Господин Малоссен, стр. 69
– Нехорошо было так поступать со мной, – вдруг сказала Мари-Анж.
Жервеза сначала не поняла, в чем дело.
Звук голоса дошел до нее раньше, чем смысл слов. Мари-Анж и ее звонкий мальчишеский голос.
– Некрасиво, Жервеза.
Мальчугану было плохо.
– Посадить меня в тюрьму…
Жервеза не ответила.
– Зачем? Во что я здесь превращусь, в тюрьме? Мари-Анж растерянно смотрела на нее.
– Ты думаешь, тюрьма это выход?
Она наклонилась к Жервезе.
– Ну?.. Если честно?
Она робко улыбнулась.
– В одиночке, к тому же!
Она покачала головой.
– И это в тот момент, когда я нашла свой путь…
Она нахмурила брови.
– Кого же мне теперь убивать?
Она смотрела с настойчивым убеждением.
– Убивать стало моей жизнью, Жервеза! Это моя жизнь – убивать! Постарайся понять меня, господи боже. Ну, будь же гуманной! Кого, по-твоему, я могу здесь убить?
Должно быть, Жервеза изменилась в лице, потому что эта дрянь расхохоталась ей в глаза.
– Какой же ты можешь быть дурой, дорогуша!
Ей и правда было весело. Она так покатывалась со смеху, что у нее даже немного растрепались волосы.
– Бедная Жервеза! Что ты, интересно, напридумывала себе, глядя на меня? Уже разложила меня по полочкам, а? На свои перфокарты! Сдвиг по фазе: разбирает свои преступления! Обвиняет папу, маму, общество и всю систему, так? Да нет, Жервеза, убийство – это совсем не то. Это профессиональное занятие, не больше. И ничуть не менее прибыльное к тому же, чем все ваше Милосердие!
Жервеза спросила:
– Кому ты продавала татуировки, Мари-Анж?
Смех спал так же мгновенно, как и налетел. Тоном преданной соратницы Мари-Анж ответила:
– Ты хочешь знать имя посредника или коллекционера?
– Кому ты продавала татуировки?
Мари-Анж, казалось, вздохнула с облегчением:
– Значит, посредника. Очень хорошо. Потому что коллекционера я не знаю.
Она секунду помедлила.
– Ты уверена, что хочешь знать его имя, Жервеза? Думаю, тебе это не понравится.
Жервеза слушала.
– Тебе и так, наверное, не очень-то приятно было узнать, что это я… Мне действительно очень жаль. Ты этого не заслужила. Только не ты. Порой мне было неловко думать о тебе во время работы. Я говорила себе…
Она осеклась.
– Ты правда хочешь знать, кому я продавала эти татуировки?
Жервеза не стала повторять свой вопрос.
– Ты уверена, Жервеза?
Жервеза ждала.
– Его зовут Малоссен, – ответила наконец Мари-Анж.
Жервеза вытянулась в струнку.
– Бенжамен Малоссен, Жервеза, знаешь такого? Святой. Со своим святым семейством: Лауной, Терезой, Кларой, Жереми, Малышом, Верден, Это-Ангелом и с этим своим толстым отвратительным псом, и своей мамочкой, которая развлекалась уж никак не меньше моего, но ее, непонятно почему, никто в этом не упрекает.
Жервеза молчала. Мари-Анж сочувствующе посмотрела на нее.
– Я понимаю тебя, Жервеза, всегда такой адский шум стоит, когда Иисус падает с креста.
Жервеза сначала не смогла объяснить свою реакцию. Это было похоже на волну. Это поднялось из самой глубины, неудержимо, как гейзер, и выплеснулось изо рта прямо на розовый костюм.
Против всякого ожидания, Мари-Анж даже не шелохнулась, чтобы закрыться. Не стала спасать ни тело, ни лицо, ни волосы, ни ноги. Когда Жервеза наконец поднялась, чувствуя во рту кислый привкус и глядя сквозь навернувшиеся слезы, эта девица отодвинулась на койке и, прислонившись спиной к стене, издали смотрела на Жервезу. Обобщающим взглядом. И наконец удовлетворенно произнесла, облизывая губы:
– Она еще и беременная. Этого я уж не ожидала.
45
– Малоссен? – удивился Силистри. – Тот самый?
– Малоссен из Бельвиля? – переспросил Титюс. – Тот, что вечно со своими ребятишками? Малоссен из «Зебры»?
– Малоссен, – повторила Жервеза, садясь в служебную машину.
– И ты думаешь, это возможно?
– Возможно или нет, но это то, что она сказала, и чему с радостью поверит Лежандр, и что она повторит на допросе.
– Малоссен… – прошептал Титюс.
И добавил:
– Если еще добавить этого Клемана Клемана, который фотографировал татуировки повесившихся, получается, что Малоссен хорошо влип.
– …
Жервеза молчала.
Силистри украдкой взглянул на нее.
– Что, сильно тебя ошарашила эта новость, а?
У нее драло в горле, нос покраснел, и вообще, Жервеза хотела сейчас лишь одного: добраться домой.
– Тебя поэтому и вывернуло на ее розовый костюмчик? – спросил Силистри. – Это был шок?
– Нет.
– Нет? Тогда что? Ты нездорова, Жервеза? Оба инспектора пожирали ее глазами. Сама мысль, что Жервеза больна, была им невыносима.
– Я беременна, – сказала она.
Титюс и Силистри буквально смели входную дверь притона. От удара вышибала рухнул между столов. Высадка полицейского десанта не входила в установленные обычаи «Трефового Туза». Во всяком случае, этих двоих, креола и татарина, которые размахивали удостоверениями, выкрикивая имя Рыбака, здесь никогда еще не видели.
– Рыбак. Нам нужен Рыбак. Он здесь?
И тут встает сам Рыбак, медленно разворачивая свои два метра росту, в костюме с иголочки, все еще держа в руках сданные карты, и, как хороший осведомитель, делает вид, что не узнает этих двух легавых:
– Что вам надо от Рыбака?
– О любви хотим поговорить, – прошипел татарин, оскалив зубы.
– Это вы – Рыбак? – спросил антилец.
– Только для друзей.
– Мы вас ждем снаружи.
– А если я останусь внутри?
– Если ты останешься внутри, то никто отсюда не выйдет, папаша, – ответил татарин с голубыми глазами. – У нас есть большой замок.
– Какого черта вы сюда-то за мной приперлись? – спросил Рыбак, догоняя Титюса и Силистри на улице.
– Пушка при тебе? – спросил Силистри. Трое мужчин широким шагом мерили ночную мостовую.
– Все мое при мне. Почему вы спрашиваете? Подсобить где?
– Дай сюда, – приказал Силистри, щелкнув пальцами.
– Что?
– Дай сюда.
– Можешь не сомневаться, – прибавил Титюс, – обратно ты ее не получишь.
– Что я такого сделал?
Рыбак обиженно вздохнул, как наказанный ребенок, кладя свой «смит-вессон» на ладонь Силистри.
– Держи наготове, – сказал Силистри, передавая револьвер Титюсу.
Затем, втолкнув Рыбака в подворотню, угрожающе заговорил:
– Эти трое твоих молодчиков, что охраняли Жервезу в больнице, ты им доверяешь?
– Герметичная упаковка, какие вопросы! Никто не смог бы к ней туда пробраться. И к Мондин, кстати, тоже.
Полных два метра Рыбака немного осели под кулаком Силистри. Что-то с печенью, наверное. И еще эта мигрень в придачу. Когда в голове у Рыбака перестало гудеть, он отчетливо услышал, как Силистри сказал ему:
– Жервеза беременна.
А Титюс добавил:
– Мы вернем тебе пушку, когда ты приведешь нам того, кто это сделал.
– Фабио! Эмилио! Тристан!
Склонившись над одним бильярдным столом, трое сутенеров раздумывали, следует ли закатить красный от борта или пробить прямо по нему, слегка поцеловав слева, когда над ними прогремел голос патрона. По тону было ясно: припекло. Все трое обернулись как один. Кулак Рыбака смазал все три подбородка подряд.
– Жервеза беременна!
Они хотели было подняться, но ноги Рыбака приняли эстафету.
– Кто это сделал?
Они поспешили спрятаться под бильярд, но вот и бильярдный стол уже завис над их головами. Хуже того: он грозил упасть.
– Кто?
Из камеры, где она появилась, через надсмотрщицу-кетчистку, через охранников у входа и, наконец, через шоферов фургонов, новость вышла за пределы тюрьмы и разлетелась повсюду, докатившись и до кулуаров префектуры.
– Жервеза беременна.
– Прекрати.
– Клянусь тебе.
Ореол тамплиеров сильно померк при этом известии.