Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет., стр. 152

– Ну, пойдём, посмотришь, – пригласил провожатый. Вахтенный отдал честь и отрапортовался, с любопытством глянув на меня. Действительно, что может делать на пирсе пятнадцатилетний пацан? Но пацан был с каплеем, значит, так нужно.

– Ну, покажи вьюноше катер, смотришь, он к нам и служить придёт, – перепоручил меня вахтенному капитан-лейтенант, – Потом с вестовым отправишь ко мне.

– Добро, – в абсолютно непривычной мне форме ответил вахтенный старшина и пригласил: – Ну, пойдём, катер покажу.

Да, с пирса ты смотрелся совсем малышом, а тут «аж целых 23 метра». Дальше меня завалили кучей информации типа: «Дедвейт полный 39 тонн, два дизеля, два вспомогателя-генерашки, автомат-спарка 12,7, можем ходить до 37 узлов, ходим до 5 баллов, но хотел бы я посмотреть на этого урода, который это разрешил. На такой волне или жопу отобьёшь или голову. Экипаж семь человек, хотя по штату девять положено, но тут и всемером развернуться негде, командиром у нас «сундук», «Кометы» мы делаем, ну, ты проходи…

Надстройка, если честно, просто повергла своим лаконизмом, да, это тебе не «полноразмерный» 205-ый, где есть «просторные» кубрики, камбуз, кают-компания, боевые посты. Тут, вроде, всё присутствует, но ужато до таких размеров, что вывод напрашивается сам собой: за боевыми постами приоритет. Катерок своим нутром является живым примером сверхгостеприимства, вопрошая: «Ты, что сюда жрать-спать явился?». Нет, жрать тут можно, впрочем, как и спать, но как-то не больно располагает.

– Пойдём, машинное покажу, – пригласил старшина, – залезай. Сразу за надстройкой прямо на палубе открыли прямоугольный люк, и мы спустились в машину. Сказать, что место было мало, не сказать ничего; при ширине метров пять-шесть сюда умудрились всунуть четыре двигателя и массу прочей приблуды, с трудом можно протиснуться между всем этим богатством в полусогнутом состоянии сейчас, а как же это делают на ходу, когда это все хозяйство рычит и пышет жаром, «весело покачиваясь на волнах»?

– Ух ты, танковый шлемофон! Он-то тут зачем?

– Как зачем? Чтобы моторист башкой катер не расшиб, да и не услышит он тут ни хера без шлемофона. Знаешь, как он тут службу тащит? По-походному, баночку откинул, жопа в жаре от дизелей, а башка наружу из люка, ну, а по-боевому мы его задраиваем, пусть потеет.

После этого было поведано кое-что о вооружении. Но как было заявлено: «Все это фигня, главное – скорость». На этом моё «экскурсионное знакомство» с «Грифом» закончилось. Сходил на пирс с чувством таким, как бы это сказать… Ну, показали, а потрогать не дали.

Когда пришли к каплею, который, дымя с папашей сигаретами, прихлёбывал из стакана чай, заваренный до цвета тёмного янтаря, тот лишь кивнул вестовому и сказал: «Свободен». Беседа шла неторопливо, я уже откровенно заскучал, когда он вдруг поинтересовался:

– Мужики, а у вас как со временем? Если есть часа четыре, могу на «Грифе» до Дуная и обратно с ветерком!

Я аж застыл.

Мне довелось и потом ходить на «Грифе», ощущения каждый раз были одни и те же. Сложно передать этот восторг словами: наверное, те, кто тащит службу на «Грифах», привыкают, но я этого не заметил на лицах экипажа. Азарт, блеск увлажнённых от встречного потока воздуха глаз, оскал улыбок. Все это выдаёт людей, как бы они не прятались за чёткостью команд и обыденностью действий. Что может сказать лётчик после отработки пилотажа? Нормально отработал. Он не заявит, что это восторг, я сделал все, что хотел, машина класс, облака сегодня необычайно красиво смотрелись. Но это не значит, что он не произносил этого всего сам себе, там, где облака безумно красивы были сегодня.

«Гриф», спокойно урча, отвалил от стенки и пошёл на выход мимо Воронцовского маяка. Вышел на рейд, добавил оборотов, и заметно приподняв нос, пошёл мимо судов, стоящих на рейде. Прошли рейд и дали полный. Вот тут, в этот момент на тебя и наваливается все то, что сложно передать словами. Жизнь начинает восприниматься ощущениями собственного тела, мозги отключаются, возникает эмоция. Дизеля перешли на мощный ровный рык, их сила передаётся вибрацией корпуса, ещё немного и две трети корпуса нависли над водой, палуба уже под вполне ощутимым углом. Бурун! Бурун, который до этого был лишь обозначен, как у обычного прогулочного катерка, вдруг взметнулся до уровня мачты, ну, или ходового, превратившись в белый пенистый водопад, в вал переливающихся всеми цветами радуги брызг, в девятый вал… Нет, это был бурун !!! «Гриф» летел!!! Этот полет ощущался каждой клеточкой тела. К черту кошачьих! Это птица, мощная, парящая над бескрайним простором. Флаг, натянутый до щелчка, тугой поток воздуха в лицо, мачта, каким-то немыслимым образом начавшая петь… Все слилось в ощущение полёта, даже рукава рубашки в потоке набегающего воздуха возомнили себя крыльями. Ходу, ходу, родимый! Лихо клонясь на галсах, не отплясывая на спокойной волне, ходу. Мичман, дай ему воли! И он, видя мой восторг, оскалившись улыбкой, даёт «самый». Отчего люди не летают?! Чушь, летают! Летают на «Грифе»! Там есть все ощущения полёта, дрожь азарта, эмоции, восторг. Нет ничего невозможного, все достижимо!

– Ну, летишь? – словно подслушав мои мысли, кричит мичман. Я, судорожно сглотнув, киваю.

– Нет, это ещё не полет, вот сейчас. Держись!

Он что-то кричит в переговорное, подмигивает мне, и…

Катер, заломив крутую дугу, словно крутнувшись на пятке, влетает на собственный бурун, который не успел ещё опасть. Звук удара, глухой и одновременно звонкий, сонм солёных брызг, вой винтов и дизелей, вырвавшихся на свободу полёта. И вечность… Вечность секунд. Удар, всплеск принявшей воды, лязгнувшие челюсти. Обмен взглядами и улыбками. Я счастлив, я упиваюсь тем, что дарит мне «Гриф» и его полет над морем. Обороты падают, а ощущение восторга перерастает в осознание счастья.

Они многое знали и видели, эти «Грифы». Они гонялись за нарушителями, они брали по 90 человек на борт при спасении людей с «Нахимова», которого я провожал в 86-ом, даже не подозревая, что это его последний рейс. Снимались в кинофильмах, получив звание «самый шпионский катер», являясь по своей природе их ловцами. Они болтались в море по команде людей, частенько плюющих на сроки автономности и балльность волнения моря, на экипажи. Они служили честно, верой и правдой своим людям. «Гриф», обычный пограничный катер, проект 1400. Спасибо тебе за то, что ты для меня открыл!

Мэйджо     Шаманы

(сказка-быль)

Джулустан Горохов был обычным якутским парнем.

Маленький такой. Тощий. Лицо смугло-плоское и нос пипкой.

А на плоско-смуглом лице очень умные и острые глазки.

Учились мы с ним в одном техникуме связи. В одной группе РЭ-41. «Проводниками» были, значит, а не какими-то там убогими радиотехниками.

А потом и в армию призвались вместе. И попали в один учебный отряд.

Деды его по прибытии сразу окрестили Шаманом.

***

– Я уже не могу! Это чёрт знает, что такое! Это ведь П-310! Она вообще без проводов работать должна! По земле! Сука! Сука! Меня кастрируют! Я разобью эту курву! И буду делать это садистски, вынимая и растаптывая каждую лампу из комплектов низкочастотных окончаний!

Начальник НЧ-ВЧ сержант Тимофеев в который уже раз заламывал руки и, как институтка в критические дни, страдальчески обращал взор к небу.

Создавалось впечатление, что бывший октябрёнок и пионер, а ныне комсомолец и сержант, послав к такой-то матери врождённый атеизм, молит Бога о помощи.

Да и было, за что молить.

Два открытых канала, один засекреченный и один телеграфно-засекреченный, пребывая в полном отрубе от Большой Земли, уже в который раз грозили Тимофееву разносом от командира взвода связи. Мало того, это грозило ещё и перспективой выдвижения «деда» Тимофеева вдоль воздушной линии связи, ибо в те стародавние времена ВЛС с их схемами скрещивания и стрелами провеса обширно применялись в пограничных войсках, а топать до первой контрольной опоры надо было почти 10 километров. По сопкам и болотам.