Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 184

2

Мою фигуру окинув косо,
откуда-то сбоку выплыла дама.
И я, как сквозь сон, услыхал:
                                       – Знакомься!
Это мама…
И мама, довольную мину сделав,
руку протягивая,
                      загудела,
что очень приятно,
                          что очень ждали,
что очень тронуты
                         и так далее…
И я продолжаю знакомиться с кем-то:
с троюродной теткой, с каким-то соседом,
с папашей…
А в комнате, как по паркету,
течет предобеденная беседа…
Беседа велась филигранно тонко.
Беседа текла до предела тонно.
По правилам
                 самого доброго тона
гостей угощали антоновкой.
Гости брали.
                 Гости хвалили.
Гости чинно благодарили…
…Спрашивает мама
об одном и том же.
Говорит,
           что прямо
я ответить должен.
Требует ответа,
радость излучая:
– Правда,
              что поэты
много получают? —
Я молчу вначале,
недоумевая,
и, пожав плечами,
говорю:
          – Бывает…
А дальше —
                тосты и слова,
понятные немногим.
А дальше —
                 у стола едва
не подгибались ноги,
картинно лежали колбасные диски,
слезилось весеннее чудо —
                                    редиска,
тугие, пупырчатые огурчики
лежали,
          млея,
                 в зеленой кучке.
А рядом —
по виду неделю не спавший,
водицы болотной тише —
минут через десять
                         лежал папаша,
изрядненько днем хвативший.
Он мирно похрапывал в такт речам,
а кроме,
          несколько раз,
когда тормошили,
                        «ура»
                               кричал,
не открывая глаз.
Потом он встал,
                     поплыл к окну
и, сдержанно икнув,
стал открывать с опаскою
«Советское шампанское».
Мне наливают первому
под трубные громы марша,
и вновь бутылку белого
несет на стол мамаша.
Глаза утирает платочком
и начинает тут же:
– Мы отдаем вам дочку.
Будьте ей добрым мужем! —
Потом,
         толкнув супруга в бок
(чтоб он заплакал тоже),
свои слова итожит:
– Пусть вам поможет бог! —
Бокал мой
             почти не бывает пуст…
А папа,
         набрав винограда в горсть,
встает и пьяно бормочет:
                                  – Пусть
что-нибудь скажет гость.
Назвался груздем —
                           значит держись…
Я поднимаюсь с места
и предлагаю выпить:
                            – За жизнь! —
А тетка подсказывает:
                             – За совместную… —
Перекричать стараюсь зря —
со всех сторон
                    на все лады
довольная родня
                      «уря»
вопит
и пьет
         «за молодых».
«Молодые» —
                  это мы с тобою.
Что ж, родная,
                   вроде по спектаклю
надо встать с улыбкою тупою,
выпить и раскланяться.
                               Не так ли?
Если делать все почти
так,
     как в представлении,
надо к маме подойти
под благословение.
Надо под овации,
закусивши кое-как,
нам поцеловаться,
если крикнут:
                  «Го-о-орька-а!..»
…Довольно!
Ты знаешь,
становится жутко.
Зачем ты не скажешь,
что все это
               шутка?
Чего ж ты сидишь,
улыбаясь устало,
как будто уже
ничего не осталось.

3

Скажи, что – да!
                       Что – не права!
Любовь зови на помощь.
Остались в памяти слова,
осталось слово
                    «помнишь».
Помнишь…
А что ты помнишь?
(Вслушайся хоть немного.)
Помнишь:
             снежная полночь.
Медленная дорога.
Холодно.
            Кажется даже,
будто около —
                    полюс…
Город одноэтажный
дремлет в снегу по пояс.
Улицы неживые
сумрачны и тихи.
Помнишь,
              тебе впервые
я прочитал стихи?
Снег летел и кружился.
                               Он тихо садился на ветви,
на застывшую землю,
                             на зябнущие дома…
Я о ветре читал,
                     о весеннем,
                                    ликующем ветре,
о звенящих ручьях,
                          о капелях,
                                       сводящих с ума!
Снег садился и таял,
                           по капле стекая со щек.
Я о счастье читал,
                         и дорога мне сказкой
                                                     казалась!
А оно, это счастье,
                         шло рядом и улыбалось.
И молчало.
              И лишь иногда повторяло:
                                                 – Еще. —
Помнишь,
             как мы ждали
лета молодого?
Помнишь,
              мы мечтали
выбежать из дома?
По ручьям журчащим
зашагают ноги,
заберутся в чащу
хитрые дороги,
там, где лес наполнен
сказками
           да байками,
там, где в жаркий полдень
мох как будто байковый,
там, где спят озера
возле просек мглистых.
Росы,
       будто зерна,
по утрам на листьях.
Смоляные дали.
Сказочное лето…
Помнишь,
              как мечтали
мы
об этом?
А письма?
             Их ты позабудешь разве?
Назло дождям,
                   назло крутым метелям,
хранимые работниками связи,
сквозь расстояния
                        они летели.
Какие это были письма, милая!
Они
      любовь на крыльях приносили.
Я их читал
               и делался
                           красивей!
Они мне сердце наполняли силою,
такой,
        что завидовали друзья,
такой,
        что горы сметет с пути…
Слово только скажи,
                           и я
пройду,
         где не сможет никто
                                    пройти!
В схватке отчаянной не подведу.
Как бы меня
                 ни крутила мгла,
буду всегда я
                 в первом ряду,
чтобы гордиться ты мной могла!
Голод стерплю.
                    Холод стерплю.
Песни радостные сложу.
Песни,
         в которых я расскажу,
как я тебя
             люблю.
Как бы мне ни было тяжело,
выдержу я,
              выстою я…
Но что же сегодня
                         произошло,
маленькая моя?