Assassin (СИ), стр. 24
Рен сидел напротив и молчал.
Он молчал уже долго. Просто смотрел и молчал. Его взгляд проникал в самую душу, он как будто пытался понять что-то, разобраться, выяснить. На столе рядом с ним лежал пистолет, но Рен его не касался. В этом не было необходимости. Я и так помнила, что разговаривать мне запрещено.
Наконец он тихо произнес:
– Не надо было этого делать…
Я посмотрела на него и крепко сжала зубы. Желание высказаться стало непреодолимым, но я промолчала.
– Ты знаешь, как это называется, девочка? - Его взгляд пытался проникнуть куда-то вглубь, расцарапывая меня изнутри.
Я догадывалась, какое слово он произнесет следующим, но все равно вздрогнула, как от удара, услышав его от Рена.
– Предательство.
От несправедливого обвинения мне хотелось кричать, но я лишь отвернулась и стала смотреть в сторону.
– Ты знаешь, что такое предательство? - Голос Рена звучал спокойно и даже мягко. В глубине его глаз застыла боль, и именно это терзало меня сильнее, чем любая пытка. - Предательство - это разрушение системы ценностей. Это духовное убийство, уничтожающее веру в человека, в его достоинство. Понимаешь меня?
Я дрожала все сильнее.
– Это самый верный способ причинить душевную боль, Элли.
Я резко вскинула голову и встретилась глазами с Реном. Его лицо перестало походить на холодный равнодушный гранит. Под глазами отчетливо виднелись темные круги, складки вокруг губ стали глубже и жестче.
На меня смотрел не бездушный убийца, не великий несгибаемый воин. На меня смотрел смертельно уставший от всего человек. Я поняла, что впервые вижу его без маски.
Мне отчаянно захотелось его поддержать утешить, приласкать…
Его глаза, полные мучительной боли, заставили меня моментально забыть о запретах, и я снова открыла рот, чтобы объяснить ему как все было на самом деле.
Рен отрицательно покачал головой.
– Не нужно этого делать.
В этот момент зазвонил лежащий на столе телефон.
Человек по имени Дрейк стоял напротив Рена. За его спиной находились еще двое людей в серебристой форме.
– Что происходит, Рен? Несколько минут назад нам сообщили, что в здании «Стэндэд Компани» стреляли. И если я правильно понял, - он многозначительно посмотрел на перебинтованное плечо Рена, - стреляли в тебя.
– Да, Дрейк.
– Я хочу знать, что случилось.
Рен вкратце рассказал о том, что произошло.
Несколько секунд мужчина молчал.
– Рен, ты понимаешь, что мы должны ее забрать? Она заманила в ловушку, где едва не прикончили одного из наших людей.
– Дрейк, ты знаешь, что меня сложно убить.
– Это не имеет значения. Теперь вынесением приговора будет заниматься Комиссия. - Он внимательно посмотрел на Рена. - Даже если ты встанешь на ее защиту, это не спасет дела. Понимаешь меня?
Рен нехотя кивнул. В его груди что-то неприятно сжалось.
– Где она? - Спросил Дрейк.
– В соседней комнате.
Дрейк качнул головой, и его помощники сразу устремились к двери.
– Дрейк… - Хрипло произнес Рен.
Мужчина в серебристой форме внимательно посмотрел на него.
– Я не хочу, чтобы ее казнили.
После продолжительной паузы Дрейк ответил.
– Хорошо. Мы не будем этого делать. - Он жестко усмехнулся. - Но только потому, что об этом просишь ты, Рен…
Следующие сутки я провела словно в тумане. Какие-то люди поместили меня в маленькую комнатушку с единственной кроватью и стулом. Не было даже окон. Только бежевые стены и маленькая лампочка в потолке.
Меня постоянно трясло. Страх заставлял зубы выбивать барабанную дробь, пальцы сводило судорогой. Я не помнила ни того, что мне говорили, ни то, что происходило вокруг. Знала только, что теперь, наверное, мне конец. Потому что серебристая форма на всех без исключения говорила только об одном - это Комиссия.
Это страшное слово было единственным из того, что звучало в моей голове на протяжении многих часов подряд. Я лежала на кровати с открытыми глазами не в силах думать о том, что со мной произойдет дальше. Ясно было одно - моя жизнь отныне кардинально изменится.
Я не знала, сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась в этой комнате.
Час… два… пять? Может быть сутки?
В какой-то момент дверь распахнулась и мне приказали встать с кровати. Два человека долго вели меня по пустынному коридору, на их рукавах одинаково мелькали две белые полоски. Эта картина почему-то крепко засела в моей голове, обещая обернуться ночными кошмарами в будущем.
Наконец коридор закончился, и мы вошли в небольшую комнату, все с теми же бежевыми стенами. За длинным столом сидели трое. Перед мужчиной в центре лежали бумаги. Взгляд его ничего не выражал. Он смотрел на меня ровно, в глазах было темно и холодно, как в тихую морозную ночь.
– Эллион Бланкет… - Долетел до меня его низкий голос, как только меня усадили на единственный стул в центре комнаты. - Вы обвиняетесь в предумышленном заговоре, с целью покушения…
Его слова слились для меня в сплошной монотонный гул. Мужчина говорил и говорил, а я смотрела, как двигаются его губы. Они открывались и закрывались, произнося ужасные слова, которые я не могла разобрать. Мое тело одеревенело, глаза пусто смотрели в одну точку.
Я очнулась в тот момент, когда он произнес: -…Мы рассматривали три вида наказания, применяющиеся при данном типе преступления, которые включают в себя: рудник, Корпус или смертную казнь. Учитываю некоторые смягчающие обстоятельства, нами было принято решение поместить вас в Корпус сроком на двенадцать месяцев с последующим…
Дальше его слова снова слились в неразборчивый гам. Они отдалились и затихли, как будто чья-то рука выключила звук. Теперь я не смотрела на мужчину за столом. Моя голова отказывалась воспринимать услышанное…
«Корпус. Двенадцать месяцев. Это целый год в заточении… Что это за место? Тюрьма? Тогда почему ее называют таким странным словом?»
Ответы на эти вопросы мне предстояло узнать очень скоро.
Часть вторая
Корпус
Здесь били всегда.
За то, что поднял голову, за то, что посмотрел в глаза, за то, что выразил эмоции. Здесь ненавидели эмоции. Любые. Одно их проявление провоцировало на следующий удар. А бить они умели. Люди в голубой одежде и непроницаемыми холодными лицами следили за каждым жестом, каждым словом, каждым движением, и если хотя бы что-то настораживало их, в ход незамедлительно шла черная дубинка из твердой, как сталь резины.
Я медленно двигалась по коридору к столовой. Стараясь ни на кого не смотреть, я ровно переставляла ноги, обутые в неудобные голубые тапочки с застежками. Навстречу мне прошел высокий мужчина с отрешенным лицом, обутый в такие же тапки. Вид его напоминал сомнамбулу, пустые глаза раскрыты, нижняя губа неестественно оттопырена и подрагивает. Я вздрогнула и опустила голову. В поле зрения опять попали проклятые голубые тапки.
Слева проплыл дверной проем спальни номер три.
Спальня - именно так здесь называли залитые бездушным белым светом квадратные комнаты с зарешеченными окнами. Не клетки, не камеры, а именно спальни, в каждой из которых стояло по восемь или десять кроватей, покрытых жесткими матрасами поверх металлической сетки. Ровно в десять вечера огромные белые лампы на потолках гасли, погружая унылые помещения в непроглядную тьму, чтобы в шесть утра снова вспыхнуть резким беспощадным светом.
Я дошла до конца коридора и свернула в столовую. Сразу от входа в разные стороны тянулись длинные ряды привинченных к полу скамеек и пластиковых столов. Прилавок раздачи находился в дальнем конце, и я встала в многочисленную очередь, состоящую из таких же, как я заключенных. Голубые тапки монотонно шоркали по полу, тихое звяканье вилок и ложек разносилось по всей столовой. Люди меланхолично пережевывали пресную, как кусок шпаклевки еду и пусто смотрели мимо друг друга. Никто не разговаривал, не смеялся, не шутил. Изо всех углов внимательно и злобно, поигрывая черными дубинками, наблюдали за порядком охранники.