Истории для детей, стр. 8

— Вы так неожиданно решили посетить нас, а мне нужно было уходить по делам. Быть может, мы прогуляемся вдоль реки?

Брат, давно уже искавший повода уйти, воспринял её предложение с большим энтузиазмом, учителю же ничего не оставалось, как согласиться, и, распрощавшись с Дженни, они втроём вышли из дома и направились к набережной.

Около реки учитель тактично решил прогуляться в одиночестве, чтобы брат с сестрой могли поговорить наедине. Какое-то время они стояли молча, наблюдая, как фигура учителя скрывается в сумерках, но как только стало понятно, что ветер не донесёт до него ни слова из их разговора, Чарли набросился на сестру.

— Когда ты уже нормально устроишься, Лиззи?! — зашипел он. — Я-то думал, что ты уже давно это сделала!

— Но мне и здесь хорошо, — ответила ему Лиззи.

— А мне было стыдно приводить сюда учителя! — продолжал Чарли голосом капризного ребёнка. — Не понимаю, зачем ты живешь так. Я всё стараюсь забыть о том, как мы жили до моего поступления в школу, а ты, как будто нарочно, напоминаешь мне об этом! Что общего у тебя с этими людьми? С этой прокажённой девчонкой? Кто она тебе?

— Дженни — бедная девочка, — ответила ему сестра, — она очень больна, а её отец — пьяница. Кто останется с ней, если я уйду? Ведь она будет совершенно одна!

Чарли ничего не ответил, и Лиззи подумала, что ей удалось смягчить сердце брата, но через пару минут он снова заговорил с совершенно нескрываемым раздражением:

— С твоей стороны очень дурно тянуть меня вниз, Лиззи, когда я стараюсь выбиться в люди!

— Я тяну тебя вниз?!

— Да. Мы должны смотреть вперёд, Лиззи, а ты топчешься на одном месте. Как можно водиться с этими ужасными людьми, с этой нищетой!

— Да ведь мы с тобой такие же… — «нищие, как и они, Чарли!» — хотела закричать Лиззи, но осеклась. Как больно ей было слышать от него такие слова! Но она безумно любила его и, конечно же, не хотела тянуть его вниз. Она так хотела для него счастья.

— Как же, по-твоему, я должна поступить, Чарли? — тихо спросила она.

— Уйти отсюда! Если я дорог тебе, найди другое место, другой дом, который подходит нам и куда не стыдно прийти. Когда я стану учителем, ты будешь жить со мной и забудешь этих людей. Они не нужны нам. Но ты можешь сделать это и раньше! Прямо сейчас!

— Хорошо, Чарли, я подумаю, — ответила Лиззи.

Чарли внимательно посмотрел на неё, он вдруг заметил, как изменилось её лицо, и спросил:

— Я не рассердил тебя, Лиззи?

— Нет, Чарли, что ты! — ответила она.

— И я не обидел тебя?

— Нет, Чарли, — помолчав, произнесла она.

— Я не хотел тебя обидеть! Я просто хочу, чтобы мы были счастливы, Лиззи!

В это время учитель вернулся, чтобы забрать Чарли. Лиззи попрощалась с ними, и они разошлись в разные стороны.

Конечно, Чарли хотел, чтобы они были счастливы — он и его любимая сестра Лиззи. Она нисколько не сомневалась в брате, она знала, что в нём нет и тени неискренности или злости. Он был её единственным родным человеком, и она уже претерпела столько лишений ради него. Разве теперь не может она ради него сделать свою жизнь немножко лучше? Ведь нужно всего-то найти другое жильё. Люди меняют комнаты чаще, чем ходят в церковь, это так просто — найти другой дом!

Так думала Лиззи, а по щекам её катились слёзы. Она твёрдо решила уехать с Черч-стрит, чтобы поселиться в месте, более подходящем приличной девушке и её учёному брату. Она вернулась домой с намерением тотчас сообщить своей маленькой хозяйке, что в ближайшее время намеревается съехать.

Дженни сидела в своём чудесном креслице и тихонько напевала, когда Лиззи вошла в дом.

— Ну-с! — лукаво воскликнула девочка, завидев подругу. — Какие новости там, на улице?

— Да особенно-то никаких, — ответила ей Лиззи, — а какие новости здесь, дома?

— А вот такие, — в голосе Дженни послышались её обычные сварливые интонации, — я ни за что не выйду замуж за твоего братца, потому что он никчёмный мальчишка!

— Вот как? — машинально ответила Лиззи, которая думала сейчас только о том, как начать разговор о грядущем расставании. Но, боже, какой взрослой была эта Дженни Рен, эта болезненная девочка. Занятая своим обычным делом, она даже не смотрела на Лиззи, но той казалось, что маленькая хозяйка насквозь видит все, что происходит сейчас у нее на душе.

— Да-да! — проворчала Дженни. — Вы, дети, так и норовите сбежать из дому!

Лиззи зажгла свечу и аккуратно разложила по сутулым плечам девочки её длинные волосы. Потом она открыла настежь дверь и окно и подвинула креслице вместе с малышкой Дженни поближе к свежему воздуху. Оказавшись сейчас здесь, рядом с этой маленькой, но очень взрослой девочкой, Лиззи вдруг поняла, что никогда она не сможет покинуть её, оставить одну в мире «злых детей», как та называла всех, кто окружал её. Добрая Лиззи знала, что рано или поздно Чарли повзрослеет и поймёт это, — ведь он и правда был очень добрым мальчиком. И, став старше, он точно бы осудил Лиззи, узнав, что из-за его детского каприза она бросила того, кто действительно нуждался в ней. На душе у Лиззи стало так спокойно и хорошо, что она, позабыв обо всём, села рядом с Дженни, взяла её под руку и положила голову ей на плечо.

— Спасибо тебе, — непривычно тихо и очень мягко сказала вдруг кукольная швея, — для твоей Дженни Рен это лучшие минуты за прошедший день.

Малютка Тим (из рассказа «Рождественская песнь в прозе. Святочный рассказ с привидениями»)

Ну и скупердяй же был этот мистер Скрудж! Ничто беспокоило его больше, чем деньги. Никто и никогда не слышал от него дружеского приветствия или теплого слова.

В самый лютый мороз этот злой старик сидел в своей конторе, еле согреваясь маленьким огоньком в камине, так жалко ему было угля. Но всё ему было нипочём.

Никакой холод не мог пробрать его, ведь Скрудж и сам был холоднее любой стужи, беспощаднее любого ветра, яростнее самого проливного дождя. А вот помощник его, Боб Крэтчит, который работал в соседней каморке, тот замерзал, грея руки над свечкой. И стоило ему только подойти к камину, чтобы прибавить огня, как Скрудж начинал брюзжать, что, мол, нечего попусту тратить уголь. У Скруджа были родные, которых он не любил. Были и знакомые, которые меж собой говорили, что у него дурной глаз. Но всё это не беспокоило мистера Скруджа, ведь лишний шиллинг был ему дороже всех людей в мире.

На дворе был Рождественский сочельник. Горожане украшали улицы огнями, еловыми ветками и ягодами. Они поздравляли друг друга, и даже в самых бедных семьях старались приготовить что-нибудь повкуснее, чтобы отметить наступление Рождества. Одному только мистеру Скруджу всё это было не по нраву.

— Чтоб он провалился, этот праздник! — дребезжащим голосом говорил он. — Как будто эти люди недостаточно бедны, чтобы истратить столько денег на какой-то вздор! Вот и вы, Крэтчит, — продолжил он, обращаясь к помощнику, — небось собираетесь завтра прогулять работу?

— Если возможно, сэр, — робко ответил ему Боб, — ведь завтра Рождество…

— Я удержу с вас за это полкроны жалованья, — отрезал мистер Скрудж, — я не обязан платить вам за безделье.

Боб ничего не ответил, хотя полкроны было для него очень существенной суммой. Скрудж платил ему мало, а на скудную зарплату Боба жила вся его семья: жена и пятеро детей. Но бедный клерк давно уже привык к жадности хозяина, поэтому он поскорее закончил свою работу, намотал на шею длинный белый шарф (а зимнего пальто у него и не было) и со всех ног помчался домой, где жена и дети ждали его, чтобы отпраздновать наступление Рождества и начало Святок.

А Скрудж закрыл контору и, посылая проклятия каждому, кто попадался на его пути, пошел домой спать. Квартира его был огромной, но такой тёмной, что, пробираясь на ощупь, Скрудж несколько раз споткнулся обо что-то и чуть не упал. Но он экономил на свечах, поэтому зажег маленький огонёк, только когда добрался до спальни.