Мифогенная любовь каст, том 2, стр. 39

Время шло быстро. Быстрее, чем летели по небу облака.

Солнце стремительно клонилось к западу. Тень Аси простиралась все дальше, становясь отчетливее. Дунаев увидел, что тень меча указывает своим острием на некий дом.

— Приближение! — скомандовал парторг и стал одновременно видеть сквозь стены и крышу. Но все по-прежнему было красным.

Он увидел худощавого человека, лежащего на кровати в одном из подвальных помещений этого дома. Он был накрыт периной, но угадывалось, что под периной он лежит одетый, в военной форме и в сапогах. Дунаев понял: это немецкий командующий. Человек спал. Тень кончика меча вползла в комнату, подобралась острием к сердцу спящего. Тот стал бледнее, лицо его исказилось страданием. Не просыпаясь, он инстинктивно заслонил сердце рукой — на пальце блеснуло обручальное кольцо.

Дунаев понял, что должен проникнуть в сновидения этого человека, должен предпринять кое-какие действия в его сновидениях. Он знал, что для этого нужно.

глава 17. Сон Паулюса

Тому, кто спал, снился книжный склад его отца. Во сне он медленно пробирался между ящиками и свертками с книгами. Пахло типографской краской. Он искал тираж одной книги по вопросам палеонтологии. Вдруг он увидел коня, вырезанного из слоновой кости, изо рта у которого исходил застывший вихрь.

Впрочем, сны принято описывать в настоящем времени. Ведь они длятся вечно, их нельзя описать задним счетом, они составляют параллельный поток, идущий вровень, волна в волну, с потоком бодрственной жизни.

Итак, он видит коня, вырезанного из слоновой кости, изо рта у которого исходит застывший вихрь, искусно сделанный из того же самого материала (светлая, желтовато-белая кость слона).

И сразу же после этого он видит свою жену, в руках она держит цветы, на ней платье невесты, ее зовут Елена Констанция Розетти-Солеску, или же просто «Кока», она принадлежит к дворянскому роду, а он всего лишь сын книготорговца, она молода. Рядом стоит улыбающийся священник. Какой-то человек, одетый в советскую военную форму, говорит по-немецки с сильным русским акцентом, приказывая повторить еще раз обряд бракосочетания.

— Кольца у вас, — говорит священник.

Тот, кто видит сон, рассеянно опускает руку в карман (на нем костюм для охоты на кабанов) и вынимает коробочку, где должны находиться кольца. Он открывает коробочку. Там лишь одно кольцо. Углубление, предназначенное для второго кольца, пустует. Внутри коробка темно-синяя, бархатная.

— Это твое кольцо. А где мое? — спрашивает жена. Она показывает ему свою руку — на безымянном пальце след от обручального кольца, но самого кольца нет.

Она берет из коробки единственное кольцо и надевает ему на палец.

— Теперь у тебя новая жена — Россия. Ты ведь любишь Россию? — произносит жена со странной усмешкой, как бы со смесью нежности и презрения. Даже отвращения.

Он не может произнести ни слова. Он словно онемел. Он хочет объяснить ей свое состояние, объяснить, что ему трудно говорить. Поэтому он пишет пальцем на пыльном переплете одной из книг русское слово «NEMETZ», что означает — немой. Она смотрит на него и улыбается.

Внезапно у него на пальце оказывается еще одно кольцо, надетое поверх предыдущего. Это новое кольцо — раскаленное. Второе кольцо начинает тоже раскаляться. Он чувствует боль в руке и в сердце. Боль усиливается. Ему кажется, кольца сжимаются. Боль становится непереносимой, он падает на колени, пытается сорвать кольца. Но это сделать невозможно.

Перед ним на фоне ярко-желтого поля цветущей гречихи появляется странная фигура в изодранном в клочья мундире, в разорванных на коленях синих галифе, в разваливающихся сапогах, с ржавыми шпорами в виде искореженных свастик. Голова этого существа закутана в грязный пуховый платок. Лицо заплаканное, опухшее от слез. Существо неуклюже скачет (ему мешают скакать отваливающиеся от сапог подошвы) и по-старушечьи причитает пронзительным, юродствующим голоском:

И оно скачет и пыхтит, скачет и пыхтит, растопырив руки, изображая то ли поезд, то ли самолет.

Существо кричит по-русски.

С ужасом он узнает в этом существе фюрера.

Боль в сердце и в руке. Боль. И нарастающее вместе с болью безумие. Кажется, нет выхода. Кажется, это конец. И вдруг, сквозь боль, сквозь безумие, неожиданно звучат русские слова: «Господи, помилуй!» Вообще-то он не знает русского. Прежде не знал. Но теперь знает. Более того, это он сам произносит по-русски «Господи, помилуй!». И сразу же становится легче. Он решительно встает с колен. Он знает, что делать. На нем уже не костюм для охоты на кабанов, а русская монашеская ряса, на голове — скуфейка из потертого темно-зеленого сукна, на груди — плоский медный крест. Он в скиту. Тускло мерцает лампада под иконами. Он оглядывается, видит в углу, возле печки, среди дров — топор. Он быстро берет его и выходит, пригнувшись, сквозь низкую кривоватую дверь. Заснеженный дворик. Снежок сладко похрустывает под ногами. И падает редкими танцующими снежинками.

Он решительно кладет палец, охваченный двумя раскаленными золотыми кольцами, на обледеневшую колоду. Губы, искусанные до крови, сами собой шепчут по-русски: «…Не введи нас во искушение…» Другой рукой он решительно поднимает топор. И видит, что это уже не топор, а меч. Он опускает меч. Дважды окольцованный палец легко отскакивает от руки и падает в снег. Облегчение. На снег, на лед льется красная, ярко красная, дымящаяся кровь. Облегчение. Снежинки робко падают на лицо. С этой дымящейся жаркой кровью уходят страх, и ненависть, и тщеславие, и гордыня, и корыстолюбие, и гнев, и отчаяние, и уныние, и тайноедение, и мшелоимство. Наступает покой. Снежинки робко падают на лицо. Одна села на бровь, смешно покалывает, холодная.

Он смотрит на палец, лежащий в снегу с золотыми, тесно обхватившими друг друга кольцами. Кажется, что это одно кольцо, но только толстое, удвоенное. Это не просто палец. Это не палец. Это Шестая армия победоносного вермахта плюс еще четыре итальянских, три венгерских и две румынских дивизии. И все это теперь остывает в снегу, медленно остывает, выброшенное, никому не нужное. Он это понимает. Но ему все равно. Он теперь русский. Русский ушедший. Русский спасающийся.

Он отбрасывает меч в снег. Меч больше не нужен. Но чья-то сильная рука поднимает его. Он видит перед собой женщину. Она высокая, статная. Смотрит ему прямо в лицо. Вот она снова наклоняется. Поднимает отрубленный палец, сдувает с него налипший снег. Снежинки, тающие в теплой крови. Она снимает с пальца кольца — они лежат на ее ладони: одно кольцо чуть больше, чуть шире, чем другое. У себя за спиной он слышит женский смех. Оборачивается. Видит свою жену. Она в платье невесты. На лицо опущена полупрозрачная фата. Сквозь падающий снег, сквозь фату — лицо ее прекрасно. Она смеется. Его охватывает желание. Она идет прямо на него. Он хочет обнять ее, но она проходит мимо, слегка задев его краем подвез нечного платья. Она подходит в незнакомой женщине, они обнимаются.

— Мы любим друг друга, — говорит жена. — Обвенчайте нас, святой отец.

Он стоит неподвижно. Кровь все льется и льется в снег. Скоро он потеряет сознание. Женщины смеются. Свет исходит от их лиц. Они большие. Больше человеческого роста. Он понимает, что та, которую он принимает за свою жену, на самом деле не его жена — это сама Германия. А рядом с ней — Россия.

— Мы сами сделаем это. Сами, — смеется та, что в платье невесты. Большая женщина надевает на палец обручальное кольцо.

— Ты согласна?

— Согласна.

Та, в свою очередь, надевает более крупное в диаметре — на большую руку великанши.

— Ты согласна?

— Согласна.

Они целуются. Он смотрит на них как завороженный. Они целуются. Сначала медленно прикасаются губами к губам, затем губы приоткрываются, их языки начинают играть друг с другом, сначала осторожно, затем все более страстно. Они сосут языки друг друга, обследуют подъязычное пространство, лижут ребристое нёбо, жадно пьют слюну, лижут губы, обходят дозором бастионы зубов…