Замуж с осложнениями. Трилогия (СИ), стр. 58

— Чума-а-а-а-а, — протягиваю я, осознавая масштаб дизайнерской мысли. — Кру-у-уто, слушай, это же должно быть очень удобно!

— А это и есть удобно. Только — тссс! — он смешно прикладывает к губам палец — не прямой, а согнутый петелькой. — Кроме Алтонгирела и Ирнчина, никто в команде об этом не знает.

— Почему?

— Ну я просто новичкам без нужды не говорю, а вышло так, что уже много лет не было нужды. Молодняк — играться начнут, поотпирают чужие каюты… А то еще украдут мою идею. Так что это вроде как секрет.

Я только качаю головой.

— Если захочешь поднять стенку между своей каютой и кабинетом, сними с полок все нужное, потому что сами полки спрячутся в стенку, — продолжает наставлять Азамат. — Ничего не пострадает, но из потолка ты никак не достанешь, если что-то понадобится.

— Хорошо, что там стеллаж у другой стены стоит… — говорю и вижу хитрую улыбку Азамата. — Ну да, ты же и ставил, ясно. Значит, по утрам стенку будем закрывать, чтобы если кто заглянет, не заметил, так?

Азамат кивает. Я осматриваю получившееся в итоге двойное помещение. Забавно, такая четкая линия отделяет мой бардак от порядка Азамата. А кровати у нас в итоге бок о бок стоят.

— Ну что, — говорю, — сдвинем кровати и освоим новые пространства?

Азамат очень доволен собой.

Глава 17

Мы снова дрыхнем до десяти, что для меня, впрочем, вполне нормально, а вот Азамат сильно удивлен. Даже пытается извиняться, видно, все еще подсознательно уверен, что спать после секса — непростительное оскорбление, особенно много спать.

Я его успокаиваю, после чего мы снова разделяем каюты и идем завтракать. От завтрака, конечно, остались рожки да ножки, хотя Тирбиш и пытался нам что-нибудь зажать.

— Ну вы бы еще завтра пришли, — разводит он руками, выставляя на стол остатки сыра.

Этот сыр свежий и пахнет заправскими носками, и что-то меня совсем не тянет его есть. Тут Тирбиш светлеет лицом:

— А я же вам йогурты купил!

Тут и я светлею всем, чем могу.

— Молодец! — говорю. — Умница ты мой прозорливый!

Последнего слова он, кажется, не понимает, зато подводит меня к холодильнику, до отказа набитому разными кисломолочными продуктами. Тут и йогурты, и кефирчики, и творожки, и даже сметана. Ну ладно, ряженки нет, но так ее почти нигде нет. Я нагребаю себе завтрак атлета и делюсь с Азаматом несладким кефиром. Ему вроде бы нравится.

Едва мы успеваем доесть, является Алтонгирел, и вид у него заговорщицкий.

— Азамат, — говорит он, — зайди ко мне, кое-что обсудить надо.

Азамат без вопросов встает и уходит вслед за духовником. Уж не раскусил ли он меня… Я вопросительно смотрю на Тирбиша, тот пожимает плечами.

— Наверное, что-то насчет вашей свадьбы, — говорит.

— А при мне что, уже нельзя?

— Может, Алтонгирел капитану амулет какой хочет дать…

Эта мысль мне нравится. Конечно, с Алтонгиреловой манерой все толковать строго противоположным образом лучше бы он вообще не вмешивался, но… кто знает, каким образом склонны понимать Старейшины. Ой, ладно, что-то у меня эти переживания уже в печенках. Пойду, что ли, в кабинете посижу с вязаньем. Называется, хотела к Новому году закончить.

Первым делом, конечно, лезу в бук, а там письма от дорогих родственников. Матушка получила лилии и бегает теперь по потолку, потому что раньше мая сажать не имеет смысла. А еще она уже вяжет-вяжет-вяжет, а что, если сделать рукава три четверти?

Я отвечаю, что ни в коем случае никаких четвертей и чтобы горло было закрытое. Мода такая, вру. А то с матушки станется лично заявиться только для того, чтобы обидчикам зятя по шее надавать.

Письмо от братца примерно сводится к «третий день пьем ваше здоровье», слегка приукрашено описаниями того, как все выпадают в осадок от новостей. Правда, в конце он все-таки вспомнил спросить, все ли у нас хорошо.

Я ему отвечаю, что все шоколадно, особенно если муданжские Старейшины одобрят наш брак, а критериев никто не знает. Пусть ломает голову, что все это должно значить.

Когда я наконец-то всем все отправляю и собираюсь перейти к вязанию, раздается робкий стук в дверь. Немедленно открываю, ожидая, что это Азамат, — ан нет, это вовсе даже парень с красными волосами.

— Э-э, здравствуйте, — говорит он неуверенно.

— Привет, — отвечаю с широкой улыбкой. — Заходи, не стой на пороге. Чем могу быть полезна?

— Меня зовут Бойонбот, — говорит он, как будто это и есть его проблема. Но заходит и дверь закрывает.

— Очень приятно, — киваю. — Элизабет.

Кажется, я угадала: называние имени заставляет его немного расслабиться.

— Я… э-э… спросить хотел. Вы ведь ну типа целитель, да?

— Да-да, — говорю. — Именно так, я целитель.

— А, так вот, я хотел спросить, — повторяет он. — Просто интересно. У вас ведь на Земле придумали, наверное, что-нибудь для глаз?

— В смысле, чтобы улучшать зрение? — уточняю.

— Ну вроде того, да.

— Много чего придумали, — говорю. — Очки для начала.

— А… кроме очков? — несколько упавшим голосом спрашивает он.

— А какого рода проблемы со зрением? — интересуюсь.

— Никаких проблем! — быстро выпаливает он. — Это я так, чисто из любопытства!

У меня начинает зарождаться нехорошее подозрение.

— У вас что, плохо относятся к людям с плохим зрением? — спрашиваю его.

— Ну как… не то чтобы плохо, но работать таким людям трудно… и их редко берут.

— И ты думаешь, Азамат тебя уволит, если выяснится, что ты плохо видишь? — заключаю я.

Он пару секунд ловит ртом воздух, потом беспомощно кивает.

— Вы ему скажете?

— Не имею права, — пожимаю плечами. — Я по закону не могу обсуждать здоровье пациента ни с кем, кроме других врачей. Целителей в смысле.

Как стремительно человек может воспрянуть духом!

— Ну а теперь, когда мы выяснили, кто пациент, — говорю, берясь за ретиноскоп, — давай узнаем, что именно у тебя с глазами.

Обнаруживается, что у него легкая близорукость — а еще проблемы с дыханием, если я слишком близко стою. Чудесно, ага. Выдаю ему прирастающие линзы: разок надел, полгода не помнишь о проблемах со зрением. Потом они растворяются.

— Тебе, — говорю, садясь за бук, — надо бы операцию сделать. На Гарнете это можно. Как-нибудь возьмешь отпуск, направление я тебе напишу. А теперь рассказывай давай, сколько тебе лет, чем болел…

Бойонбот еще несколько минут мечется между счастьем, что он теперь все видит, и подозрениями, зачем это мне понадобилось про него столько знать. Приходится писать историю болезни на родном языке, чтобы никто в команде точно не прочел. Ну варвары! За это беру у него анализ крови — группу узнать, да и вообще из интереса. Результаты радуют — он ничем не болен, но самое главное, ни у него, ни у Азамата нету антител на неизвестные мне инфекции. То есть надо надеяться, неизвестных мне инфекций на Муданге тоже нет…

* * *

Наконец отпускаю осчастливленного и проанализированного Бойонбота и снова тянусь за вязаньем. Не тут-то было. Следующим номером ко мне является прыщавый заместитель Тирбиша. Что ж, это хорошо, я и сама собиралась с ним пообщаться с применением пары лосьонов и гормональных регуляторов.

— Вы я лечить, — говорит он как-то угрожающе, — я вы платить.

— Неа, — говорю. — Я ты лечить, Азамат я платить.

Он ненадолго задумывается.

— А Азамат вы лечить?

— Да, — киваю.

— Уже? — переспрашивает подозрительно.

— Азамат, — говорю, — сильно болеть. Долго лечить.

— А, — понимающе кивает он. Потом настораживается. — А я сильно болеть?

— Лицо? — уточняю.

Он энергично кивает.

— Не сильно, — говорю.

Достаю универсальный лосьончик, подруга-дерматолог, помнится, рекомендовала. Да и Сашке в свое время помогло. Подвожу клиента к зеркалу в ванной, беру прилагающуюся к флакону губочку. Выдавливаю, принимаюсь мазать. Парень, конечно, шарахается. Все-таки у них лицо — запретная территория. Отдаю ему губку, показываю движения, как мазать. Он справляется вполне успешно.