Иероглиф «Любовь», стр. 12

– Ядовитый язык! – крикнул Жоа-дин своей драгоценной наложнице. – Даже и сейчас ты лжешь, изворачиваешься и клевещешь!

– Видит Небо, это не так! – вскричала Шэси, и тут у нее случился припадок от болей. Император безо всякой жалости смотрел, как она корчится и рыдает на полу.

– Помогите ей, – велел он наконец служанкам. – Приведите в чувство и уложите в постель.

Но Шэси вырвалась из рук служанок и кинулась к императору.

– Я люблю вас всей душой, государь! – кричала она. – И раз вы охладели ко мне из-за того проступка, мне ни к чему жить! Ни к чему жить и ребенку, которого я ношу под сердцем!

С этими словами Шэси, будто молния, метнулась к стоящему в углу ее покоев ларцу и выхватила свой заветный меч. Направила острие себе в живот и крикнула:

– Прощайте, император!

– Остановись! – вскричал Жоа-дин. – Повелеваю тебе остановиться. – Он отобрал у Шэси меч, осмотрел его и сказал: – Как ты посмела хранить в своих покоях оружие?

– Это благословенный прощальный дар моего отца, и тут я не лгу вам, – ответила Шэси. – А если вы думаете, что я могла вас зарубить во сне этим мечом, то плохо же вы знаете мое сердце, император!

– Да, – вздохнул Жоа-дин. – Я и впрямь плохо знаю твое сердце, Шэси. Что ж... Лекарь Босюэ доложил мне, что ты беременна. Надеюсь, этот ребенок – от меня.

– Как вы можете сомневаться в этом, государь?! – снова зарыдала Шэси.

– Перестань плакать, – отрывисто бросил Жоадин. – Это повредит ребенку. А теперь выслушай меня внимательно, Шэси. Я оставлю тебя в ранге драгоценной наложницы и признаю своим ребенка, которого ты родишь. Но больше ты не пробудишь во мне весеннего чувства, ибо я не могу простить обмана, с какой бы целью он ни был совершен.

– О мой возлюбленный! – вскрикнула Шэси.

– Довольно. Я дам тебе слуг, носильщиков, охрану, лекарей, и завтра же ты отправишься в мою загородную резиденцию, что за перевалом Шоушань.

– О нет, – прошептала Шэси. – Быть разлученной с вами... Для меня это смерти подобно!

– И тем не менее, ты сделаешь так, как я велю.

– Да, мой владыка, – склонила голову Шэси.

– В загородной резиденции спокойно и пристойно. Там самое место для женщины в твоем положении. За тобой будут постоянно присматривать и докладывать мне. И не вздумай устроить что-нибудь... этакое.

– Я вас не понимаю, мой владыка.

– Прекрасно понимаешь. Ах, Шэси, Шэси, ты воистину прекрасный цветок с ядовитым ароматом! Ты меня разочаровала.

– А как же дитя, которого я жду? Неужто вы совсем ему не рады?

– Я еще не решил, как к этому отнестись, – сказал император. – Однако от тебя требую, чтобы ты была спокойна и весела и ничем не смела вредить плоду.

– Я не падшая женщина, государь, – с вызовом ответила Шэси. – Я понимаю, каково должно быть мое поведение.

– В таком случае незамедлительно начинай сборы, – сказал император и вышел из покоев своей драгоценной наложницы. При этом он не вернул Шэси меча, которым она хотела заколоться.

После ухода императора Шэси не находила себе места. Ее переполняла ярость пополам со страхом. Лицо первой дворцовой красавицы исказилось злобой и напоминало театральную маску вроде тех, в которых бродячие лицедеи разыгрывают свои представления.

– Неужели все, чего я добивалась, пропало? – вопрошала драгоценная наложница свои опустевшие покои. – Император удаляет меня из дворца, я не смогу властвовать над ним! Этой ли участи я ожидала!

Тут в спальню разъяренной наложницы торопливо вошел евнух – один из приспешников Лукавого Кота.

– Госпожа, берегитесь, судьба повернулась к вам злым ликом, – сказал он, кланяясь. – Как говорили Просветленные, «внезапно наступает это: сгорание, отмирание, отверженность». Господин верховный евнух во всем признался государю, после чего нещадно избит палками и посажен в глиняный колодец без воды и питья.

– Ах! – вздохнула Шэси. – Нестойки мужчины, лишенные своего главного достоинства. Лукавый Кот оказался болтлив, как придорожный нищий, и из-за него мне приходится отправляться в ссылку. Проклятье на его шею и печень! Но моя чаша еще не выпита до дна и светильник не угас. Посмотрим, что скажет государь, когда я рожу ему наследника.

... На следующий день драгоценная наложница Шэси, сопровождаемая двумя сотнями слуг, носильщиков, охранников и прочего рабского отродья, отправилась в загородную резиденцию императора. Во дворце об этом, конечно, знали все до последнего чистильщика рыбы. И маленькая Юй, по прозвищу Расторопные Туфельки, сказала своей госпоже, наложнице Нэнхун:

– Справедливость восторжествовала! Радуйтесь, моя дорогая госпожа! Теперь император обратит на вас исполненный любви и внимания взор. Растаяли снега вашей печали, зацвели персики радости!

– Нет никакой для меня радости в том, что госпожа Шэси подверглась опале, хотя и справедливо, – задумчиво молвила Нэнхун. – Сердце императора непостоянно и вспыльчиво. Это тревожит меня.

– Не думайте об этом, госпожа, – принялась уговаривать служанка Нэнхун. – Лучше откройте сундук, достаньте кусок праздничного шелка, я сошью вам красивое платье, чтоб вы достойно приняли императора.

– А потом во дворце пойдут толки, что я надела яркий наряд потому, что госпожа Шэси отправилась в изгнание. Меня сочтут коварной и радующейся чужим несчастьям. Нет, Юй. Я буду такая, какая есть. И если государь изволит увидеть меня, то пусть видит всё без прикрас. Но боюсь, этого не произойдет. Сердце государя любит пышные цветы и пряные ароматы. Снизойдет ли он до скромного бутона, что едва заметен в густой траве?

– Снизойдет, снизойдет, – уверила госпожу Юй.

... О эти бестолковые служанки, что они понимают!..

Права или нет оказалась Юй, вы узнаете, прочитав следующую главу.

Глава четвертая

ОКНО ИЗ БУМАГИ

... Земные владыки, хоть и облечены богоподобной властью, превозносимы в исторических одах, почитаемы со страхом и трепетом, все ж являются такими же людьми из плоти и крови, как и те простолюдины, что трудятся на рисовых полях или занимаются ловлей омаров. Хотя, говорят, в достославные времена были в Яшмовой Империи государи, схожие статью более с небожителями, чем с простыми смертными. Легендарный древний государь Лао-дин, основатель и великий строитель Яшмовой Империи, как повествуют летописи, имел не две, а четыре руки, ибо бесконечно трудился на благо государства. У другого древнего государя – владыки Лунь-дина – были будто бы в каждом глазу по два зрачка, что свидетельствовало о его величайшей прозорливости и наблюдательности. Ну а император Лима-дин, как опятьтаки повествуют древние манускрипты, был вдвое против остальных мужчин всего мира одарен благословенной нефритовой статью [9], что, конечно, означало не что иное, как превосходнейшую его плодовитость. Недаром говорят, что в каждом жителе Яшмовой Империи, даже в самом последнем рабе, есть капля императорской крови предивного Лимадина.

Вот какие в древности были государи Яшмовой Империи! Немудрено, что позже им стали воздавать божественные почести. Конечно, древним императорам, возможно, чужды были кипения обычных человеческих страстей, но кто знает...