Встреча в Кливленде, стр. 5

Резким движениям она села на кровати. Что такое? Где она находится? Или это снова сон, быть может, просто не такой уж страшный?

«Великан» возвышался рядом и ласково и озабоченно глядел на нее.

Понемногу к ней начало возвращаться чувство реальности происходящего.

— Теперь ты выглядишь лучше, — сказал он тихим мягким голосом и вышел из комнаты.

Лучше чем — когда? Спутанные волосы рассыпались по плечам, блузка изодралась в клочья, а юбка вся промокла, безнадежно измялась и вся была покрыта грязью. Если это называется «лучше», то как же она выглядела раньше?

Великан вернулся, неся пластмассовый поднос с двумя пластмассовыми чашками. Он сел рядом и положил поднос ей на колени.

— Горячий шоколад, — хмуро пояснил он. — Надо подкрепиться.

Что ж, человек, подающий среди ночи девушке в постель горячий шоколад, должен быть не так уж плох. Она пригубила напиток и проговорила:

— Спасибо, очень вкусно.

Великан взял свою чашку и направился к креслу. Затем вновь заговорил тем же мрачным голосом, каким предлагал шоколад:

— Нам нужно сказать друг другу пару слов, если ты, конечно, сейчас в состоянии.

Состояние ее было такое, что с ней вот-вот мог случиться нервный припадок, но она, пересилив себя, согласилась:

— Да, конечно. Во-первых, я очень вам признательна. Не знаю, откуда вы взялись... И, ради Бога, извините за мой вид... — Внезапно ею овладело острое чувство смущения.

Парень никак не прореагировал на ее последнюю реплику, однако, задавая вопрос, уже демонстративно не смотрел в сторону своей гостьи.

— Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Я помню, как вы одевали меня, — очень тихо ответила она. — А потом куда-то, кажется, несли...

— Нет, меня интересуют более ранние события.

— К сожалению, я помню все-все-все. Каждую мерзкую подробность, — прерывисто вздохнула она.

— Встань.

— Что?

— Посмотри, все ли у тебя в порядке, — хмуро посоветовал он.

— А разве нет? — притворно удивилась она.

Он поднялся с кресла и, уже подойдя к двери, напоследок сообщил:

— Ванная — прямо по коридору. Если захочешь, можешь взять махровый халат, он висит на двери. Твоя сумочка на туалетном столике. Я буду на кухне.

Девушка осталась одна — грязная, мокрая, до сих пор окончательно не пришедшая в себя, с чашкой этого чертового шоколада на коленях.

Не слишком-то ее спаситель разговорчив, черт подери! Но он явно что-то знает и готов рассказать. Так что держи себя в руках, Сьюзан, и не пренебрегай хорошими советами, если не хочешь, чтобы тебя держали за какую-нибудь салемскую ведьму!

Право, ради эдакого мужчины стоит и постараться!

Она спрыгнула с кровати, и тотчас от слабости ноги ее едва не подкосились. Выждав несколько секунд и привыкнув к вертикальному положению, она медленно пошла в ванную, не забыв прихватить с собой чашку с шоколадом.

Квартира, где она сейчас находилась, была обставлена весьма прилично, хотя, может, и несколько стандартно, напоминая дорогое, но временное пристанище. Задержавшись у окна, Сьюзан без труда определила, что дом расположен в районе Голд Коуст.

Она с наслаждением сбросила мокрую одежду и внимательно осмотрела свои болячки, после чего, пустив максимально горячую воду, залезла под душ.

Прическа была испорчена совершенно. Поэтому девушка ограничилась лишь тем, что насухо вытерла волосы мохнатым полотенцем, взбила их и затем из того же полотенца соорудила на голове некое подобие пышной чалмы.

Махровый халат почему-то ее рассмешил. Вероятно, потому, что она всегда, если вдруг доводилось облачаться в подобные одеяния, ощущала себя каким-то гномиком-недоростком. Запахнув на груди халат, она туго затянулась поясом.

Из зеркала на нее теперь и впрямь смотрела сущая девчонка, едва вступившая в отчаянный переходный возраст.

Ну и пусть! Не все ли равно, в каком виде она предстанет сейчас перед «великаном». Не для того же он спасал ее, чтобы затем сидеть и таращить на нее глаза!

Такие мужчины умеют заниматься и более разумными делами...

Войдя в кухню, Сьюзан с порога заявила:

— Ну вот, я в полном порядке. Благодарю вас. Вы и вправду... то есть — вы были очень любезны. Но мы совершенно не знакомы. Давайте...

Болан поднял на нее усталые глаза. Голос его звучал мягко и чуточку печально:

— Я знаю, кто ты, Сьюзан. Но этого мало. Мне нужно знать, что ты из себя представляешь?

— Мы в равном положении, супермен. Я знаю, что вы из себя представляете. Но я хочу знать, кто вы.

Он посмотрел на нее долгим, ничего не выражающим взглядом. Затем отчетливо произнес:

— Я — Мак Болан.

— Боже мой! — слабо вскрикнула она, искренне желая снова очутиться в утлой лодчонке, которую шторм несет неведомо куда.

Глава 4

Война Мака Болана против мафии долгое время была темой передовиц в газетах всего мира. Самому Болану посвящались специальные программы теленовостей и аналитические статьи в наиболее респектабельных журналах. В ряде книг, как толковых, так и не очень, подробно освещались всевозможные его подвиги. Лишь кино оставалось пока в стороне, но и его скорое приобщение к «проблеме Болана» было предопределено всем ходом событий, Болан сделался в некотором роде легендой, символом своего времени. Но подобная шумиха вокруг его имени, казалось, совершенно не впечатляла самого Палача. Для большинства обывателей он по-прежнему сохранял скорее черты некоего мифического существа, нежели реального человека. Даже враги судили о нем не столько на основании личного знакомства, сколько по образу, сформированному средствами массовой информации. Очень немногие живые мафиози могли дать конкретное описание этого человека, не прибегая к расхожим трафаретным формулировкам. Существовала, наверное, целая дюжина «достоверных» описаний Болана, но ни одно из них не соответствовало действительности — в лучшем случае, каждое содержало несколько более или менее достоверных деталей, тогда как все остальное было из области явной фантазии. В самом начале войны Болан прибегнул к пластической операции, в результате чего обращение к его прежним фотографиям стало делом бессмысленным. К тому же мафиози допустили непростительный промах, уничтожив хирурга, который оперировал Палача. Таким образом, мир потерял единственного свидетеля, знавшего подлинное лицо Болана.

Немалое значение имело и искусство Мака «входить в роль» — иными словами, его уникальная способность не только полностью психологически адаптироваться к новым, а подчас и вовсе немыслимым обстоятельствам, но и как бы физически перевоплощаться, не прибегая, впрочем, ни к каким особенным трюкам. Он словно гипнотизировал людей, создавая у них иллюзию своей абсолютной безобидности и даже незащищенности.

«Глаза и уши — простые инструменты, — объяснил он однажды своему другу. — Они, конечно, передают то, что есть. Но воспринимает разум. Я не разыгрываю спектакля для глаз и ушей. Я разыгрываю спектакль для разума».

Как всегда случается с людьми, ставшими легендой еще при жизни, в обществе вокруг Болана развернулась горячая полемика. Некоторые восхищались им самим и его поступками. Другие искренне возмущались всей его незаконной деятельностью, усматривая в ней подрыв моральных и социальных устоев общества. Третьих забавляло и даже развлекало осознание того, что на свете существует некий парень, который способен вот так запросто и при этом очень эффектно громить преступный мир. А кто-то, но таких было явное меньшинство, без помпы и от всей души каждый день зажигал за Болана свечку. Как Лео Таррин, например.

Всю эту палитру отношений к себе Болан не то чтобы игнорировал, но не придавал ей никакого значения. Он занимался раз и навсегда избранным делом, выполняя его в меру собственного разумения и мастерства, и каждый вправе был воспринимать и оценивать это, как ему вздумается.

Впрочем, будучи стопроцентно нормальным человеком, Болан не мог равнодушно относиться к прекрасному полу. И потому реакция дам на него, Мака, лично, а не на то, чем он занимался, его весьма волновала. Вот почему Болан был даже несколько шокирован, когда обнаружил, что Сьюзан Лэндри видит в нем чуть ли не монстра.