Эпопея любви, стр. 50

— Спокойной ночи, господа протестанты! Я помолюсь за вас…

К полуночи весь Лувр, казалось, спал.

XXIV. Ужасная ночь

Король лег час назад, но никак не мог заснуть… Он размышлял. Карл IX был человеком болезненным и нервным, воображение часто заменяло ему логику. Он не столько рассуждал, сколько мыслил образами. Перед его взором вновь возникала картина бурлящей толпы гугенотов: лица, искаженные ненавистью; звон обнаженных шпаг на улице Бетизи, а потом всеобщая радость после слов короля об отмщении. Он с гордостью вспомнил, какую овацию устроили ему гугеноты.

Карлу было двадцать лет, еще ребенок! Но он царствовал. А королю вдвойне простительно эгоистичное тщеславие, порожденное криками «Да здравствует король!»

Затем перед Карлом предстало бледное лицо Колиньи, и король не мог поверить, что за суровым, но честным ликом воина может скрываться предатель. Потом все заслонила фигура королевы Екатерины. И Карл, сам не зная почему, вдруг задрожал, вспомнив о матери.

Наконец, перед мысленным взором короля предстал герцог Гиз; гордый, сильный, сияющий красотой. И король почувствовал себя рядом с этой фигурой маленьким, жалким и больным… Конечно, в Гизе гораздо больше было от короля… Но при этой мысли все в Карле закипело.

Потом король постарался успокоиться, вызвав в памяти картину марширующих войск, направляющихся в поход. Уйдут все: Колиньи, гугеноты, Гиз, Конде — все, кого он опасается, даже королевский братец Генрих Анжуйский. Они уйдут далеко-далеко, и, может, кое-кто не вернется… А все-таки он — умелый политик; поход на Нидерланды — прямо находка!

Тут в голову Карла пришли приятные мысли: о мире, о покое, о любви и о Мари Туше. Король закрыл глаза, улыбнулся и наконец заснул.

Такое случалось каждую ночь: король засыпал, измученный грезами, но последняя мысль его была всегда о Мари Туше, какие бы проблемы ни мучили короля в течение дня. Итак, Карл уже погрузился в сон, но тихий стук в дверь вернул короля к действительности. Он приподнялся на локте и прислушался.

В его спальне было три двери: одна большая, двустворчатая — через нее проходили придворные во время утренней церемонии — и две маленькие. Одна из них выходила в небольшой кабинет, откуда Карл мог попасть в столовую, а другая — в длинный узкий коридор, которым пользовались лишь два человека в Лувре — король и Екатерина Медичи. Стучали именно в эту дверь.

Карл вскочил с кровати, подошел к двери и спросил:

— Это вы, мадам?

— Да, сир, мне надо сейчас же поговорить с вами.

Король не ошибся: разбудила его именно Екатерина Медичи. Он огорченно вздохнул, потом наспех оделся, прицепил к поясу кинжал и открыл.

Екатерина Медичи вошла и, не вдаваясь в объяснения, приступила к разговору:

— Сир, сейчас в моей молельне собрались канцлер де Бираг, господин де Гонди, герцог де Невер, маршал де Таванн и ваш брат Генрих Анжуйский. Мы должны принять важные решения, чтобы обеспечить безопасность короля и государства. И они ожидают Ваше Величество, надеясь изложить вам наши планы.

От таких слов Карл даже растерялся.

— Мадам, — неуверенно произнес он, — не будь я так убежден в ясности вашего разума, мне бы пришла в голову мысль о том, что вы лишились вашего обычного здравомыслия. Как, мадам! Вы будите меня за полночь и сообщаете, что эти господа составляют какие-то планы! Да по какому праву? Кто их созвал? Кто и что угрожает мне лично и государству? Пусть они там болтают, а я спать буду!..

— Карл, — холодно сказала Екатерина, — вам не стоит ложиться в постель, а то, может, вы никогда и не проснетесь…

Король живо обернулся к матери. В глазах появился ужас, смертельная бледность наползла на лицо, — так обычно начинались его страшные припадки.

— О чем вы? Что происходит? — пролепетал Карл.

— А то, что благодарите Бога: у вас есть друзья, которые оберегают вашу жизнь. Через сорок восемь часов, не позднее, на Лувр будет совершено нападение, короля убьют, меня вышлют из Франции. Преданные слуги, я назвала их вам, пришли ко мне, чтобы предупредить нас, а я явилась сообщить вам. А теперь, сир, если желаете, можете лечь в постель: я передам нашим верным друзьям, что все их предосторожности ни к чему и что король спокойно спит.

— Нападение на Лувр! Убийство короля! Какой ужас! — произнес Карл, закрыв лицо руками.

Екатерина с силой сжала плечо сына:

— Карл, — сумрачным тоном произнесла королева, — вы не доверяете мне, не доверяете своему брату и тем, кто вас любит. Вы не верите в нашу привязанность, так убедитесь в нашей преданности. Ведь это действительно ужас: отдать вас, связанного по рукам и ногам, проклятым еретикам, ненавидящим нашу веру. Чтобы достичь своих целей, они разрушат Церковь, а начнут с вас, вы — старший сын Католической Церкви. Что вы натворили, Карл! Вы осыпали этих людей знаками внимания и благорасположения, доведя до отчаяния весь католический христианский мир. Из-за этого три тысячи католических сеньоров во главе с Гизом решили спасти Францию и веру без вашей помощи. Вы оказались зажаты между двумя силами, каждая из которых для вас страшна: с одной стороны, чванные гугеноты, решившие всех нас превратить в протестантов, с другой стороны — отчаявшиеся, доведенные до предела католики, которых ваша политика подталкивает к бунту. Положение угрожающее, сир! Знаете, мне уже кажется, что, может, нам стоит бежать — так мы потеряем честь и престол Франции, но, по крайней мере, спасем себе жизнь… А ваше сегодняшнее поведение на улице Бетизи только подлило масла в огонь. Вы открыто поклялись перед всеми отомстить за этот жалкий выстрел, который только оцарапал адмирала, и тем самым восстановили против себя весь народ Парижа. Вы огласили указ, запрещающий горожанам носить оружие, — теперь парижане уверены, что гугеноты их безнаказанно перережут. Вы вернулись в Лувр с эскортом еретиков, дав понять правоверным католикам, что в их услугах не нуждаетесь и место верных слуг церкви займут при вас гугеноты. Вот, что вы натворили, сир! Господи, — воскликнула королева, подняв руки к небу, — просвети короля! Пусть он поверит матери! Боже, объясни ему, что пришел час или убивать, или умирать…

— Убивать! Опять убивать!.. Кого вы хотите умертвить?

— Колиньи!

— Никогда!

Ошеломленный Карл выпрямился. От беспощадных слов матери у него кружилась голова. Им овладел неописуемый ужас. Король бросал вокруг безумные взгляды, а скрюченные пальцы вцепились в рукоять кинжала. Но при мысли о том, что адмирала придется допрашивать и судить (а именно так Карл представлял судьбу Колиньи), в нем поднималось отвращение и возмущение.

В какой-то момент он действительно поверил матери и согласился с тем, что адмирал — предатель. Но старый военачальник столько раз доказывал свою преданность, что Карл не мог не признать очевидного — Колиньи предать не может.

— Вы сказали, что у вас есть свидетельства о гугенотском заговоре, во главе которого стоит Колиньи. Где доказательства? — спросил король.

— Хотите доказательств? Вы их получите.

— Когда же?

— Завтра утром, не позднее. Слушайте, мне удалось захватить двух авантюристов, они в этом деле замешаны и много знают и о Гизе, и о Монморанси, и о Колиньи. Один из них — шевалье де Пардальян. Как вы помните, этот молодой человек приходил в Лувр вместе с маршалом де Монморанси и вел себя во дворце весьма странно. Второй — его отец. Оба у меня в руках, сидят в тюрьме Тампль и завтра будут подвергнуты допросу. Я принесу вам протоколы их допроса, и вы убедитесь, что Колиньи явился в Париж с целью убить вас.

В тоне королевы была такая сила убеждения, что испуганный Карл на этот раз не смог ей не поверить. Однако он не хотел так сразу уступать и с показной твердостью произнес:

— Хорошо, мадам, завтра я ознакомлюсь с материалами допроса этих Пардальянов.

— Но я не кончила, сын мой! — с удвоенной настойчивостью воскликнула Екатерина. — Вам известно, что Таванн ждет меня в молельне; вы сказали, что не доверяете маршалу де Таванну… Так вот, я тоже ему не доверяю, но в таких случаях стараюсь не строить предположения, а докопаться до истины. И я установила истину!