Курортная зона, стр. 3

О ТЕМНЫХ И СВЕТЛЫХ СИЛАХ

Окошко, куда влетело нечто, было на втором этаже. Что влетело, непонятно, но дыра осталась. Круглая такая, с оплавленными краями. Ленка, когда с собакой гуляла, ходила на эту дырку смотреть. А старушка, которая жила в этой квартире, рассказывала, что с тех пор у них завелся полтергейст. Не очень опасный, средней такой вредности. Но все как положено — и швабра по воздуху летала, и лампочки лопались.

Ленка, когда на литстудию пошла, поделилась этим событием с братьями-писателями. Но их удивить нельзя ничем. «Это что, — задумчиво сказал один поэт, покачиваясь над ней в троллейбусе (они домой ехали), вот у нас один раз кусок брынзы соскочил со стола и прыгнул в мусорное ведро. — И грустно добавил: — Здоровый был кусок, между прочим…»

Лето было в разгаре. В тени, в теплой луже отдыхал знакомый кобель Шура, весь облепленный тополиным пухом. По противоположной стороне улицы шел, постукивая палкой, представитель враждующего семейства — доцент Скрипкин. Ленка в упор мрачно на него посмотрела, но не поздоровалась.

Тихо, тепло. Идешь себе и вот так представляешь, как хладнокровно берешь в руку лазерный пистолет, прицеливаешься под ноги товарищу Скрипкину, и закипает асфальт у него под ногами, и он отпрыгивает, а ты опять прицеливаешься. Пусть попрыгает немного доцент Скрипкин…

Идешь себе налегке мимо пивзавода, в свой многоэтажный дом родной, в подъезд, сплошь исчерканный английскими словами — растет уровень нашей культуры. Намечалась в эти выходные генеральная уборка — у Ленки настроение портится заранее. Но не все так страшно, как думалось. С тех пор как Ленкина мама укрепила свои позиции, выдвинувшись во всякие высшие сферы, появились в доме лишние связи и лишние деньги. И вот кто-то порекомендовал ей «хорошую женщину», как это тактично принято говорить.

Хорошую женщину звали Елена Петровна, и было ей лет за сорок. Убиралась она быстро и привычно. В кухне все было убрано. Холодильники вот только не разморожены. Три штуки, что для небольшой семьи совершенно нормально, потому что все время что-нибудь да пропадает, и запасать все нужно заблаговременно, ведь неизвестно, что пропадет следующим.

Елена Петровна уже собиралась уходить и о чем-то шепталась с Ленкиной мамой. Наверное, рассчитывались, но что-то уж слишком долго. Ленка навострила уши.

— Простите, Бога ради, — смущенно говорила Ленкиной маме Елена Петровна, — я знаю, вы врач… да… дело в том…

Сейчас будет просить посмотреть внука, подумала Ленка, потому что дело было привычное.

— У вас нет знакомых в морге?

— Смотря в каком, — осторожно ответила Ленкина мама.

— В Жовтневом, — сказала Елена Петровна. — Вы понимаете, она понизила голос до шепота, — дело в том, что я… ну… живу с мертвецом.

— Это как? — спросила Ленкина мама, судя по голосу, придвигаясь ближе к кухне.

— Когда он живой, он человек как человек. А потом падает, коченеет весь и умирает. Раз пять так уже было. Ну, лежит он пару дней холодный, а потом встает. Оживает. Если дома, то ничего. Я его держу на кровати, и все. А когда на улице, они его в морг увозят. У меня есть знакомые в морге, но в Ильичевском. А тут он упал в Жовтневом районе. Отдавать они мне его не хотят. — Она стыдливо хихикнула. — Мы ведь не расписаны.

— Фамилия? — сухо спросила Ленкина мама.

— Переплетников его фамилия. Геннадий Васильевич. Вы уж попробуйте договориться. А я вам телефон свой оставлю. Да вы не волнуйтесь, я не сумасшедшая.

— Слышала? — нервно спросила Ленкина мама, входя в кухню.

— Слышала, — Ленка поглощала сварганенные Еленой Петровной котлеты. А что, дело житейское.

Ленкина мама задумчиво перелистывала записную книжку.

— Он при пятой больнице, этот морг. Сейчас-ка я… Людмилу Андреевну, пожалуйста. Люсенька? Мне просто интересно. У тебя в морге знакомые есть? Регистратор? Слушай, узнай у него, там лежит такой Переплетников? Геннадий Васильевич? Записала? Да, и позвони мне. Нет, я дома. Да не мой знакомый. Потом расскажу.

— Ну, я пошла, — сказала Ленка, слезая со стула. Когда все дома, под руку лучше не попадаться.

Дни летом длинные, тягучие. Поехала к Сонечке Чеховой. Та вроде бы и обрадовалась, но все равно какая-то скучная. У мамы ее опять мигрень. Дошли до «Зоси», выпили там кофе. Посмотрели, как судно в порт заходит. С белыми шарами над палубной надстройкой. То ли «Королев», то ли «Гагарин». В общем, космонавт какой-то. Позвонили Луговскому, он сказал, что занят. Пирог печет. Еще побродили бессмысленно и расстались. Вот и шагает Ленка вечером мимо того же пивзавода.

Лидочка Мунтян пасет Джонсика. Джонсик рвется с поводка, кричит, что сейчас Шуре покажет, только отпустите. Шуре на это наплевать. Лидочка сидит на новой диете. Хорошая диета, эффективная, дороговатая, правда. Ленка точно знает по предыдущему опыту, сколько Лидочка продержится. Судя по ее горящему взгляду — уже недолго осталось.

— Лежит он там! — открыла дверь Ленкина мама.

— Кто лежит? — Ленка даже слегка отступила.

— Переплетников покойный. Вчера привезли. Я договорилась. Выдадут ей на руки. Она у меня старый костюм просит.

— Зачем костюм? — удивилась Ленка.

— Как зачем? Его там уже раздели.

…На улице ночь. Напротив, за забором киностудии, горят софиты. Идет ночная съемка. Там, наверное, Лидочка, которая вот-вот слезет с диеты. Она костюмером работает. Пахнет не столько морем, которое в пяти минутах ходьбы, сколько дрожжами с пивзавода. На детскую площадку перед домом приземляется летающая тарелка… Приземляется тарелка…

…Ленка спит. А может, и не спит, так, думает о чем-то, а слова все путаются и путаются. В проеме двери стоит белая фигура. Ленка вздрагивает, шире открывает сонные глаза, но фигура не исчезает. Стоит себе, колеблется, как занавеска под ветром.

— Я т-тебе, — бормочет Ленка. Нагибается, зажимает в руке тапочек и, спотыкаясь, совершенно сонная, надвигается на фигуру, размахивая тапочком. Сморгнула — а ее уже нет. Пропала. Только свет от софитов на полу квадратиком.

— Мама! — орет Ленка. — Мама! Привидение!

— …Большое спасибо твоей маме, — говорит Елена Петровна в телефонную трубку, — скажи ей, что все в порядке. Мне его вернули. И скажи ей, что я приду в следующий вторник, разморожу холодильники.

— Не надо мне! — бормочет Ленкина мама, методично двигаясь от холодильника к холодильнику и выдергивая вилки из розеток. Ничего мне не надо.

— Ну, забрали его, — говорит Ленка, — все в порядке. Что же ты волнуешься?

— А то, — решительно сказала Ленкина мама, — что ноги ее здесь не будет.

…Холодильники работают. Третий день уже. Выключенные. Коля Губерман говорит, что такое бывает. Если там возникают какие-то блуждающие токи. Ленке, правда, механизм этого феномена непонятен. Ну ладно, работают и работают. Все спокойно. Приходил в гости знакомый художник, говорил на знакомого журналиста, что тот стукач. Вероятно, и в самом деле, потому что журналист про того же художника говорил то же самое. Малый Бэлки Шкицкой сочинил стишок, и теперь всех обзванивает по телефону и всем его читает:

Они, кажется, собираются отваливать. Звонила мама Катьки Сиренко и плакала. Она узнала, что у них там нет долларового счета. Закрыли. Здесь тоже у многих нет долларового счета, но притерпелись. Ничего не происходит — ни в этом мире, ни в сопредельных. Ленка сидит на кухне в запрещенной позе, поджав под себя ногу, и читает комсомольский журнал «Смена»:

«Дела земные плачевны. В момент скатывания Земли в предыдущий неузловой микроярус столетней цикличности произошло событие непредвиденное и роковое: были повреждены защитные, установленные высшими силами инфернобарьеры и психополя, в результате чего над территорией России в предохраняющем слое образовалась дыра, связующая земной мир с Миром Потусторонним. В Сверхпространственный тоннель, пробитый силами зла, хлынула материя Инферно. Сверхпространственный тоннель не закрыт, дыра расширяется. Несколько тысяч подвижников, пытающихся затянуть адскую воронку собственными психополями, противостоят Вселенскому злу. Все на Земле про…»