Ключ разумения, стр. 41
В этот раз Гортан подзадержался у своей прекрасной дамы – слишком долго и внимательно смотрел на слезу, выкатившуюся из её левого – ох, голубого-голубого глаза – и слишком долго ждал, когда та упадёт на поросшую золотыми цветами травку, а она всё не падала и не падала… И тут кто-то посмел толкнуть его в бок!
Он изумлённо обернулся:
– Вы?!
– Я же обещал, что буду вашим напоминальщиком. Вперёд, по коням! Нас ждёт занятая врагом, залитая слезами и кровью Девака! – немного с пафосом произнёс Ангор. – Ну, громко: «По ко-ням!»
…В чёрной осенней ночи наперекор свистящему ветру скакали по дороге чёрные всадники на чёрных лошадях. Неслись, почти не касаясь земли. На глазах у лошадей и гортанцев были специальные очки для ночного виденья, которые светились в темноте для красоты и устрашения – то есть одни очки летели над дорогой в ночи! Всадники неслись, как всегда, в развивающихся от скорости бурках, с саблями наголо, но сегодня на поясах у них висело по ружу, какие видел Гортан у Ангора. Небольшие два отряда конных и пеших рыцарей, двигавшиеся навстречу к рудникам и долине, были сметены с пути, порубаны и постреляны за минуты.
А сам Гортан сидел на Сочинённом острове в какой-то халупе – он, как истинный воин, не любил роскоши и комфорта – и наблюдал на серой стене, как на экране, движения своих войск и направлял их. Вообще, он любил быть внутри событий и боёв, но сейчас воля его была немного ослаблена встречей с Феей – так он называл свою девочку. Ангор сидел рядом, и то и дело направлял его мысль в нужное русло, и чувствовал, что начинает уставать и раздражаться… За окнами была осенняя мокрая тьма, а на экране – прекрасная дневная видимость, войска летели, как бешеные птицы, и вскоре на стене показались ворота Дворцового толстяковского парка…
Глава восемнадцатая
Здравствуй, Кевалим… и прощай!
Принц Алекс, бывший Гистрион, сидел в одной из башен своего кеволимского замка, подперев голову рукою, смотрел в окно на древние, полные драгоценных руд горы и совершенно не знал, что предпринять. Полгода пролежал он в какой-то непонятной болезни. Потрясённый случившимися событиями организм едва выжил. Но – по порядку.
…– Как вас представить? – спросил при въезде в замок молодой и строгий стражник, с насмешкой глядя на потёртые ботфорты и истрёпанное платье Гистриона, а старый всё вглядывался в его лицо.
– Объяви, принц Алекс домой вернулся. С невестой, – тихо добавил он и грустно усмехнулся.
– Ваше Высочество! – вдруг зарыдал старый рыцарь и пал ему в ноги. – Простите старого козла, что не узнал вас сразу. Подымай решётку, дурында! – обратился он к молодому. – Что стоишь?! Принц Алекс вернулся, с невестой, вишь. А где ж молодая-то, Ваше Высочество?
– Принц с невестой приехали! – катилось уже по двору.
А и дед и бабка стояли уже у ворот. Ещё крепкие старички: король и королева. Они ещё час назад высмотрели карету и повозку в военную трубу короля из высоких башен замка – не часто ездили к ним гости, – и защемило сердце у обоих. Известно: муж и жена одна… одно целое. А когда услыхали про невесту…
– А невеста-то вон она, в гробу едет, – сообщил им смутно напоминавший их Алекса смуглый бородатый возмужавший Гистрион. – Одного прошу: позвольте похоронить её в нашем родовом склепе… – И повалился в траву, и зарыдал. И приказал король, и поставили гроб слуги на погребальный катафалк, и повезли в родовой склеп. А принца подняли и повели отдохнуть в родные пенаты, и отложили похороны на время, когда придёт он в себя, и подготовят всё, что нужно, всё, что требуют старинные обряды. Как убитый, проспал Алекс сутки, и вторые, а на третьи, едва забрезжил свет, проснулся принц в тревоге, и, сняв со стены меч, пошёл в склеп.
Что же встревожило Гистриона, или уж Алекса – не знаю, как теперь называть. Во сне услыхал он голос, но чей он – мужской или женский – не понять. Пока он шёл в склеп, в мозгах беспрестанно повторялось, как новосочиняемая песня: «…в гробу не Кэт, в гробу не Кэт». «В гробу не Кэт, – сказал он вполголоса у входа в подземелье. – А кто же?!» Стражник у входа в склеп мирно спал. Алекс спустился по ступеням, и сразу увидел знакомый изумрудный гроб, он стоял на погребальном постаменте и был обложен живыми цветами. Но в самом гробу… в жёлтом платье… да, нет, света двух факелов достаточно, чтобы увидеть ясно: это Кэт. Обманул голос! Он стал смотреть внимательнее: а где оспинка на лбу? Её нет! Как же он раньше этого не заметил! И вдруг у покойницы стали расти усы, жидкая бородёнка, стал удлиняться нос, а платье превратилось в камзол чёрного цвета, хрустальная крышка поднялась и разлетелась на куски. Из гроба поднялся, сверкая нахальными чёрными глазками, и захохотал…
– Чал-тык… – прошептал Алекс.
– Тыл-чек, – будто передразнивая его, сказал Тылчек, – всего лишь его двойник Тылчек. Мне надо было дождаться, когда тебя коронуют, чтоб ты никогда не пустился на поиски Кэт. У тебя ведь появится много обязанностей, и наверняка тебя женят: король без королевы – у вас не принято. Надо было всего этого дождаться, но мне… захотелось почесаться – представь, просто почесаться, ха-ха-ха – и пошёл необратимый процесс в обратную сторону.
– На поиски Кэт? – переспросил Гистрион. – Так значит, она жива! И ты знаешь, где она!
– Тьфу! Проговорился! И достанется мне от хозяина на орехи! – пробормотал Тылчек. – Ну ладно, я полетел!
– Стоять! – закричал Гистрион, и не узнал своего голоса. Он выхватил меч и принялся рубить Тылчека. Но тот раздваивался, расстраивался, расчетверялся, и никак нельзя было угадать, где настоящий. Тогда Алекс бросил меч и выхватил один из осиновых колов, торчащих в особой отгородке. Как известно, ничто так не помогает усмирить восставшего из гроба колдуна, как вонзить ему в сердце осиновый кол. (Наличие этих кольев в семейном склепе подтверждало, что и в кевалимском роду водились ведьмаки!)
И как только Гистрион выхватил кол, все призрачные облики Тылчека пропали, остался один, настоящий.
– Убери, убери, – завизжал он. – Кэт жива, но где она, – не знаю, честно, не знаю! Убери, эта пика меня притягивает, улететь не могу!
– Убью! – заревел вне себя Гистрион, – где Кэт?!
– Птичка, птичка-невеличка, над водой летает, зовёт-рыдает… – от страха переходя с тонкого голоса на толстый, вопил Тылчек:
И тут кол, как будто оживший, почти самостоятельно приколол висящего в воздухе колдуна к какому-то памятнику…
– Уя! – заплакал Тылчек. – Мамулечки, как больно! – Гроб рассыпался, памятник стал трястись, будто желая сбросить с себя нечистую силу.
– Люди… – просипел внезапно потерявший голос принц, – на помощь…
Но силы уже покидали его: всё вычерпал гнусный двойник. Он увидел, как Тылчек превращается в золу безо всякого огня – невыносимая вонь и дым наполнили склеп. Алекс встал на четвереньки и пополз по ступенькам наверх к выходу, и, глотнув свежего утреннего воздуха, потерял сознание. А к склепу, из которого валил чёрный вонючий дым. уже бежали стражники с алебардами.… Более полугода проболел Алекс, находясь почти в полном молчании и бесчувствии ко всему…
…Фургон бродячих артистов имени клоуна Августа катил по Середневековью. Это была та самая труппа, в которой когда-то подвизался знаменитый канатоходец Тибул. Та, да не совсем. Клоуна Августа уже не было в живых, Тибула не было в труппе – он руководил государством, а душою и сердцем небольшого передвижного театрика были Суок и её почти что муж, бывший наследник Тутти. Теперь его звали Ревтут, то есть революционный Тутти. Но не только в жилах Тутти текла королевская кровь (впрочем, сейчас это было под сомнением), сзади фургона сидел, смотрел на убегающую дорогу и заходящее солнце и наигрывал на лютне ещё один наследник: наш знакомый принц Алекс-Гистрион.