Анж Питу (др. перевод), стр. 122
Мамаша Бийо молитвенно сложила руки.
– Господин Жильбер не захотел, – сказал Питу.
– Неужели господин Жильбер хочет, чтобы моего муженька убили? – рыдая, вымолвила г-жа Бийо.
– Да нет, что вы! – вступился Питу. – Господин Бийо и господин Жильбер обо всем договорились. Господин Бийо побудет в Париже еще немножко, ведь надо же довершить революцию.
– Вдвоем, что ли? – спросила мамаша Бийо.
– Нет, с ними еще господин де Лафайет и господин Байи.
– Вот оно что! – восхитилась фермерша. – Ну, если он там с господином де Лафайетом и с господином Байи…
– Когда он думает вернуться? – спросила Катрин.
– Вот уж об этом, барышня, я понятия не имею.
– А как же ты сам вернулся, Питу?
– Я доставил к аббату Фортье Себастьена Жильбера и пришел к вам передать поручение господина Бийо.
Выговорив эти слова, Питу с подчеркнутым достоинством встал, и его дипломатический ход был верно понят, если не слугами, то хозяевами.
Мамаша Бийо тоже встала и отослала всех домочадцев.
Катрин, по-прежнему сидя, ломала себе голову над невысказанной мыслью Питу.
«Что он мне передаст?» – думала она.
XXX. Отречение госпожи Бийо
Обе женщины призвали на помощь все свое внимание, чтобы выслушать волю почтенного отца семейства. Для Питу не было секретом, что ему выпала нелегкая задача: он видел в деле мамашу Бийо и Катрин, знал властность первой и строптивый, необузданный нрав второй. Катрин, такая ласковая, трудолюбивая, добрая дочь, благодаря всем этим достоинствам приобрела огромное влияние на всех обитателей фермы.
Приступая к исполнению своей миссии, Питу заранее знал, как обрадует одну из хозяек и как огорчит другую.
Ему казалось немыслимым, невозможным, чтобы мамаша Бийо отошла на задний план. Это возвышало Катрин, поднимая ее до Питу, что в нынешних обстоятельствах было, по его мнению, излишне.
Но он прибыл на ферму как гомеровский вестник, наделенный устами, памятью, но не разумом. Итак, он начал в следующих выражениях:
– Госпожа Бийо, желание господина Бийо заключается в том, чтобы вы испытывали как можно менее мучений.
– Как так? – удивилась славная женщина.
– Каких таких мучений? – осведомилась юная Катрин.
– Управление такой фермой, как ваша, – отвечал Питу, – требует множества хлопот и трудов: надо и торговать…
– Ну и что? – воскликнула хозяйка.
– И платить работникам…
– Ну и что?
– И пахать…
– И что с того?
– И убирать урожай…
– Кто же спорит?
– Само собой, никто не спорит, госпожа Бийо, да только, чтобы торговать, надо ездить на ярмарку.
– На то у меня лошадь есть.
– Чтобы расплачиваться, надо рядиться.
– Ну, глотка у меня здоровая.
– Чтобы пахать…
– Разве я не привыкла присматривать за работниками?
– А жатва? Тут уж управиться потрудней: надо и еду батракам сготовить, и возчикам помочь…
– Ради моего муженька я ничего этого не побоюсь, – воскликнула достойная женщина.
– И все-таки, госпожа Бийо…
– Что «все-таки»?
– Столько работы в ваши годы…
– Подумаешь! – отозвалась мамаша Бийо, окинув Питу враждебным взглядом.
– Помогите же мне, мадемуазель Катрин, – взмолился бедняга, видя, что дело все больше запутывается, а силы у него иссякают.
– Не знаю, чем вам помочь, – возразила Катрин.
– Ну ладно! Речь вот о чем, – продолжал Питу. – Господин Бийо не хочет, чтобы все это бремя легло на госпожу Бийо.
– А на кого же? – перебила она, трепеща от почтительного изумления.
– Он указал на особу покрепче, плоть от плоти вашей и его. – Он указал на мадемуазель Катрин.
– Чтобы моя дочка Катрин управляла домом? – недоверчиво и с невыразимой завистью в голосе вскричала почтенная мать.
– Я во всем буду слушаться вас, матушка, – краснея, поспешно сказала Катрин.
– Нет уж, нет уж, – настойчиво возразил Питу, который, сделав первый шаг, далее шел напролом. – Нет уж! Я передаю все, что мне было велено. Господин Бийо поручает и наказывает мадемуазель Катрин заменить его во всем: и в работе, и в управлении домом.
Каждое его слово, проникнутое правдой, вонзалось хозяйке прямо в сердце, но в сердце этом было слишком много доброты: вместо того чтобы поддаться еще более жестокой зависти, еще более жгучему гневу, славная женщина, уверившись в том, что верховодить ей больше не придется, стала еще смиреннее и еще тверже уверовала в непогрешимость мужа.
Разве Бийо мог ошибиться? Разве можно было его ослушаться?
Эти два довода добрая женщина обратила против себя самой.
И все ее сопротивление рухнуло.
Она посмотрела на дочь и в глазах ее прочла лишь скромность, доверие, добрую волю, нежность и неизменное почтение. И она окончательно уступила.
– Господин Бийо прав, – сказала она. – Катрин молода, умом ее бог не обидел, хоть она и себе на уме.
– Что есть, то есть, – подхватил Питу, уверенный, что отпускает девушке комплимент, хотя на самом деле это была скорее колкость.
– Катрин легче будет, чем мне, разъезжать, – продолжала мамаша Бийо. – Она лучше меня сумеет день-деньской присматривать за работниками. Она дороже продаст, удачней купит. Уж моя-то дочка сумеет себя поставить, чтоб ее слушались!
Катрин улыбнулась.
– Что ж, – продолжала добрая женщина, даже не испытывая потребности вздохнуть, – теперь Катрин побегает по полям! Теперь она сама будет распоряжаться деньгами! Теперь все время будет в разъездах! Теперь она, моя девочка, превратится в парня!
Питу хвастливо объявил:
– Не беспокойтесь за мадемуазель Катрин! Я здесь, рядом, и буду везде с ней ездить.
В ответ на это великодушное предложение, которым Анж надеялся поразить женщин, Катрин бросила на него столь странный взгляд, что он совсем смешался.
Девушка покраснела, но не от удовольствия; она пошла пятнами, что свидетельствовало разом о двух движениях души, то есть изобличало сразу гнев и нетерпение, желание высказаться и необходимость молчать.
Питу был не светский человек, он не чувствовал оттенков. Но понимая, что румянец Катрин не свидетельствует о полном ее согласии, он сказал, раздвинув пухлые губы в лучезарной улыбке, отчего обнажились его огромные зубы:
– Что же вы молчите, мадемуазель Катрин?
– А вы, господин Питу, сами не понимаете, что сморозили глупость?
– Глупость? – изумился влюбленный.
– Разрази меня гром! – воскликнула мамаша Бийо. – Еще не хватало моей дочке Катрин разъезжать с телохранителем!
– А как же она будет в лесу? – возразил Питу с таким простодушно-озабоченным видом, что грешно было бы над ним смеяться.
– А это тоже мой муженек наказал? – продолжала мамаша Бийо, также умевшая отпустить колкость.
– Ну, нет! – подхватила Катрин. – Это занятие для лентяя, мой отец никогда бы не дал такого совета господину Питу, а господин Питу нипочем бы на это не согласился.
Питу в остолбенении таращил глаза то на Катрин, то на мамашу Бийо; все возведенное им здание рушилось.
Катрин, женщина до мозга костей, разгадала горестное разочарование Питу.
– Господин Питу, – сказала она, – это вы в Париже видели, чтобы девушки, всему свету на потеху, повсюду таскали за собой молодых людей?
– Но вы же не девушка, – еле ворочая языком, прошептал Питу, – вы же хозяйка дома.
– Ну, ладно! Поболтали и хватит! – отрезала мамаша Бийо. – У хозяйки дома и без того дел по горло. Пошли, Катрин, я передам тебе все хозяйство, как велел отец.
И на глазах у застывшего столбом Питу началась церемония, не лишенная величия и даже поэзии, хоть и по-деревенски простая.
Мамаша Бийо отделила от связки один за другим все ключи, по очереди передала их Катрин и отчиталась перед ней в белье, бутылках, мебели и съестных припасах. Она подвела дочку к старому комоду с инкрустацией, сделанному году в 1738 или 1740, в тайном отделении которого папаша Бийо хранил документы, луидоры и все семейные ценности и архивы.