Королева Марго (др. перевод), стр. 75

– Царствовать в Наварре! – сказал герцог. – Но если…

– Герцог Анжуйский будет провозглашен польским королем, да? Я за вас кончаю вашу мысль.

Франсуа с некоторым страхом посмотрел на Генриха.

– Так слушайте, Франсуа! – продолжал Генрих. – Поскольку от вас ничто не скрыто, я выскажу свои соображения на эту тему: предположим, герцог Анжуйский становится королем Польским, а в это время наш брат Карл – от чего сохрани его бог! – умирает, то ведь от По до Парижа двести лье, тогда как от Варшавы до Парижа – четыреста, следовательно, вы будете здесь и наследуете Карлу, когда король Польский только еще узнает, что французский престол свободен. После этого, Франсуа, если вы будете довольны мной, вы мне вернете Наваррское королевство, которое будет лишь зубцом в вашей короне; и только при этом условии я его приму. Худшее, что может с вами быть, – это остаться королем в Наварре и сделаться там родоначальником новой династии, продолжая жить по-семейному со мной и с моей семьей. А кто вы здесь? Несчастный, преследуемый принц, жалкий третий сын, раб двух старших, которого по любой прихоти могут засадить в Бастилию.

– Да, да, – ответил Франсуа, – я это чувствую так же хорошо, как плохо понимаю, почему вы сами отказываетесь от этого плана и предлагаете его мне? Неужели у вас ничего не бьется здесь?

И герцог Алансонский положил руку на сердце Генриха.

– Бывают ноши не в подъем, – ответил, улыбаясь, Генрих, – а этот груз я даже не стану пытаться поднимать. Я так боюсь самого усилия, что у меня пропадает всякое желание завладеть грузом.

– Итак, Генрих, вы действительно отказываетесь?

– Я это сказал де Муи и повторяю вам.

– Но в таких делах, мой милый брат, не говорят одни слова, а доказывают делом.

Генрих вздохнул свободно, как борец, почувствовавший, что спина противника начинает подаваться.

– Я это и докажу сегодня же, – ответил он. – В девять часов вечера и список вождей, и план их действий будут у вас. Акт о моем отречении я уже вручил де Муи.

Франсуа взял руку Генриха и с чувством пожал ее обеими руками.

В эту минуту к герцогу Алансонскому вошла Екатерина и, как обычно, без доклада.

– Вместе! Как два хороших брата! – улыбаясь, сказала королева-мать.

– Надеюсь! – ответил Генрих с полным самообладанием, тогда как герцог Алансонский побледнел от страха.

Затем Генрих отошел на несколько шагов, чтобы дать Екатерине возможность поговорить с сыном не стесняясь.

Королева-мать вынула из своей сумочки дорогую, превосходно сделанную вещицу.

– Эта застежка сделана во Флоренции, – сказала Екатерина сыну, – я вам дарю ее, чтобы носить на поясе и пристегивать к ней шпагу. – Затем шепотом добавила: – Если сегодня вечером вы услышите шум в комнате вашего зятя Генриха, не выходите.

Франсуа сжал руку матери, говоря:

– Не разрешите ли показать ему застежку, которую вы мне подарили?

– Можете сделать еще лучше: подарите от вашего и моего имени, потому что я заказала для него такую же.

– Слышите, Генрих, – сказал Франсуа, – моя милая матушка принесла мне эту драгоценную вещичку и делает ее еще драгоценнее, разрешая подарить вам.

Генрих пришел в восторг от красоты этой вещицы и рассыпался в благодарностях. Когда его излияния кончились, Екатерина сказала сыну:

– Я чувствую себя немного нездоровой и пойду лечь в постель; брат ваш Карл очень устал после охоты и тоже ляжет спать. Поэтому сегодня вечером семейного ужина не будет, а всем подадут ужин в комнаты. Ах, Генрих! Я и забыла похвалить вас за ваше мужество и ловкость: вы спасли жизнь вашему королю и брату! Вы будете вознаграждены за это.

– Мадам, я уже вознагражден! – ответил с поклоном Генрих.

– Сознанием исполненного долга? – ответила Екатерина. – Этого недостаточно; будьте уверены, что мы с Карлом не останемся в долгу и что-нибудь придумаем…

– От вас, мадам, и от моего дорогого брата Карла все будет принято как благо.

И, раскланявшись, он вышел.

«Эге, мой братец Франсуа! – подумал, выйдя, Генрих. – Теперь я уверен, что уеду не один и что заговор, имевший пока тело, будет иметь и голову. Только необходимо быть настороже. Екатерина сделала мне подарок, Екатерина обещала мне награду: тут скрыта какая-то дьявольская штука! Надо сегодня вечером поговорить с Марго».

IV. Благодарность короля Карла IX

Морвель провел часть дня в Оружейной палате короля, но, когда подошло время возвращения с охоты, Екатерина велела отвести его и его подручных к себе в молельню. Как только Карл вернулся в Лувр, кормилица его предупредила, что какой-то человек провел часть дня в его кабинете. Карл IX сначала страшно рассердился на то, что допустили постороннего в его покои, но затем он попросил кормилицу описать наружность этого человека, и когда кормилица ему сказала, что это тот самый человек, которого она к нему вводила по его распоряжению, король догадался, что это был Морвель. Вспомнив о приказе, вырванном у него матерью сегодня утром, он понял все.

– Ого! В тот самый день, когда он спас мне жизнь! – пробурчал Карл. – Время выбрано неудачно.

Он уже сделал несколько шагов, собираясь идти к матери, но его остановила одна мысль:

«Клянусь богом! Если я с ней заговорю об этом, то конца не будет спорам! Лучше будем действовать каждый по-своему».

– Кормилица, – сказал он, – запри все двери и скажи королеве Елизавете, [13] что я плохо чувствую себя после падения и эту ночь буду спать у себя.

Кормилица пошла исполнить приказания, а Карл, так как было еще рано для осуществления его проекта, сел писать стихи.

За этим занятием время бежало для короля всего быстрее. И когда пробило девять часов вечера, он думал, что еще только семь. Карл сосчитал удары и с последним ударом встал с места.

– Черт возьми! Пора! – сказал он.

Взяв плащ и шляпу, он вышел в потайную дверь, пробитую по его приказу в деревянной обшивке стены и неизвестную даже самой Екатерине.

Карл IX направился в покои Генриха, но Генрих прямо от герцога Алансонского зашел к себе только переодеться и тотчас вышел.

«Наверно, он пошел ужинать к Марго, – подумал король. – Насколько я могу судить, теперь он с ней в наилучших отношениях».

И Карл направился к покоям Маргариты.

После охоты Маргарита привела к себе герцогиню Невэрскую, Коконнаса и Ла Моля и вместе с ними подкреплялась сладкими пирожками и вареньем.

Карл IX стукнул во входную дверь; ее открыла Жийона, но при виде короля так перепугалась, что едва нашла в себе силы сделать реверанс и, вместо того чтобы бегом предупредить свою госпожу о приходе августейшего гостя, только ахнула и впустила Карла.

Король прошел через переднюю и, услышав взрывы смеха, двинулся на голоса к столовой.

«Бедняга Генрих! – раздумывал король. – Он веселится, не чуя над собой беды».

– Это я, – сказал он громко, приподняв завесу и высунув свое веселое лицо.

Маргарита вскрикнула от страха; несмотря на веселое выражение королевского лица, оно подействовало на нее, как голова Медузы. Сидя против завесы, она сразу узнала короля.

Двое мужчин сидели спиной ко входу.

– Его величество! – с ужасом воскликнула Маргарита и встала с места.

В то время как трое сотрапезников испытывали такое ощущение, будто их головы сейчас упадут с плеч, Коконнас сохранил ясное сознание. Он тоже вскочил с места, но так неловко, что опрокинул стол и свалил на пол все – посуду, стаканы, кушанья и свечи.

На минуту водворилась полная темнота и мертвая тишина.

– Удирай! – сказал Коконнас Ла Молю. – Смелей! Смелей!

Ла Моль не заставил просить себя вторично: он бросился к стене и стал ощупывать ее руками, стремясь попасть в опочивальню и спрятаться в знакомом кабинете. Но только он переступил порог опочивальни, как столкнулся с другим мужчиной, который только что вошел туда потайным ходом.

– Что это значит? – спросил Карл IX тоном, в котором послышалась грозная нотка раздражения. – Разве я враг пирушек, что при виде меня происходит такая кутерьма? Эй, Анрио! Анрио! Где ты? Отвечай!