Последний пасодобль Свята Чернышова, стр. 1
Сергей Аксу
Последний пасодобль Свята Чернышова
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)
Накануне медперсонал усиленно мыл, драил и скоблил все вокруг до блеска. Поговаривали, что должно пожаловать какое-то высокое начальство из Генерального штаба, чуть ли не сам Кваша. Но никто так и не появился. В коляске, нацепив на темно-синюю пижаму с белым воротничком боевой крест и раскатывая по коридору и палатам, маялся в ожидании гостей «спецназовец» Пашка Голов. Не дождавшись, разочарованный Пашка вернулся в палату.
– Сереге из соседней очень худо, – сообщил он. – Ослеп совсем. Как ему теперь жить? Не представляю.
– Главное, держаться, – отозвался лежащий у окна старший прапорщик Вишняков. – Ни в коем случае не надо опускать руки.
– Ты бы, Михалыч, еще про Мересьева рассказал!
– Что ж, и расскажу. Только сопли утрите. И нюни, как бабы, не распускайте. Был такой русский поэт, Василий Ерошенко. Его мало кто знает. Жил он еще в начале века. В трехлетнем возрасте он ослеп после тяжелой болезни. И кто-то посоветовал ему поехать в Англию, якобы там ему могут врачи вернуть зрение. Но, сами посудите, как совершенно слепой человек может отправиться чер-те куда, за тридевять земель, в чужую страну, тем более не зная иностранного языка? Но нашлись люди, которые вызвались помочь бедному парню. Тогда широко в мире был распространен международный язык эсперанто. Слыхали о таком?
– Слыхали, – глухо отозвался за всех Свят Чернышов, угрюмо уставившись в побеленный потолок, где в отраженных с улицы полосах мартовского солнца блуждали серо-голубые тени от людей, от качающихся деревьев.
– Язык этот очень гибок и легок в изучении. Выучить его – раз плюнуть. Главное, выучить имена существительные, а на их основе уже строятся остальные части речи.
– Скажешь тоже, тут в школе шесть лет долбишь иностранный и все коту под хвост. Думаешь, я чего-нибудь помню? – разочарованно откликнулся Пашка.
– Не мешай слушать! – резко прервал его лежащий с «аппаратом Илизарова» Дима Якимов.
– В России была самая мощная волна эсперантистов, потом товарищ Сталин их под корень извел как немецких шпионов, – продолжал Вишняков. – Так вот, Ерошенко за пару месяцев выучил язык и отправился в Англию. На протяжении всего пути слепому помогали эсперантисты других стран. В Англии ему, конечно, зрение не вернули. Потом его судьба забросила в Японию, где он прожил много лет. Даже преподавал там в университете. Писал стихи на японском языке.
– Что-то верится с трудом, Михалыч. Поди, заливаешь?
– Не верите? Ну, тогда возьмем хотя бы нашего современника, Эдуарда Асадова, кстати, тоже поэта. Он слепой, потерял зрение на войне. Но мужик не сдался. Что значит железная воля. Ну уж про Валентина Дикуля, я думаю, вы все слышали? Он работал воздушным гимнастом в цирке, когда с ним приключилась беда. Страховка подвела. Упал из-под купола вниз на арену. Разбился. Повредил позвоночник. Несколько лет лежал без движения. Потом стал потихоньку, понемногу, шевелить пальцами ног. И пошло. Не сразу, конечно. Страшно страдал, но не жалел себя, давая нагрузки. А сейчас, кто бы мог подумать, силовой жонглер.
– Так это все талантливые, неординарные люди, – возразил Вишнякову Свят. – А Серега – простой деревенский пацан. Вот, скажи, на кой ему эта война обломилась? Изувечила, молодую жизнь исковеркала, будущее перечеркнула. Звезд, похоже, он в школе с неба не хватал. Вот и подумай, что его ждет впереди? Что ожидает его, калеку? Ничего хорошего!
– Пенсия с гулькин нос! И богадельня! – добавил, вдруг оживившись, Пашка, с трудом перекочевывая из коляски в свою койку. – Как пить дать, пропадет пацан.
– На его месте и ты бы пропал!
– Ну уж нет, мои болезные, я не сидел бы сиднем дома, а вкалывал за семерых.
– Каким же это образом? – спросил недоверчиво Димка. – Поясни, Пашуня.
– Я же на гражданке диджеем на дискотеке в доме культуры подрабатывал. Знаменитостью местной был. Заводил отдыхающую публику с полуоборота. Сопливые тинейджеры толпами валили на мои вечера. Девчонки были все мои. Со мной все считались, и отдел культуры, и чиновники по работе с молодежью. Так что я и хромой, и слепой найду себе занятие. Обузой никогда никому не был и не буду, – закончил Пашка, откинувшись на подушку.
Наступило продолжительное молчание. В палату заглянул скучающий Антошка Боженков из палаты напротив, присел на Пашкину койку. Он без правой руки: в окопе поднял брошенную боевиками «Муху», оказавшуюся с «сюрпризом».
– Ты чего, Антоха, кислый, как лимон? – поинтересовался Димка, пристально взглянув на бледного угрюмого гостя.
– «Фантомас» замучил. Всю ночь не мог уснуть.
– Говорят, что на «вертухах» есть такие штуки, тепловизоры называются, – снова заговорил Пашка. – Что с их помощью можно засечь спрятавшихся в лесу боевиков. Вроде бы они чувствуют тепло человеческих тел или тепло костра. Правда или нет?
– Да, это правда, есть такая штука, – ответил, помедлив, Вишняков.
– Так какого черта мы тогда носимся с этими ублюдками? Засекли в горах или лесу, так долби их. И в хвост и в гриву, козлов бородатых.
– Наверное, не все так просто, – ответил старший прапорщик.
– А мне, кажется, кому-то на руку это. Продают нашего брата. Все трепались про вакуумные бомбы, все уши прожужжали, про точечные удары, про «черную акулу». Оказалось, все это туфта чистейшей воды! Лапши навешали!
– Трепачи, говорили, что с помощью авиации заминировали все горные тропы и перевалы! Про вакуумные бомбы вообще полнейшая брехня.
– Никому не верю! Предают нас все кому не лень. Чего далеко ходить, слышал, какого-то майора за жабры взяли, сволочь, через блокпосты блокированных наемников за «зеленое бабло» провозил на машине. А сколько оружия боевикам продали? Что, «Иглы» с неба им свалились?
Рядом с Пашкой с отрешенным лицом лежит худенький Макс, Максим Кранихфельд, молчит целыми днями. Его карие широко открытые глаза неподвижно смотрят в пространство и в них немой вопрос: «Господи, за что все это?» «Урал», на котором ОМОН возвращался на базу с операции, подорвался на радиоуправляемом фугасе. Он один из немногих, кто тогда уцелел.
Сегодня к нему приехали родители. Весь день в палате провели, рядом с сыном. Тихо плакали все трое.
– Вы не расстраивайтесь, – с трудом повернув голову к родителям Макса, проговорил загипсованный Вишняков. – Главное, повезло! Жив ваш сын. Других-то не вернешь.
– Да, остальные почти все погибли, взрыв был таким сильным, от машины ничего не осталось, – откашлявшись, хриплым голосом согласился отец. Он так взволнован, что постоянно снимает и протирает свои очки, щуря по-смешному близорукие глаза. Мать с покрасневшим заплаканным лицом оборачивается к Вишнякову, кивая. Ее маленькие тонкие, как у девочки, пальцы, беспокойно теребя мокрый от слез платок, мелко дрожат.
– Вон сколько ребят не вернулись, сколько их еще в Ростове в рефрижераторах неопознанных лежит, – продолжал Вишняков. – Многие сгорели. Жетонов нет. Узнать практически невозможно. Это у «американов» анализ на ДНК проводят, да слепки зубов и отпечатки пальцев берут. У них эта проблема решена, в свое время столкнулись с ней во Вьетнаме.
– А что жетон? – отозвался Пашка. – Вон парня недавно парализованного привезли. Пуля в позвоночнике застряла. С жетоном. В девятой сейчас. Только хрен его знает, что там за номер на нем выбит. То ли, это его личный жетон, то ли для форсу нацепил, где-нибудь найденную железяку. Никто толком не знает. Во все инстанции обращались. До сих пор неизвестно ни фамилии, ни части.