Загадка старого клоуна (с илл.), стр. 11
– Договорились.
– Ну, тогда пока!
– До свидания!
Он перешёл улицу и, поднявшись по лестнице, исчез в гастрономе.
И только тогда я вдруг почувствовал и понял, что со мной произошло.
У меня похолодело в груди.
Ой!
Я же только что был в прошлом! В тысяча девятьсот двенадцатом году. При царизме, о котором я только из учебников истории знаю, и из книг, кинофильмов, телепередач…
Я опять бессильно опустился на скамейку. Ноги не держали меня.
Да что же это такое? Да разве это возможно? Разве такое бывает?
Это же только в книгах и в кино люди в прошлое попадают. А в жизни из настоящего только в будущее путь лежит, назад дороги нет. Это всем известно.
Ой!..
Может, я с ума сошёл?
Нет, не верю! Сумасшедшие никогда о себе так не думают. Сумасшедшие всегда себя абсолютно нормальными считают.
Значит, гипноз. Или что-то такое.
Но какая же сила в этом гипнозе, или в чём-то там та ком?
Ну полное ощущение реальности. Живая жизнь да и только.
Я так чётко видел и Чака-гимназиста, и бывшего клоуна Стороженко, и прилизанного Слимакова, и мастера Осипа, и его тётушку, и весь этот галдящий базар, и витрину Бублика-Погорельского, и маленькие трамвайчики, и всё-всё остальное.
Не знаю, сколько я просидел на скамейке около цирка, пока не опомнился окончательно. А привёл меня в себя голод. Я вдруг почувствовал, что очень хочу есть.
Я вскочил и побежал на троллейбус.
Вопреки моим ожиданиям маму застал уже дома. Но она была такой уставшей и поглощённой своими заботами (она очень добросовестная, самолюбивая, старается не отставать от других на фабрике), что не обратила внимания на моё возбуждённое состояние. Только сказала:
– Что же ты, Стёпочка, бегаешь, сынок, голодный? Смотри, совсем отощаешь.
Маме я, конечно, ничего не сказал. Да и папе, когда он пришёл, тоже. Разве бы они поняли? Они бы ещё, чего доброго, не пустили меня завтра на свидание с Чаком.
Не хватало ещё, чтобы какой-то подозрительный старик морочил голову их сыночку! Гипнозом… или ещё неизвестно чем какие-то галлюцинации ему навеивал!
Единственный в мире, кому бы я мог открыться, – это дед Грицько. Но дед был далеко, в селе. И я только мысленно поговорил с ним перед сном: «Такое вот, дед, случилось со мной, вы и не поверите, хоть бы беды какой не приключилось». – «Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки», – успокоил я себя словами деда. И заснул.
Мне ужасно хотелось, чтобы уже наступил завтрашний день. И такое нетерпение одолевало меня даже во сне, что мне даже и не приснилось ничего. Только заснул, как уже и проснулся утром.
В классе мне сразу бросилось в глаза, что все какие-то то ли перепуганные, то ли чем-то взволнованные, – перешёптываются, глаза круглые, щеки пылают.
«Ой! – кольнуло меня. – Может, они о Чаке узнали, о моём с ним путешествии в прошлое». И так мне стало страшно! Но на меня никто не обращал внимания, не смотрел даже.
Я стал прислушиваться и наконец понял, что Лесик Спасокукоцкий принес в класс слух о какой-то таинственной новости. Вроде бы он случайно подслушал в учительской разговор классной руководительницы Лины Митрофановны с завучем Верой Яковлевной. И в этом разговоре шла речь о том, что в ближайшие дни в нашем классе что-то произойдёт, что-то особенное и чрезвычайно важное, потому что Лина Митрофановна была очень сильно взволнована и говорила: «Да, да, я всё понимаю, это же такая ответственность, такая ответственность. Я понимаю».
Но что именно должно было произойти, Спасокукоцкий не дослушал, потому что завуч Вера Яковлевна его заметила:
– А тебе что здесь нужно?
И он пулей вылетел из учительской в коридор.
– Эх ты, лопух! Не мог спрятаться где-нибудь и дослушать. Гипотенуза! – пренебрежительно бросил Игорь Дмитруха.
Спасокукоцкий молча вздыхал, виновато склонив голову набок.
«Что же всё-таки нас ожидает?» – терялись все в догадках.
– Контрольная по математике! – выпалила Таня Верба.
– Инспектор гороно! – побелел, как сметана, Кукуевицкий.
– Прививка против гриппа. Вот такими иголками! – испуганно округлил глаза Лёня Монькин.
Я один был абсолютно безразличен к таинственной новости. Что для меня эта новость, если у меня своя тайна, ещё и такая, которая им и не снилась! И о которой никто из них (теперь я уже был уверен) и не догадывался.
И так мне стало весело, что я не удержался и на перемене, подойдя к компании, неожиданно произнёс:
– Пара гипсовых венер! Пара гипсовых венер! Одна – Наполеон. А вторая – Архимед!
Кто-то хихикнул, кто-то засмеялся, но большинство смотрели на меня ошарашенно, ничего не понимая.
– Тю! – выкрикнул наконец Игорь Дмитруха. – Ты что – одурел? Что ты болтаешь?
– Во Муха! Во даёт! – сказал Спасокукоцкий.
– Да ну тебя! Тут такие серьёзные дела, а ты… – воскликнула Тося Рябошапка. И все дружно накинулись на меня.
– Безобразие! Весь класс волнуется, переживает, а ты…
Я только улыбнулся. Ну что я мог им сказать?
И я молча переждал, пока они выговорились.
Я их понимал. Может, если бы у меня не было моей тайны и кто-то другой такое отколол, я бы вместе со всеми на него набросился.
Но у меня была моя тайна. И она не давала мне усидеть спокойно. Она, как говорит дед Грицько, провертела мне дыру в голове. Она подгоняла минуты, нетерпеливо ёрзая вместе со мной по парте.
На каждом уроке я только и слышал:
– Наливайко, не вертись!
– Не вертись, Наливайко!
– Наливайко, чего ты вертишься!
– Перестань вертеться, Наливайко!
Но вот наконец докрутился я до конца уроков. И – скорее домой.
Не буду врать, домашнее задание мне выполнять не хотелось. Очень. Ужасно. Хоть плач.
Но я пересилил себя. Я обещал Чаку, что приду только после того, как сделаю уроки. И хоть он никогда бы меня не проверил, я не мог его обмануть, не мог – и всё. К тому же он был такой загадочный… Может, и мысли читать умеет, кто его знает.
Сел я и, чувствуя, что у меня аж во рту горько от этих уроков, стал грызть гранит науки. И пока последнее домашнее задание не выполнил, не встал.
Потом наскоро пообедал – и айда на площадь Победы, к цирку.
В этот раз я пришёл раньше Чака. Подождал минут десять.
Но вот наконец появилась знакомая фигура.
– Привет, Стёпа! Ну как ты?
– Здравствуйте! Прекрасно! Всё в порядке.
– Уроки сделал?
– А как же! – с чистым сердцем ответил я.
– Ну что? Продолжим? Готов?
– Как штык!
– Ну, тогда – внимание! – Чак взял меня за руку, слегка сжал – и будто электрический ток пробежал по моей руке.
В глазах у меня потемнело.
Бомм! – ударил в голове колокол.
И опять зашумело, закричало, загалдело вокруг многоголосо…
Глава VІ
Самая длинная. Потому что много событий в ней происходит… Пиротехник Фёдор Иванович Смирнов. Мы идём в «Гиппо-Палас». Мадемуазель Тереза
Смертельный номер. «Не убивай меня, я открою тебе секрет…»
И опять я на Евбазе. Среди бурлящей, шумной, пестрой толпы возле пахучей, дымящейся ароматами «обжорки». И Чак-гимназист держит меня за руку.
Вдруг отпускает и направляется навстречу Стороженко, который поднявшись из-за прилавка, вытирает тыльной стороной ладони жирные губы.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! Спасибо, что пришли. Идём!
Стороженко поднял с земли круглую картонную коробку – в таких когда-то носили дамские шляпки (я в кино видел).
Они ушли с базара и направились к трамвайной остановке.
– Подъедем вверх трамваем, – сказал Стороженко.
Подошёл трамвай.
Я проник в трамвай следом за ними.
– Два на один тариф, – сказал Стороженко, подавая кондуктору два больших пятака.
Кондуктор оторвал билеты от рулона, висящего на кожаной сумке с жёлтой медной застёжкой, и дернул за верёвку, протянутую под потолком вагона над штангой с брезентовыми петлями для рук. Впереди, в кабине вагоновожатого, звякнуло, задребезжал звонок, и трамвай со скрежетом тронулся.