Маленькая торговка прозой, стр. 61

VIII

ЭТО АНГЕЛ

46

– Перестаньте ходить вокруг да около, Бертольд, вы вычистили мне Малоссена как устрицу!

Профессор Марти вернулся из Японии, и об этом уже знала вся больница.

– Единственное, чего вы требовали, Марти, это чтобы его не отключали!

Бертольд едва поспевал на своих длинных ногах за разъяренным метеором Марти.

– Я вам устрою, Бертольд... Малоссену будете завидовать!

Бертольд нисколько в этом не сомневался.

– Но в чем вы меня обвиняете, черт возьми? Я же его не отключал!

В коридорах всё и вся застывало на месте, пропуская маленького разгневанного человечка и следующего за ним извиняющегося долговязого.

– Я обвиняю вас в том, что вы неизлечимы, Бертольд.

Они мчались к палате Малоссена.

– Да что такое, я всего лишь отрезал у него маленький кусочек печенки!

– Знаю, чтобы пришить его желтушному циррознику, который, кстати, умер на следующий же день.

– Эксперимент по пересадке, Марти. Могло бы получиться.

– Да он уже был готов, и вы это знали; есть эксперименты, к которым даже не стоит приступать.

– Для спасения жизни! Эксперименты, к которым не стоит приступать? Так-то вы понимаете свое призвание врача?

– Именно так! Вы сами, Бертольд, – опыт, на который я в жизни бы не решился!

– Выбирайте слова!

– Не раньше, чем вы станете разборчивым в поступках.

– А двойная пересадка почек, а пересадка легких, это, по-вашему, тоже не удалось?

– Вы еще скажите, что получили согласие родственников.

– Родственники? Семья Малоссенов? Ну что ж, вы сами начали! Нахальная семейка, да эти полуарабы повисли на мне как кандалы, не дают спокойно работать – отличная компания, Малоссены. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, вот, полюбуйтесь на них! Смотрите, Марти, смотрите!

Бертольд распахнул дверь в палату жестом торжествующего победителя.

В палате Бенжамена собрались все. Там были Тереза, Клара, Жереми, Малыш, Тянь с Верден, Лауна с мужем и близняшками, Амар, Хадуш и Ясмина, еще Лейла и Нурдин, Длинный Мосси и Симон-Араб, выпущенные в виде исключения по такому поводу, пес Джулиус, и еще там были Жюли, Лусса с Казаманса и Королева Забо, был даже тот полицейский в летной куртке с меховым воротником и дивизионный комиссар Аннелиз, его начальник.

Всего двадцать три посетителя.

Двадцать четыре, считая Марти.

Семейство Малоссенов. Племя главного действующего лица. Они поздравляли его с днем рождения.

– Не входите, Бертольд, – приказал доктор Марти, – это маленькое торжество вас не касается.

Был пирог со свечами и шампанское для всех. И в качестве подарка – уйма хороших новостей, которые Жереми одну за другой пересыпал в ухо Бенжамену.

– Джулиус поправился, Бен, хороший знак, У Малыша больше нет кошмаров, Марти вернулся, Жюли поймала убийцу, я не спалил издательство «Тальон» – все путем, Бен, мы уже в конце туннеля – ты веришь мне, скажи? Увидишь, скоро мы поставим тебя на ноги!

Я верю, Жереми, вы устроили хороший праздник, спасибо, подарки, все замечательно, спасибо. Марти и Жюли вернулись, здорово. Что до меня здесь ты перестарался, но все же, спасибо, думаете обо мне, это приятно; но главное не в этом, Жереми, самый лучший подарок еще впереди. Как могло случиться, что все вы, здоровые, на своих человечьих ногах, со своими ушами, своими глазами, широко раскрытыми, такие живые и, следовательно, такие чуткие, как же получается, что вы проходите все время мимо самого главного, сейчас, когда все можно предвидеть? Почему я первый все сразу замечаю, я, от которого осталась разве что оболочка прежнего Бенжамена, а ты, Жереми, ты что же не слышишь, как бьется второе сердце Клары?

Клара сейчас родит!

Жюли, Хадуш, Ясмина! Клара сейчас начнет рожать!

Марти! Доктор! У моей сестры сейчас начнутся схватки!

И ее маленький обитатель напуган, как зайчонок, послушали бы вы, как бьется его сердечко! Кормили, выхаживали, холили, лелеяли целых девять месяцев, и вдруг ему надо прыгать без страховки, без парашюта на заминированное поле! Почти то же самое, что увидеть, как на вас летит пуля двадцать второго калибра, выпущенная в упор. Бергсон был прав: в том, что касается прибывающего и уходящего, оба они слышат тот же трубный глас и у них обоих от этого душа в пятки уходит, рождаться или умирать – один хрен, приправленный ядреным перцем, для тех, кому это в новинку. Радикальная смена привычек. Человек – привязчивое животное, но всегда найдется секатор, чтобы обрезать все его привязи.

Марти, доктор, я знаю, моя семья несколько надоедлива, но если бы вы могли уделить нам еще немного времени, чтобы встретить маленького лихача моей Клары, я был бы вам весьма благодарен, правда; мне кажется, ему было бы не так страшно, знаете, всякие там опасения, как бы не родился с тремя ногами или шестью ушами. Вы гуманный человек, и если гуманист введет его в этот мир, это придаст ему нравственных сил, не так уж мало для начинающего, ведь они наперечет на этом свете, настоящие-то гуманисты...

Он заявил о себе тихим обмороком своей мамочки. Она, и без того бледная, вдруг побелела как снег. Вздохнула.

– Клара!

Но Клара уже лежит на руках у полицейского в куртке, доктор командует «сюда, скорее», и все племя в количестве двадцати трех человек ринулось вслед за Марти по коридорам больницы (двадцати двух, если быть точным – Жюли осталась у постели Бенжамена), которые равномерно разворачивают перед ними свой лабиринт, так до самого операционного стола, где все и начинается. Клара очнулась, доктор, закатав рукава, отправляется навстречу новой жизни, и все племя стягивается плотным кольцом, как регбисты вокруг мяча, знатная куча-мала, все толкаются и сопят вместе с Кларой. Это оттого, что в последние месяцы они все втянулись в ее ритм жизни, делали глубокий вдох и выдох, дышали учащенно или задерживали дыхание, все до последнего принимали в этом участие. Робкие предупредительные наскоки крайних, сомневающихся в жизни, более уверенный напор тех, кто впервые вдохнул полной грудью, как Королева Забо («что я выпускаю? совсем из ума выжила...»), и выдохнул так, что голова чуть не вылетела, как пробка из бутылки, можно подумать, она тоже рожала, только не человека, книгу; вдыхающие – Мосси, задерживающие дыхание – Араб, и выдыхающие – сам дивизионный комиссар Аннелиз («ладно, может быть, завтра удастся отдохнуть...»). Лейла, Нурдин, Жереми и Малыш снуют вокруг этой спаянной груды тел с беззаботностью запасных игроков, пытаясь угадать, откуда появится мяч, чтобы сразу наброситься на него. Здесь всё...

Но мяч пролетает высоко над их головами...

Его победно хватают руки доктора Марти.

И все – врассыпную, отходят, обернувшись, готовясь к подаче, чтобы лучше видеть, как доктор повернет ход игры.

Обычное появление нового человечка, и, как обычно, это ни на что не похоже.

Прежде всего, это не кричит.

И это смотрит. Всем становится даже как-то не по себе, что смотрят не они, а на них.

И это не выказывает ни малейшего испуга.

Оно, скорее, задумчиво. Как будто спрашивает себя, что все эти спортсмены здесь забыли.

Потом вдруг решает подарить их улыбкой.

Редкое зрелище – улыбка новорожденного. Обычно приходится немного подождать, пока он соизволит улыбнуться, то есть пока у него не появятся первые иллюзии. А этот – нет, улыбается сразу после свистка к началу игры. И улыбка его замечательно сочетается со всем остальным. Остальное – это Клара Малоссен и Кларанс Сент-Ивер. Это округлая мордашка Клары и челка Кларанса, это смесь блондинистого Сент-Ивера и смуглых Малоссенов, это одновременно – приглушенная матовость и светлый блеск, это только что появилось на свет и уже так внимательно, так заботливо старается никого не обидеть недостатком своего внимания, не забыть ни отца, ни мать в аккуратном распределении опознавательных черт... Но что крепче всего соединяет внимательную мечтательность Клары и вдумчивую энергию Кларанса, так это улыбка – ничего особенного, просто одна губа свободнее, чем другая, маленький веселый маячок в этом хмуром собрании слишком серьезных людей, всем своим видом показывает, что, в конце концов, ребята, не так уж все страшно... все будет хорошо... вот увидите...