Пятая четверть, стр. 25

Купанье вымотало ребят, оба захотели есть, но молчали, лишь Гошка, вздохнув, проговорил, что зря они не попросили у водителя хлеба, он бы дал.

Брели долго, зло отмахиваясь от мошки, которая клубилась перед лицом, хоть умывайся ею, и лишь у самого лагеря оживились — их ждал хлеб и отдых.

— Лезь в кабину, там перекусим. Я сейчас принесу, — сказал Салабон.

Антон отворил дверцу, сдернул с головы сетку и вдруг, разинув рот, замер. На стенке, держась на двух щепочках, воткнутых в щель, висел лист помятой белой бумаги, на котором красным карандашом было неровно выведено:

Глава шестнадцатая, в которой опалубочный цех пытаются обокрасть вторично

Антон собирал бетонные ошметки и подсовывал под каркас на поддоне, чтобы при заливке стержни целиком оказались внутри бетона, иначе их разъест потом ржавчина, и арки могут сломаться. Антон видел у Леонида книгу с фотографиями страшных аварий: кровля рухнула, стены рассыпались, только часть колонн торчит из этого хаоса — и чаще всего из-за ржавчины. Антону было странно осознавать, что вся эта жуть зависит от пустяка — наклониться и подпихнуть под стержень камушек. Невероятно! Он, Антон, этими пустяками предотвратил уже сотню катастроф. Вот тебе и пустяк… Отмахнись от него или сделай так себе, а там, глядишь, и громада рухнула… Антон стал внимательнее прислушиваться к брату — взрослые, они умеют улавливать вот эти незримые связи между вещами…

Над соседним поддоном воронкой висела бадья. Варвара Ипполитовна, маленькая и толстая, бухала кувалдой по низу бадьи, проклиная весь свет. Не было минуты, когда бы Варвара Ипполитовна кого-нибудь не ругала.

Бадья гудела все звонче и звонче, и когда, сорвавшись со стенок и с ходу пробив пробку в горловине, вывалился последний бетон, бадья облегченно вздохнула.

— Вира! — крикнула бригадир, отбрасывая кувалду. — Ух, рук моих нет!.. Чтоб они передохли все на заводе за такой бетон!.. Антон, сбегай-ка, сынок, скажи этой ведьме Белке, чтоб пожиже давали!

Над камерами, как торпеды, проплывали сваи. Легкий пар, пронизанный огнями прожекторов, создавал картину морской глубины. Иван, подняв голову, взглядом провожал свои изделия — это была его привычка, иногда он даже ладонь козырьком ко лбу приставлял, словно вослед журавлям смотрел.

Антон со всех ног пустился на завод.

— Ваша Поллитровна сама не знает, чего ей надо! — отрезала высокая черноволосая Белла. — Да идите вы к черту! — она отбила чьи-то руки — шоферы после каждого рейса считали своим долгом обнять Беллу, прежде чем сесть на лавку и закурить. Табличку «Курить воспрещается» не было видно за дымом. — Ну ладно, будет вам пожиже… Иди скажи Червонцу, чтобы подъезжал.

Но «10–10» сам уже подкатил под бункер. Антон запрыгнул на подножку. Неожиданно быстро хлынул бетон и брызгами залепил Антону все лицо. Он плюхнулся на сиденье и некоторое время сидел неподвижно и вроде даже бездыханно, с крепко сжатыми глазами, затем стал медленно снимать шлепки раствора с век и губ.

— Ничего. Я не раз напарывался, — успокоил шофер. — Только сразу же водой сполосни… Держись, поехали…

Возле опалубочного Антон попросил тормознуть, вылез и пошел к цеху. Там был пожарный кран. При моргании глаза так резало, словно веки внутри были выстланы наждачной бумагой. Антон долго промывал их, потом, беспокойно проверяя зрение, по-особому пристально вгляделся в цех. Станки, верстаки, узкоколейка с тележкой, груженной березовыми кольями, каптерка с дверкой на чердак, закрытой на вертушку, — все виделось четко и ясно, хотя резь в глазах еще держалась и приходилось часто моргать.

Изнанкой куртки вытерев лицо, Антон вышел на улицу! Здесь тоже все виделось четко и ясно: галерея камнедробильного завода, пересекавшая над головой почти всю базу, луна над арматурным цехом, казавшаяся его принадлежностью, сам арматурный, с большими окнами, озаренными изнутри голубым светом электросварки, который прорывался наружу, трепетал на многочисленных трубах и решетках вокруг и вспыхивал даже на стене здания, расположенного далеко за дорогой.

Антон отправился к Салабону.

Гошка сидел за рольгангом на маленьком металлическом стульчике, спиной к двери, сидел неподвижно, чуть согнувшись, и, похоже, подремывал. Оба станка его трещали и тянули проволоку, бухтами лежавшую на вертушках. Он обернулся, едва скрипнула дверь.

— Не хандрят? — вынырнув из-под рольганга, спросил Антон, кивнув на станки, в которых Гошка чаще всего копался.

— Пока дрыгаются.

И оба некоторое время следили за тем, как из роликов с легкой дрожью выбегала прямая, спирально оскобленная проволока, как она все удлинялась, затем вдруг, со щелканьем перерубленная, падала в лоток, а из роликов выползал новый прут.

— Хорошо дрыгаются, но уже около четырех, — напомнил Антон.

— Чую. Сейчас вот бухты дотяну.

— Дай-ка ту бумажку, я еще раз прочитаю.

Гошка протянул вдвое сложенный, захватанный листок.

Это было второе послание, найденное в вертолете вчера вечером, три дня спустя после первого. Тогда, лишь прочитав «заминировано», Антон понял, что никаких конфет он не приносил с собой в лес, что фантики все же оставлены чужим. Салабон в тот же вечер изготовил пятизарядный самопал, набил его солью и утром устроил засаду этому следопыту и любителю сладостей. К сожалению, никто не появился. Гошка даже осунулся от переживаний.

Отработав четыре часа, Салабон спешил на базу и пропадал там безвылазно. Казалось, к вертолету нельзя было пробиться и взглядом, однако записка появилась вновь. В ней говорилось:

— Два барана. — Антон усмехнулся, складывая бумажку. — Нет, я не обижаюсь… Какое тут зло?.. Просто остроумный человек.

— Да? Ты не обижаешься?.. А я уже соль заменил дробью — шуточки кончились!..

— Ну, а с валом, как ты считаешь — прав он?

— Посмотрим… Может, прав.

Бухты разматывались рывками. От проволоки с пощелкиванием отлетала голубая окалина. Под желобами валялись проволочные финтифлюшки, загнутые и наверченные станками при неполадках. Пахло горелым железом. В глубине цеха, поперек его, какая-то машина развернула с треском павлиний хвост искр.

Проволока почти враз кончилась на обоих станках. Гошка отключил их, выгреб из лотков прутки, стукнул их о пол, выравнивая, и отнес на стеллаж.

— Все. Пошли умоемся… Кстати, в опалубочном я нашел кусок многослойной фанеры. Под упорный подложим, чтоб жестче… Не обижайтесь на исторические факты! Писатель нашелся… А про шар Монгольфье я слышал, только не знал, что на нем баран летал.

На мокрой доске Салабон поскользнулся, обрызгал Антона и чуть не упал, но схватился за бак.

— Гады, не могут пол вытереть, — проворчал он. — Ни уборщицы, ни сторожа… Тут не то что топоры, весь цех по брусу растащи — никто ухом не поведет… — Старая рана не затягивалась, и почти всякий раз при виде опалубочного Гошка припоминал ту кражу и язвил.

Антон понимающе глянул на каптерку, с которой все началось, и перевел взгляд на друга, уже сунувшего под кран голову, но тут же опять повернулся к каптерке.

— Гошк, — сказал он. — Слышишь! Я только что видел — дверца на чердак была закрыта на вертушку, а сейчас…

Салабон скосил голову, не убирая ее из-под струи и какое-то время раздумывая, потом быстро выпрямился.

— Открыта, — проговорил он медленно.

— Я точно помню. Я тут глаза промывал…

— Стой, стой! — Гошка направился к широкому верстаку, примыкавшему к каптерке. — Стой, стой, — еще раз прошептал он, не спуская глаз с дверцы, к которой была приставлена короткая лесенка.

Антон тоже насторожился.