Признак высшего ведьмовства, стр. 23

Вряд ли можно назвать человеческим жилищем дворец, где почти все стены были из обсидиана или нефрита. По каменным стенам струились символы и письмена, напоминая водоросли, колышущиеся на песчаном дне бурливого ручья. С высоких потолков, украшенных черно-белой мозаикой, свешивались люстры, больше похожие на застывшие слезы. Люстры состояли из сотен свечей, но их никто никогда не зажигал. Вообще этот дворец напоминал странный и немного страшный музей. Такой музей мог бы быть у Смерти, если бы люди додумались всерьез сделать Смерть экспонатом для выставки.

Но для женщины, чье лицо чаще всего напоминало ртутно-серебряную маску, а глаза полны были светом, напоминавшим свет раскаленных звезд, обсидиановый дворец был родным домом. Местом отдыха, раздумий, решений.

А теперь этот дворец принадлежал еще и им. Правда, пока они этого совершенно не осознавали, поскольку были младенцами – слишком задумчивыми, некрикливыми и спокойными.

Младенцев в обсидиановый дворец привезла ртут-нолицая женщина. В гостиной, где всегда царил полумрак и только пламя камина выглядело живым, ртут-нолицую женщину, державшую на руках младенцев, встретила другая женщина. Ее лицо было вполне человеческим, разве что не по-женски жесткая складка залегла у красивых губ да еще волосы серебрились ранней сединой.

– Вот я и привезла их, Лариса, – сказала ртутно-лицая женщина и аккуратно положила младенцев на мягкую низенькую софу. Седоволосая Лариса подошла и опустилась рядом с большим свертком на колени. Снизу вверх взглянула на ртутнолицую:

– Было трудно, Фрида?

– Относительно, – усмехнулась Фрида. – Нет, детей мне отдали даже без разговоров. Кому они нужны там. Сложнее было с их матерью. Она умерла.

– Разве она не была фламенгой?

– Не беспримесной. Но даже небеспримесная не могла бы умереть окончательно.

– Я знаю, – сказала седоволосая Лариса. – Признак фламенги – бессмертие.

– Неуничтожимость, – с улыбкой поправила Ларису Фрида. – Я попыталась воззвать к их матери, чтобы восстановить ее, но, похоже, она слишком глубоко распалась. К тому же ее тело сожгли, а смешение пламени фламенги с обычным пламенем всегда приводит к плохим последствиям. И у меня не было времени разбираться. С детьми на руках. Кстати, взгляни, Лариса! Ну разве малютки не прелесть!

Лариса аккуратно развернула сверток из нищенских больничных одеялец и пеленок. Распеленутые младенцы засучили ножками и недовольно пискнули. Лариса побледнела:

– Они… Сиамские близнецы! О господи!

– Тебя это пугает? Вызывает отвращение? – быстро спросила Фрида, глядя на седую женщину.

– Нет, – покачала головой Лариса, пристально рассматривая младенцев. – Мне жаль их. Они обречены на…

– На что, дорогая Лара? Ты смотришь на них и судишь о них с обычной позиции человека. А тебе пора бы забыть о том, что ты человек.

– Но они, – указала Лариса на детей. – Эти девочки – люди?

– Мне еще предстоит это узнать, – сказала Фрида. – Они родились от фламенги и человека. Чего в них будет больше… Это покажет время. А жалеть их не надо. Здесь они будут обеспечены всем. Будут расти, и любая их прихоть станет исполняться неукоснительно, как воля Всевышнего. Что же касается их так называемого уродства… Ты ведь, кажется, считаешь их уродцами? Отклонением от нормы? Молчи, я знаю, что считаешь. Но вот что я скажу, Лариса: что для обычного человеческого понятия – уродство, то для Истинного Сияния – символ великой силы. Эти девочки будут великими…

– Великими кем! – спросила Лариса.

– Кем – зависит от нас, моя дорогая подруга. А теперь скажи: разве не замечательно, что их двое и в то же время – одна? И ты, и я – мы так мечтали о дочерях, ..

– Ты мечтала о ребенке, Фрида?

– Допустим, мечтала. Иногда. Не перебивай. Мы с тобой очень разные, Лариса. Но в то же время – ты знаешь это – мы с тобой одно целое с тех пор, как я отыскала тебя в сумасшедшем доме и забрала к себе, сюда. Мы ведь тоже сиамские близнецы с тобой, Ларочка, меж нами такая крепкая связь…

– Разве, Фрида?

– А почему же я тогда тебя искала? Почему вытащила из лечебницы, где ты с твоей безумной писательницей медленно, но верно теряли человеческий облик и представляли, что совершили побег и заняты спасением морферов?

– Да, я была уверена, что вернулась в курортную зону «Дворянское гнездо», в руины. И там получила задание похитить Великие Камни у фламенг, чтобы восстановить Последовательность Видов.

– Вот-вот, – кивнула ртутнолицая. – Согласись, с такими галлюцинациями ты протянула бы недолго. Но вернемся к нашим младенцам.

Тут фламенга повела рукой в воздухе, и на ее серебряную ладонь ниоткуда мягко спланировала стопка белоснежных пеленок с кружевной оторочкой и два памперса.

– Сначала их надо искупать, – заявила Лариса. – Посмотри, у них на ручках опрелости!

– Ты наблюдательнее меня, Ларочка. Я хорошо сделала, что оставила тебе человеческие глаза… Что ж. Упомянутых опрелостей мы не можем допустить, – усмехнулась фламенга. Положила пеленки и памперсы на софу и снова повела рукой – теперь посреди гостиной стояла круглая фаянсовая ванна с пузырящейся, чуть пахнущей лавандой водой. – Итак, приступим к совместному купанию наших дочерей, Лариса.

– Хорошо, – согласилась седоволосая женщина. Она взяла голеньких близняшек на руки, поморщилась: – Как ты везла их, Фрида? Они же насквозь промокли!

– Но при этом они не хныкали, – заметила Фрида. – Значит, наши девочки будут терпеливо относиться к таким мелочам жизни, как мокрая пеленка.

– Фрида, надеюсь, вода в ванночке нормальная, без твоих фламенгских штучек?

– Вода как вода. И что ты подразумеваешь под "флангскими штучками»? Давай я помогу тебе.

Женщины осторожно принялись купать сиамских малышек. Крошечные девочки, задремавшие было на софе, проснулись и заревели, причем абсолютно синxpoнно, только одна ревела тоненьким сопрано, а другая заливалась крепким басом. Однако рев не помог избежать им купания, поэтому на фламенгу сердито смотрели серые глаза одной девочки, а на Ларису – густо-карие глаза другой.