Опалы для Нефертити, стр. 20

Глава XI

Черный Эхенуфер отодвинул засов каменных дверей и с поклоном вошел в комнату.

— Божественный фараон зовет Нефертити! — почтительно произнес он.

Мария резко обернулась. Это еще что такое?

— Божественный фараон зовет Нефертити! — с подчеркнутой настойчивостью повторил слуга. Спорить не имело смысла. Мария повиновалась.

Они плутали коридорами, миновали залы, поднимались по лестницам. Наконец солнечные лучи ослепили Марию. Она оказалась на дне глубокого просторного колодца. Рядом вглубь уходило отверстие, где сидел ее брат, привязанный за кисти рук веревкой.

— Крум!

— Мария!

Она рванулась к нему. Но стражи схватили ее и оттащили к стене.

— Чего они хотят от тебя? — тревожно спросил Крум.

— Их главарь, называющий себя фараоном, хочет, чтобы я развела для него насекомых, которые бы заразили вирусом Белой гибели растительность на всей территории страны.

Она не успела договорить, как Кенатон прокричал у нее над головой:

— Грядет божественный фараон, сын Атона, царь Верхнего и Нижнего Египта и Красной южной земли. Падите ниц!

Из темного проема появился Эхнатон, суровый и надменный, в золототканой одежде, со скипетром в руке и золотым уреем на лбу. Рабы поставили трон, и фараон, ни на кого не глядя, строго спросил:

— О чем вы беседовали?

Они разговаривали по-болгарски. Мария язвительно ответила:

— Фараон ведь всеведущ!

Он сделал вид, что не расслышал, и взмахнул рукой.

— Брат твой в моей власти. Разве ты не хочешь спасти его и помочь в моем Великом благодеянии?

— Я же сказала — нет! — почти прокричала Мария. — И освободите моего брата! Он не имел ничего общего с этим.

Эхнатон продолжил бесстрастным голосом:

— Я спрашиваю еще раз. Если ты откажешь, посмотри, что ожидает твоего брата.

Стражи подвели ее к краю колодца. В глубине извивался чудовищный клубок тайпанов — ядовитых змей пострашнее королевской наи в Индии и черной мамбы в Африке.

Мария рванулась к стоявшему ближе всех стражу, вырвала у него из рук копье и метнула в фараона, как на соревнованиях в колледже. Однако телохранители оказались проворнее. Четыре бронзовых щита заслонили повелителя.

Оставаясь по-прежнему равнодушным к происходящему, Эхнатон глухо проговорил:

— Нефертити, смири свой гнев! Повторяю — хочешь ли ты помочь Эхнатону избавить все живущее от мучений и страданий?

— Нет! — прокричала Мария, пытаясь вырваться из рук стражников.

— Тогда смотри!

Палач немного ослабил веревку. Тело Крума опустилось на метр вниз. Змеи зашевелились, подняли головы, их тонкие шеи закачались, глаза засверкали угрожающе. Язычки заметались, словно жгутики пламени.

— Ты согласна, Нефертити? — глухо спросил Эхнатон.

Она молчала, скованная ужасом.

Тогда Крум крикнул ей по-болгарски:

— Чего ты раздумываешь? Не видишь, что это сумасшедший? Потом решим, как надеть на него смирительную рубашку.

Эхнатон повысил голос. Непонятный язык раздражал его.

— Отвечай, Нефертити!

Она тяжело перевела дух:

— Хорошо! Но знайте, что я постараюсь вырваться на свободу!

В глазах фараона мелькнула насмешка.

— Попробуй! Отсюда есть только один выход, никем не охраняемый, но никто не вышел через него живым.

Он сделал знак, и палач подтянул на веревке свою жертву, воины подхватили Крума и увели.

— Где тебя держат? — успела спросить Мария.

— В нижнем этаже.

— А Бурамару?

— Не знаю.

Носильщики подняли фараона и внесли его в темный проход в стене. Попугай подлетел и сел на плечо Марии.

— Милый попугайчик!

Тронутая единственным проявлением доброты, Мария погладила птицу.

— Милый попугайчик! Милый попугайчик!

Четыре черных раба поднесли другой позолоченный трон. Она изумленно посмотрела на них. Эхенуфер с поклоном обратился к ней:

— Нефертити, воссядь на трон! Божественный фараон ожидает тебя для важного разговора.

— Перестаньте называть меня Нефертити!

Но, увидев решительное выражение его глаз, она уступила и села на трон. Рабы прошли через каменные ворота, опустили ее в храме рядом с ожидающим фараоном и удалились. Мария осталась наедине с фараоном среди скопища каменных богов.

— Нефертити! — начал он. — То, что я прочту тебе сейчас, очень важно.

Она гневно выпрямилась:

— Договоримся сразу! Никакая я не Нефертити, а Мария Димова! Для вас же — мисс Димова!

Он, казалось, не слушал девушку, защищенный броней высокомерия, упоенный сознанием собственного величия.

— Взгляни на обратную сторону пьедестала, с которого на тебя смотрит царица Нефертити! Там высечены другие иероглифы, уже не торжественные, а слова отчаяния, вопли перед гибелью. Ты должна услышать их!

Он вновь прикрыл глаза, наизусть читая высеченный на камне текст:

— «Сердце мое, сердце моей матери, мое пребывание на земле! Не восставай против меня, защити перед лицом Осириса! Этими словами, записанными на драгоценном скарабее, которого жрецы кладут в мумию вместо сердца, чтобы свидетельствовать перед Владыкой загробного мира, все взвешивающим на весах добра и зла, я обращаюсь к тем, кто будет существовать после меня. Обращаюсь я, Ахмес, пятый фараон из колена божественной Нефертити, потому что не знаю, найдется ли кто-нибудь, чтобы забальзамировать мое тело после смерти и подготовить тройственную мою сущность «Рен-Ка-Ба» к путешествию в страну мертвых, к обитающим на западе. Рен — это имя человека. Кто помянет меня в своих молитвах, когда все жерцы уйдут на запад? Ка — это двойник человека, который ведет его в загробный мир. Кто напишет заклинания для Ка, чтобы предохранить меня от жестоких испытаний в стране мертвых? Ба — это душа. Где будет скитаться она, оставшись без имени и без двойника?

Бог Ра, правый глаз которого — солнце, а левый — луна, создал людей из своих слез. Не потому ли он и обрек их на слезы и страдания?»

К ногам Марии подбежала колючая ящерица. Молох — самое страшное внешне из всех пресмыкающихся, усеянное бесчисленными шипами, крючками и рогами, но и самое безвредное. Молох интересен не только своими колючками. На шипах его конденсируется влага из воздуха. И он поглощает эту росу прямо своей кожей.

Эхнатон подождал, пока не скрылась уродливая тварь, и его речитатив зазвучал снова:

— «В году сто семьдесят седьмом со времени прибытия Нефертити на Красную южную землю, на восьмой день четвертого месяца периода шему на небосводе появилась звезда с хвостом, заметная даже среди белого дня. Жрецы-звездочеты предрекли бедствие. Многие не поверили жрецам, привыкнув к изобилию бесчисленных рек и озер, бескрайних лесов и полей.

С небес опустилась ладья. В ней было двое мертвых. Жрецы забальзамировали их, как богоравных, из ладьи извлекли сосуд с неизвестными семенами. И сказал жрец Кенамон (Да будет проклято в веках его имя!):

— Осирис, который научил людей земледелию и который приказал Нилу разливать свою благодать, посылает нам свои небесные семена. Засей их, чтобы твоя земля дала тройной урожай, чтобы умножился твой народ, чтобы возросла мощь твоего царства!

И я — о, почему не оглохли мои уши! — золотой сохой взрыхлил почву, бросил в землю семена и вместе с моим народом стал ожидать первых всходов.

Но семена сгнили, а вокруг все травы и посевы посерели, листья и ветви побелели, как белеет от времени папирус…»

Мария не смогла сдержать возгласа удивления.

— Белая гибель! Ахлорофиллоз!

Торжествующим, зычным голосом Эхнатон продолжил:

— «И стало ясно всем, что не Осирис послал нам эти зерна, а Сет — ненавистный братоубийца. Что Кенамон был жрецом не добра, а зла. И тогда поднялись толпы и побили каменьями своего первого жреца».

Потрясенная девушка уже не слушала повествования.

— Значит, это началось еще в те времена? — прошептала она, словно в забытьи. — Три тысячи лет назад! Где же прятался этот ненавистный вирус?