Ключ разумения, стр. 37

Король спал, но держал её руку так крепко, что королева с трудом высвободила её из коротких стальных рыцарских пальцев.

…В одной из сторожек, охраняющих поместье, состоялся разговор у гроба.

Ржавая селёдка, увидев мёртвую Кэт, заговорила резко и определённо:

– Король тяжко болен, но поскольку я надеюсь выходить его, и я это сделаю! – сказала она твёрдо, – то ему сейчас совершенно ни к чему знать, что его любимая, – выделила она, – дочь мертва. Похоронить её тайно в семейном склепе мы не сможем, всё тут же станет ему известно. У меня слишком много друзей, – скривилась она с иронией. – Потому убирайтесь вместе с нею, откуда пришли, я не интересуюсь, почему кеволимский принц в костюме паяца, и что тут делает победитель Робина Гуда. Я только желаю, чтоб вы побыстрее исчезли со своим страшным грузом. И это я возлагаю на главного охранника, потому что король может проснуться в любую минуту.

И она исчезла.

А они остались с человеком, вызвавшим её из спальни, который и был главхраном поместья, по кличке Могила, и умел молчать. Но тут он получил от самой королевы указания заговорить, «мало ли на что способны эти двое!». (Крестьянин сразу же уехал). И Могила угостил их ужином и поведал о состоянии дел: «Король умирает, Селёдка, как это ни невероятно, его очень любит, и два раза в неделю зачитывает письма от Кэт, которая якобы счастлива и собирается с мужем и с двумя внучатами (Три же года прошло!) навестить вскорости деда. Письма Селёдка сочиняет сама, а так как король почти ослеп, то не может проверить, чей почерк на пергаменте, верит ей, а она этими письмами продлевает ему жизнь».

– А почему она сказала: любимая дочь, разве есть ещё кто-то? – спросил Гистрион.

«Да, у короля и Селёдки народилась совершенно очаровательная Рыжулька, король в ней души не чает, но королева почему-то вбила в голову, что Кэт, впрочем, как и её мать, покойную королеву, он любит больше». (Она была невысокого о себе мнения, и искренно недоумевала, почему выбор короля пал на неё. А просто он почувствовал в ней преданную душу, да и брать красавицу при собственной обезображенности поопасался).

– Значит, так, ребята, – сказал Могила, – я даю вам подводу и провизии на дорогу, и вперёд. Похороните её у себя в семейном склепе, – обратился он к Гистриону, – вы же добивались её руки, значит, могли стать мужем.

Гистрион этого и хотел, и если б не доводы Метьера, и не заворачивал бы сюда. Ещё он, конечно, подумывал, как прореагирует дед с его аристократической щепетильностью, но теперь выбора не было.

– Пустите! – вдруг зазвенел детский голосок. – Да пропусти же, противный солдат, мама, мама!

Могила набросил на гроб какие-то мундиры, и в комнату ворвалось чудо. Толстенькая пышечка лет четырёх, с огненными, до пят, волосами.

– А мамы здесь нет, ваше высочество, – сказал Могила, расставив руки и не подпуская чудо ко гробу.

– А это что за люди? Это они привезли мою мёртвенькую сестрёнку? – Могила схватился за голову. – Ты кто такой? – строго спросила она Гистриона. И вдруг увидела вышедшего из-за его спины Метьера. Он улыбался своей неподражаемой улыбкой.

Девочка остолбенела.

– Ты мне нравишься, – сказала она тихо и тронула его за рукав. – Когда я подрасту, я на тебе женюсь. – И вдруг густо покраснела. И Метьер, вместо того, чтоб расхохотаться, тоже вдруг покраснел.

– Я стар для вас, сударыня. А впрочем, почему бы и нет… – пролепетал он эту чушь настолько серьёзно и раздумчиво, что Могила глаза выпучил.

– Во-первых, девочки не женятся, а выходят замуж, а во-вторых… – начал было он.

– Договорились, – сказала чудо и протянула Метьеру пухлую ручку, которую он и поцеловал.

Рыжуха стремглав выскочила на улицу. И не успел Могила сказать что-то дежурному солдату, вбежала снова с непонятным рыжим цветком.

– Это я. Засушите меня. То есть его. И верните мне, когда приедете забирать меня к себе в замуж.

…– Ну, теперь ты на запад, а я сойду здесь, – сказал Колобриоль другу. Они ехали вдоль какого-то зелёного вала.

– Стой, приятель, – сказал Метьер кучеру. – Они ехали с Гистрионом в двухместной карете, а сзади на отдельной подводе, разукрашенной по-королевски, ехал гроб. Гистрион хотел пристроиться рядом, но Метьер хитростью увлёк его в карету, чтобы он немного отвлёкся и совсем не потерял рассудок.

– Ты мне нужен рядом для безотлагательного разговора, – и долго темнил и плутал, пока Гистрион не захрапел у него на плече. И теперь их поезд остановился.

Из Деваки в Середневековье и наоборот очень трудно пройти. Существует так называемая Непроходимая стена, вдоль которой ехали и остановились наши герои. Или ещё это называется Железный занавес. И трудно не физически, кое-где можно даже перелезть, но каковы последствия? Страна Девака более цивилизованная и не хотели толстячки делится своими достижениями, скажем: иллистричеством, а то ещё и огнестрельным оружием с какими-то дикими племенами, отставшими от них на века в своём развитии.

Но были исключения, такие, как Метьер. Тем, что он победил Гуда, он доказал, что даже в таком виде войны и охоты, как стрельба из лука, что было коньком Середневековья, девакцы впереди планеты всей! И Колобриоль мог ходить туда-сюда беспрепятственно, пройдя до ухода инструктажик, и после возвращения – проверочку. Кстати, скатерть-обжираловку он так Светлинке и не подарил – отобрали при входе. (Хотя теперь уже и была революционная власть Просперо!)

Колобриоль остановился у железной двери в стене, поросшей пышной зеленью.

– Прощай, я женюсь и останусь в Деваке навсегда, – сказал он и рассмеялся, сам не поверив сказанному.

– А я никогда не женюсь, – серьёзно сказал Гистрион. – Буду королём без королевы. Возьму на воспитание сироту. Я же тоже приёмыш.

– Прощайте, Кэт, – сказал Метьер, обращаясь ко гробу. – Честно сказать, я думал, вас воскресят. Прощайте, Ваше Высочество.

Он расцеловался с принцем, и, стукнув условленным стуком в дверь, которая открылась без скрипа и ровно наполовину, исчез за ней.

А поезд поехал дальше, уже без лучшего лучника всего мира Метьера Колобриоля.

И всю дорогу в голове Гистриона вертелась сказанная другом фраза: «Я думал, что Кэт воскресят!» – и ему становилось жалко: и Кэт, и себя, и их несостоявшиеся жизни. «Почему же Метьера воскресили?! – (Колобриоль не удержался и рассказал ему вкратце свою историю.) – Почему его воскресили, а мою невесту нет?! – думал принц с обидой. – И как мне теперь без неё жить?!»

Глава семнадцатая

Захребетная встреча

Когда Раздватрис бежал, в мозгу его стучало, что раз середневековые рыцари проникли в Деваку, значит Непроходимая стена если не разрушена, то продырявлена, благодаря противному Гаспару. Но главное не это, главное вот что: если войска в горах – не клочья сонного тумана, есть шанс разбить врага, и на гребне победы взойти на трон. Не то, чтоб Ангор так уж страстно желал стать королём, но глупо проворонить возможность, когда она есть.

Гроза улетела на юг, и в чёрных, вылизанных ливнем горах, блестела золотая осень. «Красота-тра-та-та», – подумал Раздватрис, и вдруг устал, и понял, что ещё два шага – и он упадёт. Бежать он уже не мог, а спокойно ходить так и не научился. А этот хребет, отделяющий мир видимый и невидимый, Деваку и Cочинённый остров, явь и сон? Если его вообще нельзя перейти, как когда-то Непроходимую стену?

И вдруг будто кто-то нетерпеливый следил за ним и решил помочь: тропа, по которой он пытался бежать, сама побежала ему навстречу, это было невероятно, у него закружилась голова и он остановился. А навстречу ему бежала не просто тропа, на него надвигался весь пейзаж с горами и с небом над ними и облачками на нём. Ангор остановился, и его понесло назад, тогда он побежал на месте, высоко поднимая острые колени, чтобы надвигающийся пейзаж не унёс его обратно в Золотую долину. Бежать на месте было полегче. И вот уже на него надвигается длинный скалистый хребет, который становится всё выше, круче и мощнее. Ангор, конечно, не знал, что это северная граница Деваки, за которой предполагается обрыв, конец мира. И вот цепь гор со страшной скоростью летит на Ангора! Стена была сплошной, безо всяких тропинок, и он, ожидая, что его сейчас расплющит об неё, зажмурил глаза.