Признак высшего ведьмовства, стр. 42

Лариса снова осталась одна в огромном и печальном поместье фламенги. Впрочем, заявление это не совсем точно. Во-первых, Лариса практически неотлучно находилась при девочках-близнецах, с каждым днем открывая в себе новые таланты материнства. А во-вторых, поместье без Фриды все-таки не было чрезвычайно печальным. В саду, на много миль окружавшем дворец фламенги, стоял неизменный, бесконечный и прекрасный май. Цвели, не опадая, яблони и вишни; в траве, совершенной, как нефритовые драгоценности, золотыми монетами сияли головки неувядающих одуванчиков. Поляны розовых, лиловых, белоснежных гиацинтов источали аромат, по которому можно было, как по незримой библейской лестнице, подниматься прямо в безоблачное, бирюзово-лазурное небо. Кусты шиповника были осыпаны цветами, превосходящими по совершенству и красоте все драгоценности мира. В прудах, окаймленных бархатной травой, зеркальную гладь воды нарушали диковинные карпы и форель, выпрыгивая вверх всем упругим телом, рассыпая нестерпимо сверкающие брызги и ловя зазевавшуюся мошку. Укромные дорожки парка заросли пушистыми соцветиями гусиного лука, купавок, крокусов, медуницы и стали похожи на разноцветные ленты, вплетенные в косы какой-нибудь кап– ризной красавицы… Утром обитателей поместья будили жаворонки, а по вечерам долго не давали заснуть соловьи, облюбовавшие заросший черемухой и ландышами глухой овраг.

Лариса всегда тосковала, если Фрида надолго покидала поместье. Но теперь она запретила себе тоску: на ее попечении остались Леночка и Анечка, кроткие, некапризные малышки, казалось бесконечно благодарные за любое доброе дело (будь то кормление, смена пеленок или прогулка) своей приемной матери. Точнее, одной из приемных матерей. Лариса, кстати, волновалась по поводу того, чем станут питаться крошки, перейдя в ипостась фламенг, покуда Фрида будет отсутствовать, но проблема разрешилась сама собой. К удивлению Ларисы, за все время, пока Фриды не было в поместье, крошки ни разу не преобразились, оставались сросшимися сиамскими близнецами вполне человеческого облика. Только цвет глаз у них каждое утро был другой – Лариса не знала, как это объяснить… И потом, изменение цвета глаз – это не самое удивительное, что присутствовало в малышках. Лариса никогда не понимала буквально выражение «ангельский ребенок», справедливо полагая, что дети на самом деле напичканы капризами, младенческим эгоцентризмом и сильной неприязнью к родителям, вынудившим их к жизни на этой скорбной и непри-ветливой земле. Но Анечка и Леночка по характеру были истинными ангелами, словно то Высшее Нечто, которое послало их в мир, отняв у девочек нормальное строение тел, взамен наделило их души живой всеобъемлющей любовью, кротостью, благодарностью и терпением. Лариса боялась этого. Она знала, что кроткие наследуют землю, но она также знала, о какой именно земле говорилось в этом-евангельском стихе…

Лариса каждый день, окончив кормление, клала малюток в двухместную детскую коляску и отправлялась на прогулку – чтобы Аня и Лена могли своими разноцветными глазами смотреть на яблоневый сад, на ветки вишен, окутанные прелестью нескончаемого цветения. Возле одного из прудов была выстроена элегантная и простая, как костюм от Шанель, беседка. В ней Лариса и девочки отдыхали после долгих прогулок, наслаждались теплом вечного майского дня, слушали пение птиц и плеск карпов в пруду… Близнецы дремали, Лариса погружалась в чтение очередной книги, прихваченной из библиотеки фламенги. Жизнь густела и застывала, как капля меда на солнце; волнения, страдания, печаль и несбывшиеся мечты не имели к теперешней жизни Ларисы ни малейшего отношения. Но бывшая отравительница, до сих пор не расставшаяся с тем внутренним «я», которое больше всего походило на удар катаны, предполагала, что такое бездеятельное счастье не может длиться долго. И она не ошиблась.

Фрида вернулась столь же внезапно, как и уехала. Впрочем, внезапные исчезновения и появления были вполне во вкусе фламенги, – возможно, она делала это для того, чтобы не позволить Ларисе затосковать рядом с ней, пресытиться страстью и ласками. А вот тосковать без Фриды – о да, это пожалуйста. Фла-менга хотела, чтобы Ларисины чувства к ней всегда были свежи, как роса поутру.

Итак, Фрида вернулась. Стоял майский вечер, пленительный, как и прочие вечера в поместье фламенги. Лариса только что уложила детей спать и вышла в сад подышать воздухом, насыщенным ароматом шиповника и фрезии. Когда она подошла к скамейке, то услышала шорох гравия на подъездной дорожке. Лариса обернулась:

– Фрида!

Фламенга стремительно подошла к ней, нежно и крепко обняла:

– Вот ты где прячешься! Милая Лара… Как ты, как дети?

– Все в порядке, Фрида. Но мы скучали без тебя.

– Неужели?

– Воистину так.

– Я растрогана, – улыбающаяся Фрида легким поцелуем коснулась Ларисиных губ. – Но идем в дом. У меня есть новости. Ты ужинала, кстати?

– Конечно. Твой повар, кажется, решил превратить меня в толстуху: из-за того, что я кормлю девочек грудью, он подает мне на стол такие лакомства, что просто невозможно удержаться. Ведь это твое коварство?

– Да, любовь моя. Не волнуйся, полнота тебе не грозит. Так что поужинай со мной.

– Фрида!

– Что такое?!

– Зачем ты меня томишь? К чему эти разговоры об ужине?! Давай сразу к делу – ведь ты не зря пропадала столько времени в том мире.

– Ларочка, ты, как всегда, гений проницательности.

– Ничего подобного. Просто ты любишь тянуть кота за хвост, а я предпочитаю этот хвост отрубить одним махом.

– Бедный кот!

– Фрида…

– Хорошо, идем в дом. Я действительно должна серьезно поговорить с тобой. Но, надеюсь, ты хотя бы позволишь мне перед этим разговором взглянуть на наших малюток?

Разумеется, это был риторический вопрос. Фрида не только проверила, как обстоят дела у прелестных Ани и Леночки, но и заставила-таки Ларису разделить с нею легкий ужин.

Когда с ужином, любованием младенцами и прочими мелочами, которыми Фрида словно задалась целью изводить нетерпеливую Ларису, было покончено, фламенга позвала Ларису в библиотеку.