Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти, стр. 48
– Joven! – окликает меня мексиканский пограничник. – Joven! Мистер!
Я оборачиваюсь. Он поднимает руку, ладонью ко мне.
Шестнадцать
Пограничник не торопясь, с важным видом идет в мою сторону. Кожа у него темнее, чем у большинства здешней публики, большую часть головы занимает лысина, а к лысине приклеены ниточки черных с проседью волос – как будто колесной мазью намазано. В общем, прыщ на ровном месте.
– Ваш паспорт, пожалуйста, – говорит он. Голос у него серьезный, и в довершение всего полон рот золотых зубов. Глаза черные, и взгляд – как кипятком ошпарили.
– Э-э, паспорт?
– Да, паспорт, пожалуйста.
– Э-э, я американец.
– Водительские права?
– М-м, нет, вы поймите, я американец, решил посетить вашу прекрасную страну, и все такое…
Он пристально смотрит мне в глаза. Сейчас начнется. Сейчас из него попрет какое-нибудь сраное чувство долга, я уж чувствую, как его распирает изнутри.
– Следуйте за мной, – говорит он и конвоирует меня в главное здание.
Внутри пахнет сапожным кремом. Обстановочка тут как в «Парке юрского периода», такие, знаете, старые столы, а стулья как в китайском ресторане, и в потолке сияет одинокая светилка из супермаркета. В углу пощелкивает вентилятор. Общее впечатление: нечто среднее между залой суда и комнатой ожидания в одном из этих центров общественного здоровья, которые показывают по телику, особенно из тех, которые битком набиты мексиканскими бабульками. Только никому не говорите, что я так сказал. А то я ни хуя не понимаю, чем это для меня кончится. Пограничник подводит меня к столу, сам обходит его и садится, весь такой осанистый, как будто он президент Южной Америки, или еще хуй знает кто, как будто граница – всего лишь щелка на его сраной жопе.
– У вас имеется документ, удостоверяющий личность?
– Э-э, в общем-то нет.
Стул скрипит, он откидывается на спинку и разводит руки в стороны, как будто хочет обратить мое внимание на самый, еби его, очевидный факт во всей вселенной.
– Вы не можете въехать в Мексику без документа, удостоверяющего личность.
И складывает рот куриной жопкой: вот какой Эффект производят на человеческих физиономиях Очевидные Факты.
У меня чуть ниже связок выстраивается бойкая очередь из правдоподобных баек. Я решаю сыграть усталость и беспросветность жизни, то есть роль, которая в моем для-внутреннего-пользования репертуаре значится как Дебиловатый Малый. Я наскоро леплю себе семейство.
– Понимаете, мне нужно найти родителей. Они уехали немного раньше, а мне пришлось задержаться и выехать только сейчас, и вот теперь они, типа, сидят там и ждут меня. Беспокоятся, наверно.
– Твои родители на отдых?
– Ну да, мы, вроде того, хотели все вместе съездить на юг, отдохнуть.
– Где твои родители?
– Они уже в Мексике и ждут меня.
– Где?
Это пиздец. Стоит вам попасть на подобного упертого чувака, и вы попали, имейте это в виду. И вот что будет дальше: он отведет все то говно, которым я его потчую, в отстойник, а потом медленно и нежно будет гонять по все более и более узким трубам, а под конец выжмет сквозь частое сито правды. Отстой вранья, он ведь может начинаться с полной неопределенности, вроде: «Знаете, они, в общем, в Северном полушарии», или типа того. Ну, а затем он будет ставить трубу за трубой, все уже и уже, пока наконец ты не выдашь ему номер комнаты, в которой они остановились. И где они, на хуй, заблудились, мои, блядь, родители?
– Э-э, в Тихуане, – говорю я и киваю.
– Ти-juana? – Он качает головой. – Это не дорога на Тихуану – там другая сторона Мексики.
– Да нет, вы не поняли, все в порядке, они все равно собирались ехать в эту сторону, а я как раз оказался в этих же краях, так что, короче говоря, я просто должен перебраться через границу, и мы с ними встретимся. Понимаете?
Он сидит, и лицо у него глядит вниз, а глаза при этом глядят вверх, так сидят люди, которым тебе не удалось запудрить мозги.
– А где в Тихуане?
– Э-э, в гостинице.
– В какой гостинице?
– Ну, эта, черт, где-то ведь я записал… – Я начинаю рыться в рюкзаке.
– Сегодня ты не въезжаешь в Мексику, – говорит пограничник. – Лучше ты звонишь твоим родителям, и они за тобой едут.
– Ну, понимаете, сейчас уже как-то поздновато звонить – я вообще-то уже должен был быть на месте. К тому же мне казалось, что между нашими странами существует какой-то пакт или вроде того, я думал, американцы имеют право просто ехать через границу, и все дела.
Он пожимает плечами:
– Как я знаю, что ты американец?
– Черт, да вы просто посмотрите на меня повнимательней, и все, – в смысле, а кто же я еще-то, как не американец, американец я и есть.
Я развожу руки в стороны и пытаюсь сымитировать Эффект Очевидного Факта. Он ложится грудью на стол и смотрит мне прямо в глаза.
– Лучше позвони твоим родителям. Сегодня ночуешь в МакАллене, завтра они за тобой едут.
Я делаю единственно возможный ход для человека, которого прижали спиной к частому ситу правды и надавили сверху. Я притворяюсь, будто он только что подал мне воистину прекрасную мысль.
– Ну да, конечно, у вас же есть телефон? Я позвоню родителям и договорюсь на завтра. Спасибо, спасибо вам большое.
Я, прихрамывая, плетусь к висящему на стенке старенькому аппарату и делаю вид, что опускаю в щель монеты. Потом я, как полный мудак, принимаю рыться в рюкзаке. И даже говорю какую-то поебень в эту сраную трубку. Тут ведь такое дело: увяз коготок, всей птичке мандец. В итоге, пожевав какое-то время мякиш с моими так называемыми родителями, я нахожу свободное место на лавке, сажусь и начинаю уплывать в бездонное чистилище, а вентилятор у стены верещит, как мешок с крысами. Я сижу до трех утра, потом до половины четвертого, и перед глазами у меня все это время шуршат прохладные накрахмаленные простыни. Знаете, наверное, что у каждого человека в голове есть один-единственный голос, который всегда говорит разумные вещи, ну, вроде встроенной такой бабули или типа того? Мой твердит все это время: «Купи себе бургер и придави до утра, покуда все не прояснится».
И вдруг краем глаза я вижу за окном красную вспышку. Потом синюю. У КПП останавливается патрульная машина. Выныривают две полицейские шляпы. Американская полицейская шляпа. Меня будто ветром сдувает с лавки, и я тихонько протискиваюсь мимо старикашки, который дремлет, прислонившись к шкафу с каталожными ящичками. У него такой вид, как будто он просидел тут, на хуй, всю жизнь, с самого детства. В полном отчаянии я иду обратно к знакомому столу. Лысый пограничник стоит возле него и разговаривает с каким-то другим мексиканцем, тоже в форме. Они оба поворачиваются ко мне.
– Сэр, senor, мне правда очень нужно перебраться через границу и немного поспать. Я всего лишь простой американец, который едет на каникулы. – Краем глаза я отслеживаю, как мимо окна идет еще один полицейский. Он задерживается у входа, угнездив на сгибе руки мощную штурмовую винтовку, говорит что-то напарнику, потом подходит мексиканский офицер и что-то объясняет им обоим. Полицейские кивают и отходят в сторону.
– Твои родители едут? – спрашивает у меня мой пограничник.
– Э-э, прямо сейчас у них не получается за мной заехать.
Он пожимает плечами и поворачивается к собеседнику.
– Послушайте, – говорю я, – я ничего такого не сделал, я обычный человек, можете проверить мой бумажник, и вообще все, что хотите…
В глазах у него появляется иной, доселе незнакомый огонек. Он протягивает руку за бумажником. Я отдаю. Он вынимает мою кредитку и подчеркнуто официальным жестом кидает ее на стол, потом садится, кладет бумажник к себе на колени и вытягивает за уголок двадцатидолларовую бумажку.
– Это все деньги, с которыми ты едешь отдыхать?
– Э-э, эти, и еще на карточке.
Он подбирает со стола кредитку, аккуратно вертит ее в руках, задерживая взгляд на той стороне, где выдавлено «В.Г. Литтл». Закусывает губу. У меня внезапно возникает смутное чувство, что мексиканская Судьба может радикально отличаться от нашей. Мне кажется, что искра у него в глазу намекает на совсем иные отношения между нами, двумя бродячими псами, которые не по собственной воле ввязались в дерьмовую игру. Заговорщицкая такая искра. Потом молниеносным движением он переправляет двадцатку из бумажника в ящик стола.