Королева Марго (др. перевод), стр. 20

– Берегитесь! Берегитесь! – крикнул Ла Юрьер.

Коконнас отскочил назад. Раненный пулей незнакомец приподнялся на одно колено и, горя местью, хотел ударить Коконнаса кинжалом, но трактирщик вовремя предостерег пьемонтца.

– Ах, гадина! – прорычал Коконнас, набросился на своего врага, три раза вонзил ему в грудь шпагу по самую рукоять и, оставив его биться в предсмертных судорогах, крикнул: – А теперь к адмиралу, к адмиралу!

– Эге, дорогой мой дворянин, вы, кажется, входите во вкус, – сказал Морвель.

– Да, – ответил Коконнас. – Запах ли пороха пьянит меня, или вид крови так волнует, но меня тянет убивать. Это своего рода облава на людей. До сих пор я так охотился только на волков и медведей, но, честное слово, облава на людей мне кажется гораздо интереснее!

И все трое побежали к адмиралу.

VIII. Бойня

Дом, отведенный адмиралу, стоял, как мы сказали, на улице Бетизи. Он представлял собой большое здание в глубине двора, выходившее двумя крыльями на улицу. Ворота и две калитки в каменной ограде, отделявшей дом от улицы, вели во двор.

Когда три наших гизовца выбежали на улицу Бетизи, служившую продолжением улицы Фосе-Сен-Жермен-Л’Озеруа, они увидели, что дом адмирала окружен швейцарской стражей, солдатами и вооруженными горожанами. В руках у них мелькали пики, шпаги или аркебузы, а некоторые в свободной руке держали факелы и освещали эту сцену погребальным колеблющимся светом, который, следуя движениям факелоносцев, то падал на мостовую, то полз по стенам вверх, то пробегал по этому живому морю, где каждый предмет вооружения отсвечивал своим особым блеском. Вокруг, на близлежащих улицах – Тиршап, Этьен и Бертен-Пуаре, – свершалось страшное дело. Слышались пронзительные крики, громыхали выстрелы, и время от времени какой-нибудь несчастный гугенот, бледный, окровавленный, полуголый, большими прыжками, как преследуемая лань, вбегал в зловещий световой круг, где, точно демоны, метались люди.

Через минуту Коконнас, Морвель и Ла Юрьер, встреченные, по их белым крестам, громкими приветствиями, очутились в самой гуще толпы, тяжело дышавшей и тесно сомкнутой, как стая гончих. Они, конечно, не пробрались бы сквозь нее, но многие, узнав Морвеля, дали ему дорогу. Коконнас и Ла Юрьер протиснулись вслед за ним, и все трое очутились во дворе, так как ворота и две калитки были выломаны. Посреди двора стоял человек на пустом пространстве, почтительно освобожденном для него убийцами; он опирался на обнаженную рапиру и не сводил глаз с балкона, выступавшего перед стеклянной дверью в центре здания на высоте около пятнадцати футов от земли. Этот человек нетерпеливо притопывал ногой и время от времени оборачивался, чтобы задать вопрос стоявшим ближе к нему людям.

– Все нет! – сказал он. – Никого!.. Наверно, его предупредили, и он бежал. Дю Гаст, как думаете?

– Это невозможно, ваша светлость.

– Почему? Вы же мне сами говорили, что за минуту до нашего прихода какой-то человек без шляпы, с обнаженной шпагой в руке, бежавший точно от погони, постучал в ворота и его впустили.

– Верно, ваша светлость! Но почти сейчас же вслед за ним пришел Бэм, ворота были выломаны, а дом окружен. Человек действительно вошел, но выйти он не мог никак.

– Эге! Если не ошибаюсь, ведь это герцог Гиз? – спросил Коконнас мэтра Ла Юрьер.

– Он самый. Да, великий Генрих Гиз собственной персоной, и он, наверно, дожидается, когда выйдет адмирал, чтобы разделаться с ним так же, как адмирал разделался с его отцом. Каждому свой черед, а сегодня, слава богу, пришел наш.

– Эй! Бэм! Эй! – громко крикнул герцог. – Неужели еще не кончили?

И концом своей тоже нетерпеливой шпаги он высек искры из каменной мостовой двора.

В доме послышались какие-то крики, затем выстрелы, сильный топот и звяканье оружия. Потом все разом стихло.

Герцог рванулся к дому.

– Ваша светлость, ваша светлость! – сказал Дю Гаст, останавливая герцога. – Ваше достоинство требует, чтобы вы оставались здесь и ждали.

– Ты прав, Дю Гаст! Спасибо! Я подожду. Но, правду говоря, я умираю от нетерпения и беспокойства. А вдруг он улизнул!

Теперь топот ног в доме стал слышнее, и на оконных стеклах второго этажа заиграли красные отблески, как при пожаре.

Стеклянная дверь, не один раз привлекавшая взоры герцога, распахнулась или, вернее, разлетелась вдребезги, и на балконе появился человек; лицо его было бледно, шея залита кровью.

– Бэм! Наконец-то! – крикнул герцог. – Ну что? Что?

– Сдесь! Фот! Фот! – спокойно ответил немец, затем нагнулся, и через несколько секунд стал напряженно разгибаться, видимо, приподнимая какую-то большую тяжесть.

– А где остальные, где остальные? – нетерпеливо спросил герцог.

– Оздальные кончают оздальных.

– А ты что делаешь?

– Сейчас увидите; отойтить назат немношко.

Герцог сделал шаг назад.

В эту минуту стало видно и то, что немец с таким усилием подтягивал к себе.

Это было тело старика.

Бэм поднял его над перилами балкона, раскачал в воздухе и бросил к ногам своего хозяина.

Глухой звук падения, кровь, хлынувшая из тела и широко обрызгавшая мостовую, ужаснули всех, не исключая герцога, но чувство ужаса длилось недолго, уступив место любопытству – все присутствующие подались на несколько шагов вперед, и дрожащий свет факела упал на жертву. Стали видны и седая борода, и строгое почтенное лицо, и руки, застывшие в смертной неподвижности.

– Адмирал! – вскрикнули разом двадцать голосов и разом смолкли.

– Да, адмирал, это он! – сказал герцог, подойдя к телу и с затаенной радостью разглядывая своего врага.

– Адмирал! Адмирал! – вполголоса повторяли свидетели этой жуткой сцены, сбившись в кучу и робко приближаясь к великому поверженному старцу.

– Ага, Гаспар! Вот ты наконец! – торжествующе произнес герцог Гиз. – Ты велел убить моего отца, теперь я мщу тебе!

И он дерзко поставил ногу на грудь протестантского героя.

В тот же миг глаза умирающего с трудом открылись, простреленная, залитая кровью рука его сжалась в последний раз, и, оставаясь все так же недвижимым, адмирал ответил замогильным голосом:

– Генрих Гиз, настанет час, когда и ты почувствуешь на своей груди ногу твоего убийцы. Я не убивал твоего отца. Будь проклят!

Герцог вздрогнул, побледнел, и ледяной холодок пробежал по его телу. Он провел рукой по лбу, как бы отгоняя от себя мрачное видение, затем опустил руку и решился еще раз взглянуть на адмирала, но глаза убитого уже закрылись, рука лежала неподвижно, а вместо ужасных слов изо рта хлынула черная кровь, заливая седую бороду.

Герцог с какой-то отчаянной решимостью взмахнул шпагой.

– Итак, монсир, фы доволен? – спросил его Бэм.

– Да, да, мой храбрый Бэм! – ответил Гиз. – Ты отомстил…

– За херцог Франсуа, да?

– За религию, – упавшим голосом ответил Гиз. – А теперь, – продолжал он, обращаясь к швейцарцам, солдатам и горожанам, заполнившим улицу и двор, – за дело, друзья мои, за дело!

– Здравствуйте, месье Бэм, – сказал Коконнас, с чувством восхищения подходя к немцу, все еще стоявшему на балконе и спокойно вытиравшему свою шпагу.

– Так это вы спровадили его на тот свет? – восторженно крикнул ему Ла Юрьер. – Как это удалось вам, достопочтенный месье Бэм?

– О-о! Ошень просто, ошень просто! Он слыхал шум, отворял свой тверь, я протыкал его мой рапир. Но это еще не все, я думай, Телиньи еще стоит за себя, я слышу, как он кричит.

Действительно, в эту минуту донесся из дома отчаянный, как будто женский вопль. Показались фигуры двух бежавших мужчин, которых преследовала целая вереница убийц. Одного мужчину убили выстрелом из аркебузы; другой добежал до открытого окна и, не обращая внимания ни на высоту, ни на врагов, ждавших его внизу, бесстрашно прыгнул во двор.

– Бей! Бей! – закричали преследователи, видя, что жертва может ускользнуть.

Прыгнувший человек поднялся на ноги, подобрал шпагу, выпавшую у него из рук при падении, бросился стремглав сквозь толпу, сбил трех или четырех с ног, проткнул кого-то шпагой и среди треска пистолетных выстрелов и ругани промахнувшихся по нему солдат мелькнул как молния мимо Коконнаса, с кинжалом в руке поджидавшего у ворот.