Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 166
«Бренный мир, будто лодка, раскачивается…»
Бренный мир,
будто лодка, раскачивается.
Непонятно, – где низ, где верх…
Он заканчивается,
заканчивается —
долгий,
совесть продавший —
век.
Это в нем,
по ранжиру построясь,
волей жребия своего,
мы, забыв про душу, боролись,
надрывая пупки, боролись,
выбиваясь из сил, боролись
то – за это,
то – против того!..
Как ребенок, из дома выгнанный,
мы в своей заплутались судьбе…
Жизнь заканчивается,
будто проигранный,
страшный
чемпионат по борьбе!
«Друзья мои, давайте захотим!..»
В. Панченко
Друзья мои, давайте захотим!
Давайте захотим и соберемся.
И стопками гранеными толкнемся,
и как бывало,
славно «загудим»!
Естественно, с поправками на возраст,
на чертову одышку,
на колит.
Поговорим о небе в синих звездах.
Чуть-чуть о том,
что у кого болит.
О том, что в этом мире многоликом
мы тишины
нигде не обретем…
Потом порассуждаем о великом.
О том, куда идем.
Зачем идем.
О нашей
интеллектуальной нише,
которая нелепа, как везде…
Поговорим о Пушкине.
О Ницше.
О пенсиях.
О ценах.
О еде.
«Ветер. И чайки летящей крыло…»
Ветер.
И чайки летящей крыло.
Ложь во спасение.
Правда во зло.
Странно шуршащие камыши.
Бездна желаний
над бездной души.
Длинный откат шелестящей волны.
Звон
оглушительной тишины.
Цепкость корней
и движение глыб.
Ржанье коней.
И молчание рыб.
Парус,
который свистит, накренясь…
Господи,
сколько намешано в нас!
«Надоело: «Долой!..»…»
Надоело: «Долой!..»
Надоело: «Ура!..»
Дождь идет, как вчера.
И как позавчера.
Я поверил,
что эта дождливая слизь
нам дана в наказанье, что мы родились…
Но однажды —
пришельцем из сказочных книг —
яркий солнечный луч на мгновенье возник!
Он пронзил эту морось блестящей иглой…
Тонкий солнечный луч.
Без «ура» и «долой».
«Непростыми стали дети…»
Непростыми стали дети, —
логикою давят…
Ледяными
стали деньги:
прямо в пальцах
тают!
Анкеты
И говорил мне тип в особой комнате:
«Прошу, при мне анкеточку заполните…»
И добавлял привычно, без иронии:
«Подробнее, пожалуйста!
Подробнее…»
Вновь на листах зеленых, белых, розовых
я сообщал о «всех ближайших родственниках».
Я вспоминал надсадно и растерянно
о тех,
кто жил до моего рождения!..
Шли рядышком,
как будто кольца в дереве,
прабабушки,
прадедушки
и девери.
Родные
и почти что посторонние…
«Подробнее, пожалуйста!
Подробнее…»
Анкетами дороги наши выстланы.
Ответы в тех анкетах нами выстраданы.
Они хранятся, как пружины сжатые.
Недремлющие.
Только с виду – ржавые!
Лежат пока без дела.
Без движения…
…И я не верю
в их самосожжение.
Старичок
Разгорелся в старичке давешний азарт.
Получается, что он —
чуть ли не герой.
Он по-прежнему живет
много лет назад.
На его календаре – пятьдесят второй…
Вспоминает старичок, как он пил-гулял!
И какие сахар-девки
миловались с ним!..
А жалеет лишь про то,
что недострелял.
А вздыхает лишь о том,
что недоказнил…
«Никаких капиталов не нажито…»
Никаких капиталов не нажито:
может, я не тот,
может, время не то.
Вот живу
и свой возраст донашиваю,
будто старенькое пальто.
Есть особый смысл в этом возрасте.
В нем —
начало какой-то иной судьбы…
Если б только не мучали хворости!
Ах, бы, если бы
да кабы!
«Наше время пока что не знает пути своего…»
Наше время пока что не знает
пути своего.
Это время безумно,
тревожно
и слишком подробно…
Захотелось уйти мне в себя,
а там – никого!
Переломано все,
будто после большого погрома…
Значит, надобно заново
связывать тонкую нить.
И любое дождливое утро встречать первозданно.
И потворствовать внукам.
И даже болезни ценить…
А заката
не ждать.
Все равно, он наступит нежданно.