Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет., стр. 89

– Это почему?

– Да потому, дурень… Это я тебе повестку в письмо подсунул. Так что не лезь на рожон.

Писчик по стенке сполз на пол с утюгом в руках. Йога подхватил утюг, чтобы не обжёг свои прелести и плеснул на Писчика из кружки. Тот вскочил и заорал:

– Йога, сволочь! Каркасина ржавая! Кореш, называется… – и прямо в трусах помчался к командиру.

Бедный кэп! Ему стало ещё хуже, чем Писчику в бытовке, когда он въехал из-за чего весь сыр-бор. Теперь надо идти к Дрону докладывать, а это хуже, чем застрелиться.

Начфак слушал командира с большим желанием оторвать ему всё, что положено в таких случаях.

– Где эти шутники?

И вот Йога с Писчиком стоят навытяжку перед Дроном. Тот смотрит исподлобья и цедит сквозь зубы:

– Значит, твоя работа, Болотский?

– Так точно!

– Пошутил?

– Так точно, пошутил!

– А может, это не шутка, может, все же вызывают?

– Никак нет, товарищ капитан 1 ранга, я пошутил!

– Слушай, Болотский, ну, с повесткой понятно, бланк, предположим, ты где-то спионерил. А печать? Печать где ты поставил?

– Да вы внимательно посмотрите. Я взял пятак, сточил надфилем буквы «СССР», а остальное – дело техники.

Дрон не поверил, полез в карман за пятаком.

– Да-а! Во кадры подрастают, – пропел начфак, проведя сравнение, – не соскучишься. А что же ты так жестоко шутишь над своим же товарищем?

Вот тут-то Дрон и узнал про китайский язык, про полиглота, про письмо и иероглифы с китайского термоса, которые все вместе должны были сорвать происки великой культурной революции. Начфак онемел. Такого поворота сюжета он никак не ожидал. С ним случился приступ истерического смеха, до слез, до икоты, до почечной колики. Ещё минуту назад, готовый разорвать этих клоунов на лоскутки, он принял решение, такое же неожиданное:

– Ладно, голуби… Ты, Симеонов, марш в класс! А тебе, Болотский, объявляю десять суток… отпуска… дополнительно… к зимнему отпуску. Тридцать лет прослужил в разведке, но ни разу на «дезу» так дёшево не покупался.

С юмором был мужик.

Граф     День рождения

Два приятеля, если не сказать кореша, курсанты четвёртого курса решили отметить одному из них день рождения.

– Ну и что? – спросите вы. – Эка невидаль!

Согласен! Правда, один из них уже успел жениться. Такое бывает! Но жениться на четвёртом курсе – все– таки некоторое отклонение от нормы.

– Почему? – спросите вы.

Да потому, – отвечу я, – что в курсантской среде каждый курс точно определяет ваше «социальное» положение в общей курсантской массе. Первый курс – это «Без вины виноватые». И этим все сказано. Второй – «Приказано выжить». Третий – «Весёлые ребята». Четвёртый – «Женихи и невесты», а пятый – «Отцы и дети».

Поэтому, в нашем конкретном случае друзья-однокашники имели как бы разный «социальный» статус: один уже оказался в категории «Отцы и дети», а другой все ещё пребывал в компании «Женихов». Но это, как говорится, на ход не влияет.

– Сделаем так, – говорит «отец семейства», – посидим у меня дома, хоккей посмотрим.

– Да? А твоя кобра?

– Будет работать во вторую смену.

– Смотри, чтобы не получилось как в прошлый раз.

– Только не надо писать в алебастр, спокойно посидим, водочки попьём, никто мешать не будет.

Кто же от такого откажется?! Друзья сочинили для командира роты ошеломляющую версию, почему они оба обязательно должны уволиться на сутки. То ли глава государства Бенин будет пролётом в славном городе на Неве, а они его дальние родственники, то ли ещё что-то, но все-таки заплели командирские извилины в тугой гордиев узел, и он сдался:

– Черт с вами! Отпущу! Но глядите там у меня… там…

– Есть глядеть, – гаркнули кореша и слиняли из училища на законном основании, то есть в увольнение.

Это сладкое слово свобода! Увольнительный билет в кармане, кейс затарен по самую ручку всем, чем положено, впереди полтора суток отпуска и море непредсказуемых удовольствий. С ума можно сойти от такого счастья.

Друзья расположились на квартире «отца семейства». На столе пузырёк, второй дозревает в холодильничке, приготовили закусон, и, наконец, уселись. По телеящику большой хоккей: наша сборная СССР против какой-то европейской дворовой команды. Ну, что ещё нужно? Решили пить за каждую заброшенную шайбу. Хорошо играла в те времена наша сборная, не то, что сейчас, и уже ко второму периоду была откупорена вторая бутылка.

Но кто же мог предположить, что в самый разгар третьего периода неожиданно явится законная супруга. Отпустили их с работы, видите ли, раньше. Сломалось у них там что-то. Вмиг оценив обстановку с учётом разгромного счета матча, с которым выигрывала наша сборная, и вид болельщиков, являвших собой две кривые турецкие сабли, жена разразилась недвусмысленным комментарием. Через минуту стало ясно, что весь кайф – коту под хвост, что женщины никогда не будут снисходительны к мужским слабостям и флотской дружбе.

Молодая супруга, собрав в кучу весь свой фальцет, возвестила миру и двум друзьям порядок окончания пирушки: молодому мужу предписывалось немедленно вернуться в семью через принятие отрезвляющего душа, а его корешу – срочно слинять на все четыре стороны и не нарушать ей процесс создания незыблемых семейных устоев.

– Ха, так, да? – завопил женатик, – кореша моего выгонять?! Ща нажрусь, я тебе устрою. – Нажрался, и устроил.

Его еле заломали, затолкали в люльку, жена сквозь зубы произнесла что-то похожее на извинение, а кореш дал клятвенное обещание, что в знак мужской солидарности до утра никуда не уйдёт, что будет спать здесь же в прихожей, свернувшись на половичке, как верный пёс. Только так можно было утихомирить гордое сердце гардемарина. Когда, через десять минут, в комнате раздался здоровый молодецкий храп, «холостяк» уже выписывал галсы в сторону родного училища. «Не женюсь ни-ког-да!!!» – твердил он сам себе.

Последняя электричка, естественно, от него давно сбежала. Денег на такси нет, а если бы и были, то попробуйте его ещё поймать в разгар застойных времён. Выйдя на Петергофское шоссе и дошкандыбав до ближайшего километрового столба, он сообразил, что впереди у него минимум километров двенадцать.

– Ой, мама! – сказало тронутое алкоголем дыхание. – Вот это и называется картина Репина «Приплыли».

И зашагал он, ветром гонимый, повторяя: «В такую-то мать».

Так и шёл бы он до самого училища, искренне жалея себя через каждые двести метров, но тут начался участок дороги, на котором шёл ремонт. Дорожная техника аккуратно стояла вдоль обочины, и ни сторожа тебе, ни охраны.

«Лучше погано ехать, чем хорошо идти» – гласит военная мудрость. Освежив школьные знания по автотракторному делу, будущий флотоводец решил освоить для начала дорожный каток. И это ему удалось. Запустив двигатель, он вывел его на дорогу. Развив максимально возможную скорость и прикинув время прибытия в конечный пункт, парень понял, что он вряд ли прителепается раньше половины пятого утра.

– Да и хрен с ним! – резонно заметил трезвеющий разум.

«Ля-ля, ля-ля…» – рулит этот Пачкуля Пёстренький. Машины встречные и попутные гудят, а этому пофигу. – Ля-ля, ля-ля… Так и доехал.

В почти точное рассчитанное время наш герой, важно восседая на катке, как на боевом индийском слоне, солидно подкатил к воротам КПП. Дежурная служба никак не среагировала. Мало ли что там по дороге ездит. Бросив уже ставшую не нужной многотонную железяку прямо напротив въезда в ворота, курсант отправился в роту и сразу же уснул с улыбкой блаженного.

Утро началось весело. Машина с хлебом подкатила к училищу, но въехать не смогла. Водила ринулся на КПП, растолкал дежурного, но сонный мичман вытаращил глаза и никак не мог скумекать, чего от него хотят. Чтобы быстрее соображал, водиле пришлось прибегнуть к тираде на чисто шофёрском сленге, из которой следовало, что если через десять минут не сдвинут в сторону эту железяку, то он уедет вместе с хлебом и жрите на завтрак, что хотите.