Долететь и вернуться, стр. 36
Вдоль дороги стояли редкие деревья. В темноте они казались полузасыпанными камнями. Выбрав одно из них, метрах в трехстах перед всадником он поджег верхушку.
Дерево вспыхнуло разом, словно в него попала молния. Рассыпая искры, оно горело, рассеивая тьму вокруг себя.
Пользуясь этим светом, Мартин начал хладнокровно подрезать деревья и валить их перед лошадью.
— Ага! — радостно заорал над ухом Хэст, наблюдавший за всем этим в бинокль. — Ага! Побежал, щекоткин внук!
В его голосе уже не было священного ужаса перед волшебством. Оно стало частью жизни, частью его силы, направленной против ненавистного Трульда.
Мартин уже по-хозяйски вырвал у него бинокль, поднес окуляры к глазам. Всадника в седле уже не было, но лошадь наличествовала. Понуро кивая головой, она стояла там, где ее бросил не выдержавший «новгородского» прессинга всадник. Сергей, словно ничего не произошло, висел поперек седла. Поднявшийся ветер нес в его сторону дым пожара.
Мартин сбегал на поляну, быстро вернулся. На бегу бросил один из НАЗов Хэсту:
— Быстро вниз. Он может задохнуться.
— Не должен. Там же лошадь. Вынесет. Мартин или не услышал, или не поверил. Пришлось рыцарю бежать следом.
Языки пламени то прыгали вверх, то припадали к земле. От искр занялись и другие деревья, освещая картины одна ужаснее другой. Пальцы огня словно перелистывали книгу с картинками о судьбах грешников. Перед глазами Хэста мелькали то половина лошади, то половина человека, а то и то и другое вместе. Все это еще жило — скреблось, корчилось, царапало землю.
«Из замка этого, пожалуй, не видно, — с сожалением подумал он. — А жаль! Тут есть на что посмотреть».
Мартин бежал не прямо, а обходя камни и кусты. За всем этим ему виделась опасность, которой на самом деле более не существовало. Зубы, показанные им воинству брайхкамера, были настолько страшны, что нападавшие теперь не помышляли ни о чем, кроме бегства.
Хэст споткнулся на бегу, выругался.
Впрочем, они тоже не думали о другом. Хоть они и разнесли эту мышеловку вдребезги, уходить с этого места требовалось как можно скорее.
Лошадь сама вышла к ним навстречу. Оскаленные зубы сверкнули улыбкой. Радостно рыча, Мартин стащил Сергея на землю. Тот перенес путешествие без потерь, а может быть, даже и не заметил его вовсе. Штурман бегло ощупал друга. Руки и ноги были на месте, только рубец на горле посинел еще больше, но он и не подумал жаловаться на судьбу. В их ситуации и это было удачей.
Когда он встал с колен, лошади рядом уже не было. То ли Хэст ее демобилизовал, то ли она сама дезертировала, но, кроме нее, все остальное осталось на месте. Штурман глубоко вздохнул и посмотрел назад. Свет горящих деревьев достигал и места схватки. Ветер и дым делали свет неровным, но даже он позволял угадать то, что там сейчас творилось. Мартин зажмурился. Картина, возникшая перед глазами, оказалась под стать иллюстрациям к стихам Данте.
«Грешники в аду… — подумал штурман. — Это я — ад…» Благородный хозяин замка Керрольд смотрел туда же, куда и Мартин, но во взгляде его было только торжество. Он испытал странное облегчение. Ему стало легче от сознания того, что есть хоть один человек, который считает, что он поступил верно.
— Веди, Вергилий.
Незнакомое слово неприятно царапнуло Керрольда. Не будь у него за плечами рыцарского отряда, с такой легкостью разбитого этим чародеем, Хэст оскорбился бы, но он был… Даже тут, у дороги, было слышно, как орали наверху ослепленные стражники, и поэтому он обижаться не стал.
— Ну что же ты, пошли… — повторил Мартин нетерпеливо.
— Меня зовут Хэст Маввей Керрольд, — твердо, но довольно миролюбиво сказал рыцарь. — А на собачьи клички я не откликаюсь…
ЧАСТЬ 4
Приключение закончилось. Теперь оставалось буднично пробраться к реке, а там…
Обещанные Мартином три километра до реки они пробежали за сорок минут.
Штурмана гнала вперед и земля, что с каждым шагом наклонялась все больше, превращая шаг в бег и страх… Нет, не страх. Он пока не мог подобрать названия этому чувству, что поселилось в нем. Больше это было похоже на стыд, смешанный с горечью невозвратимой потери. Он понимал, что там, наверху, перешел какой-то рубеж, и при этом понимал, что иного выхода у него не было.
Правда, понимание этого ничуть не умаляло нового странного чувства.
Ветка, вылетевшая из темноты, с размаху хлестанула Сергея по ногам. Мартин очнулся от мыслей. Жизнь напоминала, что он выбрал для копания в душе не самое лучшее время. В эти минуты только в его руках лежали нити жизней экипажа и пассажиров «Новгорода», и эти жизни могли оказаться платой за его спокойную совесть. Но сам он считал такую плату слишком большой. С каждым шагом спуск делался все более и более пологим. Деревья становились ниже, появились кусты, продираясь сквозь которые Хэст расцарапал лицо, а потом земля резко ушла вниз.
Под ногами зашелестела трава, потянуло сыростью. Ноги на крутизне соскальзывали с сочным хрустом лопались в темноте какие-то водянистые стебли. Несколько раз Мартин чуть не упал, чудом удержав равновесие, но через минуту стало легче — трава, по которой они спускались с откоса, сменилась песком, а песок — водой. В темноте люди не заметили, как очутились в реке. Ничего не видя от кругов, мелькавших перед глазами, Мартин сделал еще один шаг и погрузился в воду до колен. Река забурлила, обтекая ноги, холод иголками заколол ступни.
— Все, — сипло выдохнул штурман. — Встали. Мочи моей больше нет…
Усталость и боль отодвинули назад мысли, рождаемые неспокойной совестью. Как спасение он вспомнил фразу, из давным-давно прочитанной древней книги: «Я подумаю об этом завтра…»
— Завтра, — повторил он шепотом. — Я подумаю об этом завтра!
Как мог аккуратно он положил Сергея на песок. Тот лежал недвижимый, словно неодушевленный предмет, безучастный к неудобствам и темноте. Штурман машинально потрепал его по плечу.
В потасовке Мартину досталось куда как меньше, но он чувствовал себя еще живым только потому, что все болело.
«Неудачная посадка плюс удачная потасовка», — подумал он, слегка завидуя ечувствительности Сергея. А у него кровь гулко била в ушах, пульсирующим обручем сжимая горло. Ныла подвернутая нога. Плечо, на котором он тащил инженера, затекло и на каждое движение отзывалось в нем колючими мурашками.
Маввей вряд ли чувствовал себя лучше, но не сел. Остался стоять.
— Они вернутся, — сказал он, отдышавшись немного. — Ты не знаешь Трульда. Он очень упорный человек. Мартин не ответил. Мысли его занимал совсем не Трульд.
Из-под полуприкрытых век он смотрел на туземца, прикидывая, чего от него можно ждать теперь, когда вместе с силой они показали свою слабость.
Тот стоял лицом к берегу, спокойно поглядывая, не мелькнет ли на фоне беспросветного неба крадущаяся фигура.
— Твое колдовство только ослепило их, но эти тараканы на удивление живучи… Проморгаются, и тогда…
Мартин молчал. Не понимая его молчания и желая, чтобы господин благородный Штурман ясно понял, чем может обернуться для них промедление, он сказал, что думал:
— Они вернутся, и тогда тебе придется убить их всех.
«Конечно, ты прав, — подумал Мартин, пытаясь кратковременным расслаблением восстановить силы. — Теперь-то уж они от нас не отстанут. Нужно будет либо убегать, либо драться. Только что при таком раскладе делать с тобой?»
Все теперь было по-другому. Из незаметных путников, бредущих тихонько по своей надобности, они превратились в дичь. Причем настолько лакомую, что ради нее можно было пожертвовать столькими людьми. Мартин не испытывал иллюзий насчет того, по чьи души явилось давешнее воинство. Маввея гонял десяток всадников. Гонял честно, безо всяких ухищрений вроде засад. А то, что произошло наверху, — это уже была спланированная военная операция.