Лети, майский жук!, стр. 8
— Отпусти кошку! — закричал Геральд.
— Отпусти кошку! — заорала я.
— Это моя кошка!
Появились Хильдегард с моей сестрой. Мы перелезли через изгородь, схватили коляску и принялись сдирать с кошки платье. Кошка царапалась. Наверное, ей было больно: платье было чересчур узким. Наконец нам удалось раздеть кошку. Она вырвалась от нас и побежала, прихрамывая на одну лапу. Ангел стояла рядом и, рыдая, бормотала:
— Какие вы подлые! Это моя кошка. Это моя коляска! Моя! Моя!
Геральд поднял коляску и изо всех сил швырнул ее в кусты смородины. Розовое одеяльце и розовая подушка вывалились. Геральд наступил на одеяльце и запрыгал по нему.
— Это твоя кошка! Это твоя коляска! Это твое одеяло!
Ангел убежала. Мы кидали ей вдогонку камни, еловые шишки и орали:
— Дура набитая! Чокнутая! Беги, беги! Расскажи мамочке!
Потом перелезли через изгородь и кинулись со всех ног домой. Боялись матери Ангела — Архангела. Рванули в комнату дядек. Сестра стала объяснять ребятам нашу игру. Внуки фон Браун тоже были что надо!
Страх господина советника
Разбитые окна
Жаркое и гуляш
После обеда советник с советницей оставили свою виллу. Но не ради прогулки. За ними приехала машина. Они запихали в нее чемоданы и подушки. Часть груза поместили поверх машины, привязав его веревками. Советница сморкалась в платочек. Мы стояли у ворот, безмолвно наблюдая за происходящим. Погрузив все эти чемоданы, подушки и коробки, советник подошел к нам и попросил Геральда:
— Позови, пожалуйста, маму!
Геральд крикнул:
— Мама, мама, господин советник тебя зовет!
Пришла госпожа фон Браун. Советник ей поклонился.
— Госпожа фон Браун, хочу с Вами попрощаться.
И всхлипнул.
— Моих верных друзей, моих собак, мне пришлось застрелить.
Он показал на машину.
— Видите, я собрал свое добро. Все необходимое для жизни.
И добавил шепотом:
— Конец! Всему конец! Дальше некуда!
Потом еще тише:
— Имею точную информацию — русские уже в Пуркерсдорфе!
Советник протянул руку Браун.
— Уважаемая госпожа фон Браун, уезжайте с детьми!
Это так страшно! Русские совсем близко!
— Все страшно, дорогой господин советник, — ответила фон Браун.
Советник, покачав головой, пошел к машине. Машина сразу же тронулась. Советница, рыдая, помахала нам.
Теперь мы могли без опаски залезть в дом напротив. Геральд и Хильдегард перебежали улицу и перелезли через забор. Никого вокруг не было. Я тоже перебежала улицу. Потом повисла на заборе, зацепившись платьем из покрывала, упала в смородину и поползла на четвереньках к Хильдегард и Геральду. Ждали сестру. Она стояла у ворот, разговаривая со стариком Ваврой. Наконец Вавра ушел к себе. Сестра прогалопировала через улицу, перебралась через забор и плюхнулась рядом с нами.
— Вавра угостил меня яблоком. — Она вынула яблоко из кармана и откусила кусочек. Передала мне. Я тоже откусила кусочек, передала Геральду. Вчетвером мы быстро сжевали яблоко, следя, чтобы никто не откусывал помногу. Затем направились к открытому окну. Оно оказалось слишком маленьким. И, кроме того, от него до пола кладовки было метра три.
Мы поползли к задней стене дома и там увидели стеклянную веранду. Залезли на грушу, росшую возле веранды, с нее пробрались на крышу. А уже с крыши спрыгнули на балкон. Но балконная дверь была заперта. Геральд посмотрел внутрь.
— В двери торчит ключ, — сообщил он.
На балконе стоял горшок с засохшим цветком. Геральд взял его в руки.
— Хочешь разбить стекло? — догадалась сестра.
Хильдегард закричала:
— Нет, нет, Геральд, нельзя!
Но сестра рассудила иначе:
— В городе все стекла разбиты.
Я подтвердила это. Тогда Геральд швырнул горшок. Стекло разбилось. Геральд осторожно пролез через дыру, открыл дверь и исчез в доме. Мы терпеливо ждали. Крыша веранды скрипела под нами. Вскоре Геральд возник в окне над верандой, ухмыляясь, кивнул нам и открыл окно. Мы влезли в дом.
В доме было холодно, пахло плесенью и старой картошкой. Мы ходили по дому и удивлялись. Здесь тоже была комната дядек и тоже с роялем. Правда, между дядьками висели еще и тетки. Библиотека тоже имелась. Но кресла в салоне не были зачехлены.
Мы спустились в полуподвал, зашли на кухню. На столе лежал кусок заплесневелого хлеба.
— Пошли лучше домой, — предложила сестра, — здесь ничего нет.
На кухне стоял громоздкий шкаф. Хильдегард открыла его, и мы ахнули. Потом онемели. Долго стояли молча. Такого никто из нас еще не видел! В шкафу теснились банки с компотом — вишневым, сливовым, и еще банки с чем-то светло-коричневым и темно-коричневым. На ярких этикетках были надписи: «Жаркое из оленины по-домашнему — 1944 г.», «Рагу из косули а-ля Эстергази, 1943 г.», «Ливерная колбаса по-деревенски», «Паштет из печени». И еще банки с фасолью, с помидорами!
— Ребята! Ребята! — задыхалась от восторга Хильдегард.
— Вот это жили! — изумлялась я.
Кухонный стол был накрыт большой клетчатой скатертью. Хильдегард смахнула со стола заплесневевший хлеб. Я стянула скатерть, постелила ее на пол. И мы стали класть на нее банки. Потом связали концы. Узел получился очень тяжелый. Сестра с Хильдегард еле его тащили. Геральд нашел еще старую сумку. Заполнил ее доверху банками с ливерной колбасой.
— Ребята, ребята, — стонал он, — печеночная колбаса!
Может, даже без майорана. Без майорана я больше люблю!
Я притащила из столовой еще одну скатерть с кисточками, сложила в нее банки с мясом оленя и косули. Завязала концы. Вылезли мы через кухонное окно, медленно, с трудом протащив наши узлы. Потом закрыли окно. Через забор с тяжелой поклажей перелезть было невозможно.
— Оставим все здесь, — уныло проговорила Хильдегард, — все равно ведь не наше.
— Оставить мою колбасу! — возмутился Геральд. — Ты что, сдурела! — Он постучал себя по лбу.
Я шмыгнула к воротам. Снаружи на калитке был круглый латунный набалдашник. А с внутренней стороны — железная щеколда. Я нажала на ручку, дверь открылась.
— Это называется — счастье улыбнулось! — прошептала сестра.
Осторожно выглянув, я осмотрела улицу.
— Никого! Пошли!
Мы метнулись через дорогу. Тяжелые узлы мешали идти. Банки колотились друг о дружку и громко звенели.
Наконец мы добежали до наших ворот, захлопнули за собой калитку. Протащили груз по ступенькам в дом. Руки у нас дрожали. Никогда в жизни мы не таскали такой тяжести. Мама с фон Браун стояли за дверью.
— Где вы были? — спросила мама.
— Где это вы пропадали? — вторила фон Браун.
Мы втащили свою добычу в переднюю. Развязали узлы. Банки с колбасой покатились по полу. Геральд раскрыл сумку. Ничего не оставалось, как сказать правду. Я первой набралась храбрости:
— Мы украли это!
Мама с госпожой фон Браун уставились на нас. Мне стало не по себе — я испугалась за банки. Вдруг велят отнести их обратно!
— В маленьких баночках — печеночная колбаса! — закричал Геральд. — И паштет с кусочками гусиной печенки!
Мама с фон Браун перевели взгляды на банки. Даже опустились на колени, чтобы рассмотреть каждую в отдельности.
— Оленье жаркое по-деревенски, тысяча девятьсот сорок четвертый год, — прочитала мама.
— Паштет из языка и печени с салом, — прошептала госпожа фон Браун.
Хильдегард показала на соседний дом.
— Мы взяли это у Лайнфельнера. В кухонном шкафу. Лайнфельнеры же уехали!
И тут госпожа фон Браун рассмеялась, мама тоже, но у нее по щекам текли слезы.
— Паштет из языка, господин Лайнфельнер. Хайль Гитлер, господин Лайнфельнер! — воскликнула госпожа фон Браун. Она подняла банку жаркого и добавила: — «Держаться до окончательной победы!», как без конца повторял господин Лайнфельнер. Конечно, с бараниной можно держаться, господин Лайнфельнер!