Коронка в пиках до валета. Каторга, стр. 125

– Пусть ижденут нас за напраслину!

И они готовились к этому гонению за напраслину радостно, как к мученичеству.

Сахалинская секта православных христиан, еще раз повторяю, секта странная; в ней всего есть: и молоканства, и духоборчества, есть несколько и хлыстовщины.

Хотя у этой секты и есть «Иисус Христос», но главою ее, истинной душой следует считать «апостола Павла» – Галактионова.

II

Легким, широким шагом, позванивая на ходу железным посошком, идет по дороге Галактионов.

Зажиточный поселенец, он одет как прасол, в пиджаке, в длинных сапогах. Длинные светлые волосы падают на плечи. Белокурая бородка. Взгляд голубых глаз ясный и открытый. На лице вдохновенная дума.

Может быть, в эту минуту стихи сочиняет.

У Галактионова около 200 стихотворений. И стихи он любит сочинять «жалостные».

– Чтоб петь можно было.

Для примера приведу одно:

Остальные стихотворения в том же роде.

Галактионову лет под сорок. Но он старый сектант. Сектант в третьем, быть может, в четвертом поколении. Как попали его прадеды в Томскую губернию, он не знает, но деды его в 1819 году были сосланы из Томской губернии «от Туруханска по Енисею, за 400 верст». Родители три раза судились за духоборство.

Галактионов родился «неспроста, а для большого дела». Пророк Григорьюшка Шведов за три года предсказал его рожденье и объявил, что будет жить в нем. Когда пришла смерть, Григорьюшка собрал всех, встал, поклонился:

– Ну, теперь до свиданья все! И умер.

– С тех пор я начал жить.

– А помнишь ты, Галактионов, как ты Григорьюшкой Шведовым на свете жил?

– Для чего не помнить! Все помню!

И Галактионов начинает рассказывать то, что он, вероятно, слышал в детстве от старших о пророке, но относительно чего уверовал, что это было все с ним.

Предназначенный с детства «для большого дела», он жил, погруженный в изучение Писания, которое надо знать.

– Вот как вы табель умножения знаете. Ночью вас спросить: «Пятью пять, сколько?» – вы ответите. Так и я всякое место Писания знать должен.

Сектантское увлечение довело Галактионова до галлюцинаций. При встрече с духовными лицами он видел их в образе дьявола. Отсюда оскорбления и ссылки. У Галактионова была своя заимка, небольшие золотые прииски; его их лишили и сослали в Камчатку. Из Камчатки сослали, с лишением всех прав, на поселение на Сахалин, как значится в статейном списке, «за порицание православной веры и Церкви».

На Сахалине Галактионова сразу невзлюбили все.

– Если б я сказал: «Пойдем и обворуем», меня бы полюбили все.

А Галактионов занимался тем, что садился на завалинку, всякого прохожего останавливал и поучал текстами.

Предназначенный от рождения к «большому делу», он на Сахалине, среди населения порочного и падшего, превратился в обличителя.

– Передо мной живой человек, словно рыба, вынутая на песок, трепыхается и бьется, а я его текстами, текстами.

Отправляясь на завалинку, Галактионов говорил себе:

– Возьму кинжал, повешу его на бедро. Сегодня я должен убить несколько человек.

– Тут и так-то человеку дышать нечем. А я его текстом режу.

– На букве я как на троне сидел, и буквой как мечом убивал! – говорит про себя Галактионов.

– И гнал я человека, аки Савл!

– Люди и так в потемках бродили, а я им своими толкованиями тьму еще темнее делал. Это все равно что пришел бы к человеку болящему доктор ученый и рассказал бы ему все подробно, что за болезнь и что от болезни будет. И, духу лишивши, хладно бы отвернулся и спокойно бы ушел.

Недовольство обличителем все росло и росло.

И в это самое время до Галактионова стали доходить слухи о живущем в селении Рыковском ссыльнопоселенце Тихоне Белоножкине, который всем помогает и никого не осуждает.

Отношение Тихона Белоножкина к преступникам действительно преудивительное.

Грозой Сахалина был беглый тачечник Широколобов, о котором я уже упоминал. Убийца-изверг, привезенный на Сахалин из Забайкалья прикованным к мачте парохода. Когда Широколобов бежал, весь Сахалин только и думал:

«Хоть бы его убили!»

Широколобова боялись и ненавидели все, а Тихон Белоножкин сам ему у себя приют предложил. Широколобов даже диву дался.

– Мне?

– Дела твои я осудил, а не тебя. Дела твои дурные, а кто в том повинен, что ты их делал, про то нам неизвестно.

И целую ночь, по словам Галактионова, Широколобов провозился да просопел в подполье.

– Заснуть не мог, себя было жаль. Сам потом говорил, что так думал: «Должен я теперь бечь и убивать и грабить, а что мне иначе-то делать?»

А утром ушел и никого не тронул, с Тихоном как с братом простился.

Такое отношение к преступлению и преступникам Тихона Белоножкина производило сильное впечатление, и вести о Белоножкине дошли до Галактионова как раз в то время, когда озлобление окружающих против обличителя достигло крайних пределов.

– Начал я в те поры колебаться. Проповедую, а вижу: озлобление мною в мир входит.

И заинтересовал Галактионова Тихон. Пошел.

– До трех раз к нему ходил. До ворот дворца доходил, а во дворец не заходил. Раздумывал. «Как, мол, так, с детства все Писание знаю и все, что говорю, по текстам. Чему ж меня может мужик сиволапый научить?» И ворочался.

А в третий раз зашел.

– Застал четверых. И сразу, никогда не видавши, его узнал. Поклонился, говорю: «Здравствуйте». А он мне: «Я тебя ждал. Видели мы все звезду яркую, подошедшую к солнцу». – «А сколько, – спрашиваю, – раз звезда к солнцу подходила?» – «До трех раз». Тут я и затрясся. «Три раза, – говорю, – я к тебе ходил». А Тихон смеется так радостно. «И это, – говорит, – я знаю». Тут я ему про свои колебания и начал. И пошел, и пошел. А он все смотрит, радостно смеется. «Писанье, – говорит, – что о Христе писано, все знаешь. Чего ж теперь-то тебе нужно?» – «Христа, – говорю, – ищу». – «Ну, и ищи. Найдешь». Тут я ему в ноги пал: «Помилуй». Лежу, а надо мной голос, да такой милый. «Раньше, – говорит, – ходил ты, Савл, по букве разящей, а теперь будешь ходить, Павел, по букве животворящей». Заплакал я, бьюсь как рыба у ног, а он меня поднимает да целует, целует. Заглянул я к нему в очи. Очи – как окна, заглянул в горницу, а там так мило. И увидал я, как в горнице у него мило, – скудость-то я своей горницы познал, что украшал ее гробами великолепными. А у него-то в горнице все живое.

«Горницей» Галактионов называет, конечно, душу.

– И увидав, что у него-то в горнице все живое, а у меня гробы великолепные, заплакал я. А он-то все меня целует: «Не плачь! Теперь ты человек живой». Говорит: «Не плачь», а сам в три ручья плачет. Я и спрашиваю: «Как же ты мне велишь радоваться, а сам плачешь?» – «Это ничего, – говорит, – я за всех должен плакать, а ты не плачь». Тут-то я и понял вконец.

– Что понял?

– Кто есть Тихон Белоножкин.

– Кто же?

– Иисус.

– Ну, слушай, Галактионов, ведь ты же человек ученый…

– Премудрость! – с улыбкой перебил Галактионов.

– Ты же знаешь, что Иисус Христос жил земной жизнью восемнадцать сот лет тому назад.

– И теперь живет.

– Как так?

– А разве может когда без Христа быть? Тогда Христос за грехи людские пострадал. А новые все накапливаются. За нихто кто же страдать будет? Посмотрите кругом. Один убил – бедность да нищета довела, другого злость человеческая заставила. Все не они виноваты. Кто же за это страдать должен?

– Так что, всегда Христос живет в мире?