Алеша,
я уезжаю в Россию.
Что
     маме твоей
                    передать?

Зима тридцать восьмого

Зима тридцать восьмого года.
Декабрь.
Большие холода…
Отец,
       вернувшийся с работы
домой
позднее, чем всегда.
Сейчас он на окне отыщет
большое блюдо холодца.
Сейчас он скажет:
«Вкуснотища!!.»
Но почему-то
                  у отца
вдруг ноги подкосились ватно.
И, грузно
            рухнув
                     на кровать,
он закричал:
«Не виноваты-ы!
Из них
          никто
не виноват!!»
О чем он,
             мама?
Что он,
          мама?
Отец – и плачет?!
Отчего?
Он —
        сильный.
Он такой громадный.
Кто может быть
                     сильней
                                его?!
А мама причитает:
«Тише…»
И повторяет:
«Боже мой…
Услышать могут…»
Что
     услышать?!.
Мне в том году
                    пошел
                            седьмой.
Я больше
ничего не помню.
Стирается
             за следом след…
Я этот крик отцовский
понял
не скоро.
Через двадцать
                    лет.

Мы – политики

Мы – политики.
Да!
Политики.
Каждой мелочью.
Всеми фибрами.
И за будничными кефирами.
И за праздничными пол-литрами.
Собираемся мы
нечаянно, —
дым табачный
                   стелется низко…
Каждый вечер —
как чрезвычайное
заседанье
Совета Министров.
Здесь становится близким —
                                       дальнее.
Здесь чужое становится —
                                    личным!..
«Как в Свердловске
                          проблема питания?..»
«Как в Игарке
                  с вопросом жилищным?..»
Презираем
ответы туманные!
Но отмалчиваться
                        не разрешаем.
«Как там Франция?»
«Как Германия?»
И опять:
«А что с урожаем?..»
Интонацию вопросительную
мы недаром
                выбрали сами.
Заседаем мы
без президиума,
но зато —
             с оживлением в зале!..
Деловито и непреклонно
возникают над мирными чайниками
доморощенные
                    Свердловы,
заикающиеся
                  Луначарские!
Шаумяны
             из Архитектурного!
А еще Дзержинские
                           с Горного…
Наши споры порой —
непродуманны.
Наши мысли порой —
рискованны!
Только я это слушаю с радостью!
И рискованность такую
славлю! —
Значит, в жизни мы
                           разбираемся!
Значит, сильные мы,
                           а не слабые!
Значит, мы и вправду —
                                 огромные,
если жить
не желаем
ощупью!
Значит, все это наше!
                             Кровное!
Наше личное.
Наше общее.
Дипломаты мы пусть неважные.
Не чета
седым и прославленным…
Только хочется нам,
                           товарищи,
чтобы все на земле
было правильным!
Справедливым.
Гордым до зависти…
Брось, приятель,
                      глухим казаться!
Брось ты хмыкать:
«Нас не касается…»
Нет, касается!
Ох как касается!!
В этих спорах
                   себя открыли мы…
И над яростью
                    наших бесед
в дымной комнате
машут крыльями
опоздавшие птицы
газет.