Собака Пес, стр. 13
Глава 23
Нагулявшись, они возвращались в квартиру Кабана. Гиеныч умел открывать двери, что для собаки уже немало. Но он умел ещё и закрывать их за собой, а это уже высший пилотаж.
– Это всё такие штуки, которым надо научиться, если хочешь быть свободной собакой: закрывать дверь, вытирать лапы, пить из-под крана…
– Но кто же тебя научил всем этим штукам? – спросил Пёс.
– Кабан, кто же ещё!
Пёс не мог понять, как это Кабан, который был хозяином Гиеныча, сам же и учил его быть свободной собакой.
– Он мне не хозяин, – в сотый раз повторял Гиеныч, – он мне друг!
– А какая разница между хозяином и другом? – спрашивал Пёс.
Гиеныч терпеливо объяснял.
Он научил его всему. Всему, чему не успела научить Чёрная Морда. Чему, возможно, научил бы Лохматый, если бы они встретились не в приёмнике.
– Но ты и так уже многому научился у этих двоих, – уважительно признавал Гиеныч. – Благодаря Чёрной Морде ты читаешь запахи как никто, ты с ходу засекаешь лучшие куски, и уж тебе-то не грозит опасность попасть под машину! А твой друг в приёмнике – разве не получил ты от него урока мужества и дружбы? А ведь эти два качества – гордость всего нашего собачьего рода! Нет, в самом деле, очень, очень достойные люди! Тебе повезло, что ты их встретил.
Да. А теперь Гиеныч учил его всему остальному. Он рассказывал о людях. О людях и собаках. Об их отношениях друг с другом.
– Если, например, человек хочет тебя ударить, что ты сделаешь?
– Нападу первым! – отвечал Пёс, ощетиниваясь.
– Дурачок! Тебе и муху не напугать!
– Неправда! – возражал Пёс. – Там, на Юге, я напугал большую толстую блондинку!
– Знаю, ты рассказывал. Да ведь это потому, что она была близорукая; она приняла тебя за крысу. Люди ужасно боятся крыс.
– Ну ладно… Так что я должен делать, если человек хочет меня ударить?
– Садишься, делаешь самую идиотскую морду и смотришь на него, склонив голову набок, одно ухо свесив, другое поставив торчком.
– И что тогда?
– Тогда он тает, очень просто, делается кротким, как ягнёнок. Действует безотказно, даже на самых злющих.
Неожиданно Гиеныч впадал в задумчивость.
– Я хочу сказать тебе одну вещь, Пёс, очень важную вещь.
Весь его лоб собирался складками, так напряжённо он думал.
– Ну?
– Вот видишь ли… При такой страхолюдной внешности, как у нас с тобой, остаётся только один выход: обольщение.
– А что такое «обольщение»?
Голова Гиеныча совсем скрывалась под морщинами.
– Надо уметь сделать так, чтобы тебя захотели.
– А как это делается?
Молчание. Долгий взгляд. Вздох.
– Я тебя научу.
Глава 24
Разумеется, Пёс много рассказывал о Пом. Он описал её во всех проявлениях, вспомнил все: её упрямство, вспышки бешенства, её нежность первых дней, её власть над родителями, её немыслимую жестокость под конец – все как есть.
– Не хотелось бы тебя разочаровывать, – отвечал Гиеныч, зевая (они заговорились далеко за полночь), – но ничего в ней нет такого уж особенного, в твоей Пом. Просто девчушка, каких много: она готовится стать взрослой; только пока она ещё вся перемешанная.
– Перемешанная?
– Ну капризная, если хочешь, взрослые это так называют. Но это не капризы, это мешанина: она ещё сама не знает, чего хочет.
Пёс всё равно не понимал, и Гиеныч повёл его посмотреть на других перемешанных детей. День был серый, только часа в три проглянуло солнце. Воспользовавшись этим, детские садики и школьные дворы разом закишели мелкой шумной детворой. Сидя бок о бок за решётчатой оградой, Пёс и Гиеныч наблюдали.
Дети играли под каштанами. Играли? «Неужели вот это можно назвать игрой?» – недоумевал Пёс. Они производили какие-то сложные действия, попарно или небольшими группами, самым мирным образом, и вдруг все это превращалось во всеобщую свару. Но свара обрывалась так же внезапно, как начиналась, и все возвращались к своим занятиям с серьёзностью профессионалов.
В одном из уголков сада, около горки, Пёс заметил толстого розового малыша, который, сидя на своей обширной попке, ревел, разинув огромный рот. Слезы прямо-таки били фонтаном из его широко открытых глаз. «Да он же умирает от горя», – ужаснулся Пёс. Но тут лист каштана, спланировав, приземлился прямо перед малышом. Тот мгновенно перестал реветь и погрузился в созерцание этого листа, блаженно улыбаясь, словно для него в мире ничего другого никогда не существовало.
По дорожке шли две маленькие девочки, и одна рассказывала другой что-то животрепещущее, а та жадно слушала. Навстречу им попалась третья. Слушательница тут же увязалась за ней, покинув рассказчицу. Рассказчица продолжала говорить как ни в чём не бывало, заливаясь смехом на каждой фразе. Она прошла мимо песочницы. Тут Пёс увидел Старательного. Тот, с ведёрком и совком, достраивал четырнадцатую башню своего песочного замка. Великолепную башню с зубцами, бойницами, ласточкиными гнёздами, все как полагается. Очкастый, сосредоточенный, он работал на диво основательно. Все башни были соединены стеной, на которой он не поленился прорисовать пальчиком контуры воображаемой каменной кладки. А сейчас полировал тыльной стороной совка поверхность четырнадцатой башни, осторожно сдувая лишние песчинки и лаская взглядом своё творение. Сколько же времени ушло у него на такую постройку? «Это какое же надо терпение!» – подумал Пёс. Вдруг Старательный вскинул голову. Глаза у него загорелись каким-то странным огоньком. Он вскочил, раскинул руки, а ртом принялся изображать шум мотора. Довольно долго он кружил так, наподобие моторизованной птицы, вокруг замка, а потом вдруг, без всякого предупреждения, завопил: «ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-БУМ! БУМ!» – и ну крушить ногами башни и стены. Взрывы, фонтаны песка, тучи пыли, зияющие воронки, форменный катаклизм! Скоро от великолепного замка с четырнадцатью башнями не осталось и следа. Потом Старательный так же внезапно прекратил бомбардировку. Он подобрал совок, степенно положил его в ведёрко и удалился, словно ничего и не было.
Всё стихло. Начал накрапывать дождь.
Пёс не мог прийти в себя.
– Ну, теперь понял? – спросил наконец Гиеныч.
Но Пёс так и сидел, не в состоянии ответить. «Гиеныч прав, – думал он, – все эти дети – такие же, как Пом, совершенно перемешанные. Игры, занятия, даже лица у них меняются так же быстро, как ветер меняет направление. И самым непредсказуемым образом. Секунда – и они уже не такие, как были только что».
Вот тут Пёс и вспомнил себя в ту пору (для него уже очень давнюю), когда он ещё не способен был держаться одного запаха из многих. Он сам был тогда перемешанным, как эти дети. И ему впервые стала понятна фраза, слышанная от Гиеныча:
– Беда в том, что мы взрослеем в семь раз быстрее, чем они.
Вот оно что: в то время как он, Пёс, сам того не сознавая, стал взрослым, Пом осталась ребёнком. Перемешанным. Как все дети.
Дождь уже лил вовсю. Детская площадка опустела. Пёс так глубоко ушёл в свои мысли, что голос Гиеныча донёсся к нему словно издалека:
– Пошли давай, пора встречать Кабана.