Сокровища поднебесной, стр. 107

— Ты в самом деле очень похожа на свою мать, — вздохнул я. — Но ты молода. Когда наступит время, возможно, ты сама захочешь путешествовать…

— Но не за пределами христианского мира, — все так же категорично ответила Доната. — Пообещайте мне.

— Прекрасно. Я никогда не возьму тебя за пределы христианского…

— И сами тоже не уедете.

— Нет, Доната, я не могу в этом поклясться. Мне может случайно потребоваться по делам поехать, по крайней мере, в Константинополь, а вокруг этого города уже нет христианских земель. Моя нога может поскользнуться, и…

— Тогда, по крайней мере, пообещайте мне, что не уедете, пока наши дети, если Бог даст нам детей, не вырастут. Помните, вы рассказывали мне, как ваш отец оставил своего сына бегать среди уличного сброда, среди портовых ребятишек?

Я рассмеялся.

— Доната, они были не такими уж отвратительными. Одной из них была твоя мать.

— Моя мать вырастила меня для того, чтобы я стала лучше, чем она. И мои дети не будут брошены отцом. Пообещайте мне это.

— Обещаю, — сказал я. И тут же подсчитал, что, если наш первенец родится через обычный срок, мне будет где-то около шестидесяти пяти лет, когда он достигнет взрослого возраста. Оставалось надеяться лишь на то, что Доната, сама еще очень молодая, может изменить свое мнение за время нашей совместной жизни. — Я обещаю, Доната. Пока наши дети не вырастут, я буду дома, если только ты не отменишь свой приказ.

И вот в первый год нового века, в год одна тысяча триста первый, мы поженились. Все мелочи и нормы приличий были тщательно соблюдены. Когда довольно продолжительный период ухаживания закончился, мой отец вместе с отцом Донаты и с нотариусом собрались в церкви Святого Иоанна Крестителя, на церемонию impalmatura [259]; они несколько раз внимательно перечитали, а затем подписали и утвердили брачный контракт, словно я был каким-то стеснительным, неловким юным женихом — хотя на самом деле именно я составлял этот контракт и советовался с адвокатами. При заключении impalmatura я надел на палец Донаты обручальное кольцо. В последовавшие за этим воскресенья падре Нардо зачитывал с возвышения bandi [260] и расклеивал их на церковной двери, чтобы никто не мог оспорить предстоящую женитьбу. Затем донна Лиза наняла священника-писца с прекрасным почерком, чтобы написать partecipazioni di nozze [261] (к каждому прилагалась традиционная посылка-подарок со сладким миндалем), и послала их с одетым в ливрею курьером ко всем приглашенным гостям. В результате в число гостей попали чуть ли не все жители Венеции; хотя и существовали законы, ограничивающие расточительство при проведении семейных публичных церемоний, дож Градениго милостиво освободил нас от их соблюдения. Наша свадьба по своему размаху походила на городские праздники: после брачной церемонии — званый обед и празднование, музыка, песни, танцы. После произнесенных тостов и здравниц подвыпившие гости падали прямо в канал Корте и бросали туда coriandoli [262]. Когда все мероприятия, на которых требовалось мое и Донаты присутствие, завершились, ее подружки провели обряд donora: посадили невесте на колени взятого взаймы ребенка и спрятали в ее туфельку золотую монету — символы того, что новобрачная всегда будет счастлива: у нее будет много детей и богатство. После этого мы покинули все еще шумный праздник и удалились внутрь Ca’Polo, в котором остались только слуги, ибо мои родные уехали к друзьям на время нашего luna di miele [263].

Когда Доната разделась в нашей супружеской спальне, мне показалось, что передо мной девочка Дорис, потому что ее тело было таким же молочно-белым, украшенным такими же двумя маленькими розоватыми, как ракушки, точками. В остальном Доната была взрослой женщиной и вполне развитой физически, с золотистым пушком, который служил тому доказательством. Она была очень похожа на свою мать, даже в том крошечном кусочке, которым я однажды любовался и который назывался нижние губы. Большая часть этой ночи стала повторением того давнишнего, украденного у судьбы дня. Я вновь, как и тогда, начал свое обучение с того, что, касаясь округлостей Донаты с розоватыми точками, заставил их порозоветь, а точки — стать кораллового цвета. На этом я снова опущу завесу супружеской тайны, хотя и с запозданием, потому что уже все рассказал — события этой ночи очень напоминали события того далекого полдня. В этот раз все происшедшее тоже доставило нам обоим наслаждение. Рискуя показаться предателем по отношению к прошлому, я могу сказать даже, что на этот раз все было еще восхитительнее, чем прежде, потому что теперь мы не совершали греха.

Глава 7

Когда Донате подошло время рожать, я неотлучно находился дома, под рукой, не только исполняя данное ей обещание, но также и в память о другом случае, когда я столь непростительно отсутствовал. Разумеется, мне не позволили находиться в комнате Донаты, но я этого и не желал. Однако я как следует подготовился к этому событию и нанял лекаря Пьеро Абано, которому щедро заплатил за то, чтобы он передал остальных своих пациентов другому medego и занимался одной только Донатой во все время ее беременности. Врач быстро внедрил в ее жизнь то, что сам называл «Режимом, состоящим из шести элементов: правильная диета и питье, правильно сменяющие друг друга периоды движения и отдыха, сна и бодрствования, очищения и сдерживания, свежего воздуха днем и душного ночью и „умиротворение душевных мук“». Уж не знаю, режим ли помог, или дело было в крестьянском происхождении Донаты, но во время вынашивания ребенка не возникло никаких сложностей. Помню, в тот знаменательный день доктор Абано, две его повитухи и моя мачеха пришли ко мне все вместе и сказали, что у Донаты все прошло легко и роды были похожи на выдавливание зернышек из апельсина. Им пришлось как следует меня потрясти, чтобы привести в себя, потому что я снова переживал свой давнишний опыт подобных мук и, чтобы уменьшить их, выпил три или четыре бутылки «barolo», надеясь забыться.

— Мне жаль, что родился не мальчик, — пробормотала Доната, когда меня привели в комнату, чтобы показать новорожденную дочь. — Я бы могла и сама догадаться, что будет девочка. Выносить и родить ее оказалось слишком просто. В следующий раз я проявлю осторожность. Как сказала одна старуха: «Потрудишься подольше и родишь мальчика».

— Тише-тише, — сказал я, — теперь я счастливый обладатель двух даров судьбы.

Мы назвали девочку Фантина.

Хотя Доната еще в самом начале нашего знакомства настороженно относилась к тому, чтобы я вводил какие-либо «нехристианские идеи» в нашем доме, я смог убедить ее в пользе некоторых чуждых традиций. Я не имею в виду то, чему я научил жену в постели. Доната была девственницей, когда мы поженились, поэтому она не могла определить, чем мы занимаемся и каким именно способом — венецианским или экзотическим, общим для всех или же особенным. Но я еще научил ее, например, способу ханьских женщин следить за своей чистотой внутри и снаружи. Я очень деликатно сообщил Донате об этом в начале нашего супружества, а она сочла, что сия нехристианская привычка мыться заслуживает внимания, и переняла ее. После рождения Фантины я настоял, чтобы дочь как можно чаще мыли снаружи, а когда она повзрослела — то и внутри тоже. Доната немного поупиралась, говоря:

— Купаться, да. Но промывать внутри? Это все хорошо для женщины, которая уже замужем, но этим можно нарушить девственность Фантины. И она потом не сможет доказать, что целомудренна.

Я на это заметил:

— По-моему, чистоту лучше обнаружить в вине, а не в воске, которым запечатана бутыль. Научи Фантину содержать свое тело в чистоте и свежести, и я поверю, что она сохранила свою порядочность тоже. Любой будущий супруг догадается об этом ее достоинстве и не станет требовать, чтобы это подтвердил лекарь.