Шесть спичек (с илл.), стр. 5
– Вот что Комлин написал по этому поводу, – сказал директор, протягивая инспектору кусок миллиметровки.
Инспектор прочел: «Массовая галлюцинация? Или новое? Массовая галлюцинация с участием гамадрила – сама по себе вещь удивительная. Но тут что-то есть. С этим зверьем – обезьянами и собаками – ничего не узнаешь. Надо самому».
Комлин начал проводить опыты над собой. Скоро об этом узнал Горчинский и не замедлил последовать примеру начальника. Кажется, по этому поводу у них даже был небольшой скандал. В конце концов Горчинский обещал больше не экспериментировать, а Комлин обещал пробовать только самые простые, непродолжительные и безопасные уколы. Горчинский так и не узнал, что Комлин уже не занимается нейтринной акупунктурой.
– К сожалению, – продолжал свой рассказ директор, – в записках Комлина сохранилось довольно мало сведений относительно поистине поразительных результатов его экспериментов. Записи становятся все более отрывочными и неудобочитаемыми, чувствуется, что зачастую Комлин не может подобрать слов для описания своих ощущений и впечатлений, выводы его теряют стройность и полноту.
Несколько страниц, вырванных из тетради, Комлин посвятил необычайной способности запоминать, появившейся у него после одного из экспериментов. Он записал: «Мне достаточно взглянуть на предмет один раз, и я вижу его во всех подробностях, как наяву, отвернувшись или закрыв глаза. Мне достаточно бросить беглый взгляд на страницу книги, чтобы затем прочитать ее по «изображению», отпечатавшемуся у меня в мозгу. Кажется, на всю жизнь я запомнил несколько глав из «Речных заводей» и всю четырехзначную таблицу логарифмов от первой до последней цифры. Огромные возможности!»
Встречаются среди записей и соображения очень общего характера. «Память, многие рефлексы и навыки, – написал Комлин твердым почерком, словно раздумывая, – имеют определенную, пока неясную для нас материальную основу. Это азбука. Нейтринный пучок просачивается в эту основу и создает новую память, новые рефлексы, новые навыки. Или не создает, а только вызывает появление о п о с р е д о в а н н о. Так было с Генькой, Корой, со мной (мнемогенез – творение ложной памяти)».
Наиболее интересному и удивительному из всех открытий Комлина были посвящены последние несколько страничек, соединенных канцелярской скрепкой. Директор взял эти странички и поднял их над головой.
– Здесь, – сказал он очень серьезно, – ответ на ваши вопросы. Это нечто вроде конспекта или черновика будущего доклада. Прочесть?
– Читайте, – сказал инспектор.
– «Усилием воли нельзя даже заставить себя мигнуть. Нужна мышца. Нервная система играет роль датчика импульса, не больше. Ничтожный разряд, и сокращается мышца, способная передвинуть десятки килограммов, совершить работу, огромную в сравнении с энергией нервного импульса. Нервная система – это запал в пороховом погребе, мышца – порох, сокращение мышцы – взрыв.
«Известно, что усиление процесса мышления усиливает электромагнитные поля, возникающие где-то в клетках мозга. Это биотоки. Сам факт, что мы способны это обнаружить, означает, что процесс мышления воздействует на материю. Правда, не непосредственно. Я беру интеграл, усиливается поле мозга, смещается стрелка прибора, улавливающего и измеряющего это поле. Чем не психодвигатель? Поле – мышца мозга.»
«Появляется способность считать чрезвычайно быстро. Как я это делаю – сказать не могу. Считаю, и все. 1919?237=454803. Считал в уме в течение четырех секунд по секундомеру. Это прекрасно, но это совсем не то. Электромагнитное поле резко усиливается, а другие поля, если они существуют? Мышца развита. Но как ею управлять?»
«Получается. Вольфрамовая спираль. Вес 4,732 грамма. Подвешена в вакууме на нейлоновой нити. Я просто смотрел на нее, и она отклонилась от начального положения на пятнадцать с небольшим градусов. Это уже нечто. Режим генератора…»
Я говорил с Горчинским, – сказал директор, закончив чтение ряда цифр. – Сегодня ночью. Он видел вакуумный колпак с подвешенной спиралькой. Потом прибор исчез, видимо Комлин разобрал его.
«Психодинамическое поле – мышца мозга – работает. Не знаю, как это у меня получается. И ничего нет странного в том, что не знаю. Что нужно сделать, чтобы согнулась рука? Никто не ответит на этот вопрос. Чтобы согнуть руку, я сгибаю руку. Вот и все. А ведь бицепс – очень послушный мускул. Мышцу надо тренировать, Мышцу, мозга нужно научить сокращаться. Вопрос – как?»
«Интересно, ни одной вещи я не могу поднять. Только передвигаю. И не по произволу, Спичку и бумагу – всегда вправо. Металл – к себе. Лучше всего обстоит дело со спичками. Почему?»
«Психодинамическое поле действует через колпак из стекла и не действует через газету. Чтобы действовать на предмет, мне надо видеть его. Гашу свечу. Расстояние в пределах «нейтринника», по-моему, не играет роли.»
«Убежден, что возможности мозга неисчерпаемы. Необходима только тренировка и определенная активация. Придет время, и человек будет считать в уме лучше любой счетной машины, сможет за несколько минут прочитать и усвоить целую библиотеку…»
Это страшно утомляет. Раскалывается голова. Иногда могу работать только под непрерывным облучением и к концу весь покрываюсь потом. Не надорваться бы. Сегодня работаю со спичками».
На этом записи Комлина кончались.
Инспектор сидел зажмурившись и думал о том, что, быть может идее Комлена сужденопринести богатые плоды.Но все это еще будет, а пока Комлин лежит в госпитале. Инспектор открыл глаза, и взгляд его упал на кусок миллиметровки. «…С этим зверьем – обезьянами и собаками – ничего не узнаешь. Надо самому», – прочитал он. Может быть, Комлии прав?
«Нет, Комлин не прав. Не прав дважды. Он не должен был идти на такой риск и, уж во всяком случае, не должен был идти на такой риск в одиночку. Даже там, где не могут помочь ни машины, ни животные (инспектор снова взглянул на кусок миллиметровки), человек не имеет права вступать в игру со смертью. А то, что делал Комлин, было именно такой игрой. И вы, профессор Леман, не будете директором института, потому что не понимаете этого и, кажется, восхищаетесь Комлиным. Нет, товарищи, говорю я вам! Под огонь мы вас не пустим. В наше время мы можем позволить себе отмерять семьдесят семь раз, прежде чем отрезать. В наше время вы, ваши жизни дороже, чем самые грандиозные открытия».
Вслух инспектор сказал:
– Я думаю, что можно писать акт расследования. Причина несчастья понятна.
– Да, причина понятна, – проговорил директор. – Комлин надорвался, пытаясь поднять шесть спичек.
***
Инспектора провожал директор. Они вышли на площадь и неторопливо двинулись к вертолету. Директор был рассеян, задумчив и никак не мог приспособиться к неспешной, ковыляющей походке инспектора. У самой машины их догнал Александр Горчинский, взлохмаченный и мрачный. Инспектор, уже пожав руку директору, взбирался в кабину – это было трудно ему.
– Андрею Андреевичу значительно лучше, – негромко сказал Горчинский.
– Знаю, – сказал инспектор, усаживаясь, наконец, с довольным кряхтеньем.
Подбежал пилот, торопливо вскарабкался на свое место.
– Будете писать рапорт? – осведомился Горчинский.
– Буду писать рапорт, – ответил инспектор…
– Так… – Горчинский, шевеля усиками, посмотрел инспектору в глаза и вдруг спросил высоким тенорком:
– Скажите, пожалуйста, вы не тот Рыбников, который в шестьдесят восьмом году в Кустанае самовольно, не дожидаясь прибытия автоматов, разрядил какие-то штуки?