Господин Малоссен, стр. 96
Записочка, которую Сенклер подписал своим именем.
67
Она заметила грусть во взгляде инспектора Титюса, когда он вошел к ней в камеру тем вечером.
– Ну что же, Мари-Анж, сегодня я пришел к вам в последний раз.
В руках он, как всегда, держал корзину, из которой выглядывало золотистое горлышко бутылки шампанского, накрытой ресторанной салфеткой.
– Икра, – объявил он.
Она помогла ему разложить приборы. Серебро, фарфор и два хрустальных фужера.
– Какая глупость – втискивать шампанское в эти узкие мензурки; шампанское требует свободного пространства.
Марка производителя на банке с икрой была одобрительно встречена Мари-Анж.
Инспектор Титюс перехватил ее взгляд.
– Каждый раз я замечаю, как вы украдкой посматриваете на этикетки, – проверить, не подсовываю ли я вам какую-нибудь дрянь, – спокойно сказал он. – За кого вы меня принимаете? Не все полицейские – полицейские чиновники. Некоторые тоже знают толк в жизни…
Она не смогла удержаться от улыбки.
Он открыл шампанское осторожно, без хлопка.
Мелодия игристого вина полилась в широкие бокалы. Мелкие пузырьки, высокие ноты.
– Еще я принес вам это.
Ее первый розовый костюм. Ее вторая кожа. Приятной чистоты и свежести. И в придачу к этому трусики и бюстгальтер, которые были на ней в день ареста. Она не смогла удержаться и через какое-то мгновение уже стояла перед ним нагая, сбросив все, что на ней было, на пол и протягивала руки.
Он смотрел на нее, не дыша. Ему пришлось призвать на помощь всю свою любовь к Таните, чтобы не выйти за рамки профессиональной этики. И все же на несколько секунд он окаменел, застыв с костюмом в руках и глядя на нее. Потом, в который раз, он повторил:
– Нет, решительно, я ненавижу тюрьму.
Он заметил нечто вроде белой тени на ее светлой коже. Он обвел указательным пальцем контуры бледного следа, который начинался от груди, покрывал все левое плечо, стягивался к горлу и спадал по животу к правому бедру. Девушка носила на себе призрак рисунка.
– Попробую догадаться, что это была за татуировка…
Она не отступила под легким нажимом его любопытного пальца. А он чувствовал, как плавится жизнь в напряжении этого тела.
– «Меланхолия», – сказал он наконец. – Не дюреровская, а другая – Кранаха.
Он покачивал головой.
– Ноги ангела – вот здесь, у вашего бедра, а голова – вот в этом месте, как раз под ключицей.
Он протянул ей ее вещи.
– Почему вы решили свести татуировку? – спросил он, пока она одевалась.
О, этот волнующий изгиб бедер, проскальзывающих в узкие юбки костюмов!
– Попробую угадать…
Бюстгальтер – из тех, что больше выпячивают, чем поддерживают грудь.
– Ах да! Точно. Вы ее продали старику Флорентису, так?
Розовый пиджак раскрывался от линии талии и распускался по плечам, будто высовываясь из горлышка изящного кувшина.
– Ну конечно! Вы ее продали старику Флорентису, чтобы оплатить первый номер «Болезни».
Он открыл банку с икрой.
– С этого-то все и началось, не так ли?
Она опять сидела на своем месте, перед горкой зернистого жемчуга, серого, почти живого. Он развернул фольгу, в которую Танита положила пышущие жаром блины.
Между делом он рассказывал. Слова его были столь же точны, как и движения:
– Вот как все это случилось, Мари-Анж. В то время вы работали на студии Флорентиса. Ваш Сенклер поручил вам поискать в той стороне финансовых вливаний, и вы решили инвестировать в это дело свое природное богатство, если можно так выразиться. Флорентис влюбился, но не в вас, а в Кранаха на вашей коже. Старик Рональд с ума сходил по вашей «Меланхолии». Он показал вам свою коллекцию татуировок, и вам пришла в голову счастливая мысль ее пополнить. Вы стали набивать цену, и, когда она дошла до нужной планки, вы принесли ему «Меланхолию» на блюдечке с голубой каемочкой, так?
Так. Он читал по ее глазам, что это было так. И потом, это было то, что рассказал им Флорентис, слово в слово.
– Наверное, больно было свести эту татуировку… Немного сливок?
«Так издеваться над собой, чтобы профинансировать такое дерьмо, как эта „Болезнь"… – думал он. – Должно быть она его любит до беспамятства, эту сволочь Сенклера!» Она протянула свою тарелку. Сливки завитками легли на блины и тут же исчезли в пористом гречишном тесте, как снег в полях.
– Тогда-то у вас и появилась идея продать ему и другие татуировки, да? Вы свели подопечных Жервезы с Сенклером. Некоторые согласились обменять кусочек собственной кожи на мешок денег. В то же время вы внушали Рональду, что, скупая татуировки бывших проституток, он помогал им вернуться в общество. Таким образом, несчастный старик отправлял девиц на смерть, полагая, что вытаскивает их из грязи.
И вдруг он спросил:
– И как? Это было забавно?
Он задал этот вопрос, глядя, как она подносит полную ложку ко рту, и не мог не заметить, что ей было довольно трудно проглотить. Он положил свою ложку, не притронувшись к ее содержимому.
– Но, может быть, вы не знали, что Сенклер просто-напросто убивает ваших бывших подружек?
Он уже не повторял сказанное Рональдом. Он начал вплетать собственные размышления.
– Они пропадали, но вам не было до этого никакого дела. Вы ведь были всего лишь загонщиком. Посредницей, не более того.
Неожиданно пришедшая к нему мысль поразила его самого.
– И вы не знали, что он истязал этих несчастных, снимая садистские фильмы?
Она тоже положила ложку.
Они долго молчали.
Потом он спросил:
– Когда вы это узнали, Мари-Анж?
Она не ответила.
– Уже после ареста?
Она молчала.
– Вы уже знали это, когда доставали тело папаши Божё.
Она молчала.
– Вы не хотели этому верить, так?
Он ухватился за это предположение. Весьма вероятно, что оно не было ложным.
– Что он вам говорил, ваш Сенклер? Что эти девушки изменили свою жизнь? Что так часто случается, что завязавшие проститутки спешат убраться куда подальше? Что, в сущности, они следовали вашему примеру?
Он круто поворачивает:
– Вам уже доводилось мочить кого-нибудь, Мари-Анж? Убивать, я имею в виду. Добровольно. Хладнокровно. Вы уже упивались чьей-нибудь агонией?
Она казалась усталой.
– Хорошо, – сказал он.
Они оба были заперты в одном подземелье. Он решил, что настало время выйти отсюда.
– Сенклер оказался гораздо большим обманщиком, чем вы, Мари-Анж.
«Пора, – думал он, – вот теперь». И все же он еще колебался.
– И еще более сумасшедшим!
Он посмотрел на нее. Он увидел бурю сомнения. «Ну, была не была!»
– Это он – отец, – решился Титюс.
Она подняла недоверчивые глаза.
– Ребенок Жервезы… это от него, – подтвердил он.
Потом пробормотал:
– Весьма сожалею.
Он знал, что она теперь не спустит с него глаз, даже если он сейчас же покинет камеру, он до конца своих дней будет чувствовать, как взгляд этой женщины сверлит его совесть. Он заговорил:
– Давняя история. Страсть, зародившаяся задолго до вашего появления, Мари-Анж. Совершенно безрассудная. Под стать собственному безумию каждого из этих двоих. Дьявол и Бог. Когда Жервеза чуть было не сцапала Сенклера в том подвале, где мучили Мондин, она уже была беременна. И она ему это сказала. Тогда Сенклер подослал к ней убийц, намереваясь разом убрать полицейского и расправиться с будущей матерью. Она не узнала его под маской хирурга, она ни на секунду не заподозрила, что машина – тоже его рук дело. А потом вас арестовали. И все начало проясняться. Взяли Лемана, Казо и девицу Дютиёль (теперь уже и не разберусь, знаете ли вы этих людей или нет), и Казо сдал всю выручку. Мой приятель Силистри немного ему в этом подсобил. Когда Жервеза узнала, что все нити ведут от Сенклера и к нему же приводят, это ее сильно задело, что и говорить. Но вот не далее как вчера она вернулась к нему.