Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе, стр. 103
Отлив
Я. Голованову
Как будто бы обидевшись на берег,
от берега
отходит океан.
Отлив…
Песок прочнеет и грубеет.
И выплывают,
словно на экран,
в остатках пены —
банки из-под сока,
обрывок сети,
скользкая доска,
стеклянный шар,
раскосая красотка
на потемневшей крышке сундучка.
Монета, —
будто чье-то подаянье.
Пластмассовый индеец на арбе…
Постой!
И это
было
в океане?!
Все это
океан
носил в себе?!
И выкинул?
И вспоминать не хочет?
И задавать вопросы не велит?..
Ага-а-а!
Попался, старый барахольщик!
Великий?
Ты не так уж и велик!
Во мне ведь тоже – всякое.
Любое.
Про что у нас воспитанно молчат.
Теперь сравниться я могу с тобой!
Хоть в слабости.
Хоть в этих мелочах.
Хоть в чем-нибудь.
Хоть в самом окаянном!..
Я вдруг переиначил
жизнь
свою.
Уже судьей
стою над океаном.
Красиво и рассерженно стою.
Мне хорошо.
Я – в гневе.
Я караю.
Я —
как всесильный бог —
нетерпелив…
Что океану!
Океан —
бескраен.
Он занят.
Начинается
прилив.
«Рыбу легче жарить…»
Рыбу легче
жарить,
чем искать…
Океан зажал нас,
как в тисках.
Он о рыбьем боге
нас
пытал…
Говорил мне
Боря —
капитан:
«Как меня ломало!
Аж до дна…
Океан мне – мама.
И жена.
Кормит он и поит.
Бьет в корму…
Говорят,
что – подвиг.
Как – кому.
Не тушуйся,
если
жжет с тоски…
Я пошел —
как в песню —
в рыбаки.
Я ее,
родную,
допою!
Хриплую, чудную,
но —
свою…
Надо, чтоб законный
выпал фарт…
С удочкой —
спокойней.
Это факт!
Дело не во вкусах:
кто – чего…
Но у нас под Курском
щуки —
во!
Во какие щуки —
страшный рост!..»
Распахнул он руки,
пальцы —
врозь.
Чтоб любимой темой
нас
пронять.
Или
захотел он
мир обнять…
Клетчатый от чаек
и сетей,
океан качает
пятый день!
Океан ужалить
норовит…
Рыбу легче
жарить,
чем ловить.
Зея
Ты пока что напрыгайся,
Зея.
Скалы вымой.
Кедрач остуди.
Через эту протяжную землю
горделиво и крупно
лети.
Птиц
уверенным плеском напутствуй.
Ширься.
Брызги метни в облака.
Ты пока что поцарствуй!
Побуйствуй!..
Только все это, Зея,
пока.
Потому что рассчитана доля
для тебя,
шебутная вода.
Человечество здесь —
молодое.
Человечество здесь —
навсегда.
Человечество строит плотину.
Так,
что шелесты зейских глубин
превращаются —
необратимо! —
в ослепительный шорох
турбин.
Будет яростным он до озноба.
Будет выверен он и воспет…
Все подсолнухи
шара земного
повернутся
на этот свет!
«Горбуша в сентябре…»
Горбуша
в сентябре
идет метать икру…
Трепещут плавники,
как флаги на ветру.
Идет она, забыв о сне и о еде,
туда,
где родилась.
К единственной
воде.
Угаром,
табуном,
лавиною с горы!
И тяжелеют в ней
дробиночки икры…
Горбуша прет, шурша,
как из мешка – горох.
Заторы сокруша.
И сети распоров.
Шатаясь и бурля,
как брага на пиру,
горбуша
в сентябре
идет метать икру…
Белесый водопад вскипает, будто пунш,
когда в тугой струе —
торпедины горбуш.
И дальше —
по камням.
На брюхе —
через мель!
Зарыть в песок икру.
И смерть принять взамен.
Пришла ее пора,
настал ее черед…
Здесь —
даже не река,
здесь малый ручеек.
В него трудней попасть,
чем ниткою – в иглу…
Горбуша
в сентябре
идет метать икру!
Потом она лежит —
дождинкой на стекле…
Я буду кочевать
по голубой земле.
Валяться на траве,
пить бесноватый квас.
Но в свой последний день,
в непостижимый час,
ноздрями
ощутив
последнюю грозу,
к порогу твоему
приду я,
приползу,
приникну,
припаду,
колени в кровь
сотру…
Горбуша
в сентябре
идет метать икру.