Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 45

Кочевники

Ч. Чимиду

У юрты ждут оседланные кони.
Стоит кумыс на низеньком столе…
Я знал давно,
я чувствовал,
                 что корни
мои —
вот в этой
             пепельной земле!..
Вскипает чай задумчиво и круто, —
клубящегося пара торжество.
И медленно
               плывет кумыс по кругу.
И люди величаво
                        пьют его…
А что им стоит
на ноги подняться,
к высокому порогу подойти.
«Айда!»
И все.
Минут через пятнадцать
они уже не здесь.
Они —
          в пути…
Как жалок и неточен
был учебник!
Как он пугал меня!
Как голосил:
«Кочевники!!»
Да я и сам
              кочевник!
Я сын дороги.
Самый верный сын…
Все в лес смотрю.
И как меня ни кормят,
и как я над собою ни острю, —
из очень теплых
и удобных комнат
я
в лес смотрю.
Все время
             в лес смотрю.
То – север,
то – большое солнце юга!
То – ивняки,
то – колкое жнивье…
И снова
          я раскладываю юрту,
чтобы потом опять
собрать ее!..
Приходит ночь.
И вновь рассветы брезжат,
протяжными росинками звеня…
И подо мной,
                  как колесо тележье,
поскрипывает
добрая
земля.

Ремонт часов

Сколько времени?
– Не знаю…
Что с часами?
– Непонятно…
То спешат они,
                    показывая
                                 скорость не свою.
То, споткнувшись,
останавливаются.
Только обоняньем
я примерно-приблизительное
                                        время
                                                узнаю…
Я сегодня подойду
                        к одинокому еврею.
(Там на площади
будочки выстроились в ряд.)
«Гражданин часовщик,
                              почините мне время.
Что-то часики мои
барахлят…»
Он, газету отложив,
                          на часы посмотрит внятно.
Покачает головою.
Снова глянет сверху вниз.
«Ай-яй-яй! —
                  он мне скажет, —
Ай-яй-яй!
Это ж надо!
До чего же вы,
                   товарищ,
                               довели механизм…
Может, это не нарочно.
Может, это вы нечаянно.
Для него, —
                 для механизма,
                                     абсолютно все равно!
Вы совсем не бережете
                              ваше время,
                                              ваши часики.
Сколько лет вы их не чистили?
То-то и оно!..»
Разберет часы потом он,
                                причитая очень грозно.
И закончит,
подышав на треугольную печать:
«Судя
       по часам «Москва»,
вы уже
довольно взрослый.
И пора уже
               за собственное время
                                           отвечать…»
Я скажу ему:
                 «Спасибо!»
Выну пятьдесят копеек.
Тысяча семьсот шагов
                              до знакомого двора.
И машины мне навстречу
                                  будут мчаться
                                                    в брызгах пенных.
Будто это не машины.
Будто это глиссера.
Разлохмаченные листья
                               прицепятся к ботинкам.
Станет улица качаться
                              в неоновом огне…
А часы на руках
будут тикать.
Тихо тикать.
И отсчитывать время,
                             предназначенное
мне.

Сауна

Об испытаньях прежних
не вспоминай пока что…
Ты —
        в сауне.
Ты – грешник.
И потому —
покайся!
Вживайся оробело
в блаженство и мученье…
Но если это —
пекло,
куда девались черти?..
Жара,
        жарынь,
                  жарища,
не утихая, стелется.
Она теперь
               царица!
Она теперь
               владелица!
Она погодой вертит.
А здесь,
          в горниле сауны,
из флоры —
                 только веник,
и только я —
                  из фауны.
И не хватает воздуха.
И дышишь —
как воруешь.
Но тут же надо —
                        в озеро!..
А сможешь?
А не струсишь?..
Наверное, сумею.
Конечно же, не струшу.
Сейчас я чуть помедлю
и выбегу
           наружу!
Ведь мы, во всяком случае,
в своем существовании
и кипятками
                варены!
И холодами
                кручены!
Все в жизни повторяется.
И в нас уже
               вколочено:
В холодное!
В горячее!
В горячее!
В холодное!