Разговорчики в строю № 1, стр. 21

– Так, это, ждать…

На третий день жаркое украинское солнце прибавило запаху из коллектора новые оттенки. Рынок пришлось временно закрыть. Обозлённые сантехники, мощными струями воды смывали тела павших.

Но, самое главное, крысы из канализации ушли. Все! Навсегда!

В ближайшие жилые дома.

Бомба для замполита

В Советской армии наиболее зловредной разновидностью работников трибуны были замполиты, окончившие военно-политические училища. В жизни авиационной части они не смыслили ровным счётом ничего, поэтому предпочитали заниматься, чем умели, т.е. распределением квартир, дефицитной мебели, ковров, а также рассмотрением персональных дел коммунистов, допустивших отклонения от норм Морального Кодекса.

Такое вот чудо свалилось на голову командира вертолётного полка, который выполнял интернациональный долг в Афгане. Старый, «летающий» замполит попал в госпиталь по ранению, и из Москвы прислали свежевыпущенного из военно-политической академии подполковника за славой и орденами.

Быстро оказалось, что новый замполит – дурак. Неприятно, конечно, но не страшно – дураки в разумной концентрации боеготовность Советской армии, как правило, не снижали. Гораздо хуже было то, что новый замполит оказался дураком с инициативой, осложнённой кипучей энергией. Однажды он предложил в единственный за месяц выходной день провести конференцию под названием «За что я ненавижу империализм?», но его чуть не избили. Обиженный в лучших чувствах «агитатор, горлан и главарь» затаился. В довершение ко всему, он был ещё и трусом.

Как-то раз, душманы умудрились тайком затащить в зелёнку миномёты и обстрелять аэродром. Обалдевшие от такого нахальства артиллеристы, прикрывавшие аэродром, сначала растерялись, но потом опомнились и сумели дать асимметричный ответ. Асимметрия была настолько высока, что прибывшая на место ЧП разведгруппа сумела найти в зелёнке только искорёженную плиту от миномёта, да какие-то тряпки. Очевидно, душманов вместе с коранами, оружием и обмундированием разнесло на молекулы.

Пострадавших на аэродроме не оказалось, за исключением замполита: его легко контузило сорвавшимся со стены стендом «Твои ордена, комсомол». В результате небогатый умом политрабочий совсем поглупел, а, кроме того, правый глаз стал моргать у него в три раза чаще левого. Надеясь избавиться от надоедливого комиссара, командир полка предложил ему отправиться на лечение в Союз. Замполит намекнул, в свою очередь, что предпочёл бы получить орден и остаться. От такой наглости командир временно потерял дар речи, но выражение его лица замполит сумел истолковать верно и убыл в указанном направлении.

Отчаявшись стать героем, политрабочий взялся искоренять мерзость прелюбодейства. Он стал выслеживать офицеров и писать командиру закладные записки, подробно перечисляя, кто из лётчиков какую телефонистку вёл к себе в бунгало. Каждый вечер замполит прятался в густых кустах, окружающих дорожку в жилую зону, и сидел там дотемна, тайком покуривая и кряхтя от неудобной позы. Ночью он писал изобличающие рапорта, утром относил их в штаб и с чувством выполненного долга отправлялся спать.

Наконец, офицерам это надоело, и план мести был разработан.

Субботним вечером группа лётчиков с барышнями из штаба шла в жилую зону. Увидев такое вопиющее проявление морального разложения, замполит потерял бдительность и шумно завозился в кустах, пытаясь разглядеть лица.

Заметив долгожданное шевеление в кустах, один из лётчиков закричал:

– Ложись, духи!!! – и прицельно метнул в кусты две имитационные гранаты. Рванули взрывы, одновременно с ними из кустов, как фазан, вылетел до смерти перепуганный и сильно испачканный замполит и с воплем «Я свой!!!» кинулся прочь.

Когда утром о происшествии доложили командиру, он просветлел лицом и вызвал начальника штаба.

– Васильич, слышал уже про бомбиста-то нашего? Ага, ну, я так и думал. Вот что, спланируй-ка для всего личного состава части практические занятия по метанию ручных гранат. Так, … да, поэскадрильно, в течение недели.

– Есть, товарищ командир. А ответственным кого?

– Ну, – усмехнулся командир,– кандидатура у нас одна. Я думаю, ему будет приятно…

Записки о сумасшедшем

Подполковник Мельников сошёл с ума. Событие, конечно, прискорбное, но обыденное. Бывает. Даже с подполковниками. Доподлинную причину помешательства установить не удалось, хотя некоторые странности за Мельниковым замечали и раньше. Почему-то он очень боялся быть отравленным, для профилактики регулярно полоскал рот уксусом а также никогда не ел и не пил ничего холодного. Однажды он заявился в ТЭЧ, [32] разделся до пояса и попросил техников погреть ему спину паяльной лампой, так как, дескать, ощущает в организме признаки отравления. Личный состав в ужасе разбежался. Поскольку странного народа в армии хоть отбавляй, с Мельниковым не связывались, надеясь на то, что его куда-нибудь переведут или сам уволится. Не тут-то было.

Однажды на партийном собрании Мельников попросил слова. Вышел на трибуну, как всегда идеально выбритый, в наглаженном мундире, дождался тишины и произнёс краткую речь. Из неё присутствующие, в частности, узнали, что все они являются сексуальными собаками и гнусными извращенцами, которые постепенно выжигают у него, Мельникова, половые органы путём точного наведения на окна его квартиры антенн радиолокационной системы посадки, а также регулярно предпринимают попытки отравления парами свинца с помощью электропаяльников.

Командир содрогнулся. Присутствующие тоже. Под предлогом врачебно-лётной комиссии Мельникова отвезли в госпиталь. Осмотрев пациента, начальник психиатрического отделения радостно потёр руки и заявил:

– Наш клиент! Оставляйте!

Через месяц Мельникова уволили из Красной Армии вчистую, однако, в психушку не посадили, посчитав его психом неопасным.

Однако в сорванной башне подполковника что-то намертво заклинило, и он напрочь отказался считать себя пенсионером. Каждое утро, одетый строго по форме, он прибывал на развод, пенсию получать категорически отказывался и настойчиво стремился принять участие в жизни парторганизации части. И вот тут-то возникла проблема! За КПП Мельникова можно было не пускать, пенсию переводить на сберкнижку, а вот как снять его с партучета? Ни в одном руководящем документе не было написано, что делать, если коммунист сошёл с ума. В ведомостях он числился задолжником по партвзносам, что в те годы считалось сродни измене Родине, и парторг, каждый раз, страдая от неловкости, объяснялся в высоких штабах. Однако, как помочь горю, не знал никто.

Между тем, Мельников начал писать жалобы. Странные по форме и жуткие по содержанию, они разлетались по всем руководящим партийным органам, вплоть до Комитета партийного контроля при ЦК. О своих проблемах с головой Мельников в письмах тактично умалчивал.

Наконец, чтобы разобраться на месте, из Москвы прибыл контр-адмирал из военного отдела ЦК. Собрали парткомиссию. Адмирал, строго соблюдая флотские традиции, произнёс краткую вступительную речь, в которой цензурными были только предлоги и знаки препинания. Смысл её можно было передать тезисом: «Какого хрена?!»

Измученный постоянными проверками парторг сначала пытался объяснить ситуацию во всей её сложности и противоречивости, однако флотоводец и слушать ничего не хотел.

Наконец парторг не выдержал и заорал:

– Чёрт с ним, товарищ адмирал! Одним сумасшедшим в партии больше будет! Давайте тогда создадим первичную парторганизацию в дурдоме и поставим его в ней на учёт! Пусть там на собраниях хоть левой ногой голосует!

Наступила мрачная тишина. Адмирал молча собрал свои бумаги, поднялся и направился к двери. Уже выходя, оглянулся и приказал:

– Поставить психа на партучет по месту жительства. При ЖЭКе! Пусть теперь они с ним разгребаются!