Драконьи грезы радужного цвета (СИ), стр. 49

— Драконихи не высиживают яйца, лишь откладывают их и улетают. Выращивать детей вменяется драконам, но и они не всегда, точнее довольно часто, безразлично относятся к своему будущему потомству. Тогда кладка остается без присмотра и медленно умирает. Хорошо, если из такой кладки каким-то чудом удастся вылупиться одному, двум, чаще никому. Да и те, которые все же вылупляются, не всегда выживают в горах, в одиночестве.

— Но это же ужасно! — неверяще пробормотал Шельм. — Почему они это делают? Они же не звери, они разумны.

— Эгоисты, — бросил в сторону Ставрас. — Кому охота возиться с детьми, когда можно куда интереснее провести время и без них? Поэтому наш племя вымирало, когда Август пришел меня убивать. А я только-только заменил тогда прошлого Радужного и ломал голову, что же делать, как не дать драконам самим себя уничтожить. А тут он, и я подумал о человеческих детях. Вы, в большинстве своем, никогда их не бросаете. Ваши матери за жизнь своего ребенка могут вытворить такое, что никогда бы не смогли, не будь они в тот момент в ответе за судьбу своего потомства. Ваши мужчины готовы драться в десять, в тысячу раз яростнее, сметая всех и вся на своем пути, даже тех, кто заведомо сильнее, если знают, что за их спинами женщины и дети, потомство, семья. Магию запечатления подарил нам сам мир, но к людям драконов вывели мы с Августом. Дракон, запечатленный на человека, всегда заботится о своем потомстве, взращивает, воспитывает, любит. Точно так же, как человек, — договорив до конца, Ставрас замолчал.

Молчали и все присутствующие. А потом тишину нарушил Гиня.

— Знаете, по-моему, на этот день выпало слишком много откровений. Может быть, перенесем остальные хотя бы на завтра?

— На послезавтра, — уточнил лекарь. — Мы отбывает к горам послезавтра. Пройдем быстрым маршем, не заворачивая больше никуда. Это займет где-то неделю, может быть, полторы. Если все еще собираетесь идти с нами, завтра вам надо успеть разобраться со всеми делами, и было бы неплохо оставить кого-то вместо себя. У тебя, я слышал, помощник есть?

— И про матрицу, что в нем, наверное, уже слышал? — взглянув на Ландышфуки, поинтересовался Гиацинт.

— Слышал. И что, если бы не ты, так и быть бы ему всю жизнь деревенским дурачком и угукать до старости, аки младенец.

— Я читал, что Вольто может видеть многое, но не думал, что настолько.

— У меня случайно получилось, — все же решил пояснить Шельм, посчитав, что кто-кто, а Гиня имеет право знать, да и Ставрас заодно. — Я, когда к вам шел, он мне встретился. Потому я и Маришку отослал, думал, мало ли что. А когда топал уже обратно, опять с ним столкнулся и на этот раз решил посмотреть повнимательней. Сам не думал, что получится заглянуть под матрицу.

— Кстати, — словно о чем-то вспомнив, начал Ставрас, — а она тоже временная или как?

— Временная? — изумился Гиацинт и на вопросительный взгляд лекаря пояснил: — Не бывает временных матриц, если они накладываются, то уже все. Не снимешь.

— Шельм? — протянул лекарь.

Шут отвернулся и как-то даже сжался.

— Шельм? — в тон лекарю протянул Гиацинт.

— Для меня они все временные… кажется.

— Что?

— В Дабен-Дабене он попросил, чтобы я поднял его над городом и сорвал матрицы со всех, кого успел превратить в кукол Лютик, — обронил Ставрас, словно между прочим.

— Сорвал? — резко севшим голосом уточнил Гиня.

— Да.

— И… и сколько их было?

— Не знаю. Шельм?

— Тридцать четыре человека и восемь собак.

— Боги Масок, это невозможно, — пробормотал Гиацинт во все глаза глядя на голубоволосого мальчишку.

— Я не хотел, чтобы они были куклами. Не хотел, чтобы больше не жили, а лишь номинально существовали.

— Понятно, — поддержал его Гиацинт и встал из-за стола. За ним поднялся и Муравьед. — Ты присмотри за ним, — обратился масочник к Ставрасу. — Если он маску первый раз сегодня показывал, через пару часов может начаться откат и тогда ему придется несладко.

— Присмотрю.

— Я не младенец, чтобы за мной… ай! — шут схватился за ушибленный затылок, порой рука лекаря могла быть, ну, очень тяжелой.

Веровек сочувственно на него покосился. Сам за время путешествия не раз получал от Ставраса подзатыльники.

— Вот и правильно, — неожиданно одобрительно покивал Муравьед. — С этакой шельмой только так справиться и можно. — Подхватил замешкавшегося Гиацинта за локоть и, обернувшись уже у самой двери, произнес: — Провожать не надо, не маленькие.

— Как же не надо, — встрепенулся насупленный шут. — А экскурсия в конюшню?

— Это еще зачем? — нахмурился Мур.

— Познакомить тебя кое с кем хочу. Уверен, тебе понравится, — ухмыльнулся шут и тоже выбрался из-за стола, когда Веровек встал, чтобы пропустить его.

— И с кем же?

— С конем лекарским, скорей всего, — впервые за все время подал голос Михей. — Ты сходи Мур, взгляни, я вот тоже думаю, что тебе понравится.

Муравьед покосился на него, но молча вышел, утягивая за собой задумчивого Гиню, за ними вышел и Шельм.

— Ох, и нажил ты себе проблем с этим мальчишкой, — прокомментировал дед, поднимаясь из-за стола.

— Только с ним? — посмотрев на королевича, с улыбкой уточнил Ставрас.

— С обоими, — фыркнул тот.

— И как же вышло, что твои-то ученики королевского отпрыска ничему толковому не научили?

— А ты королеву видел?

— Ну, видел.

— Сложная женщина. Очень сложная. Я его почему не узнал, видел только малым совсем, тоже думал учить буду, а она такой крик подняла, что Палтус наш решил, что лучше меня отослать, чем с ней связываться.

— А я вас совсем не помню, — растерянно захлопал глазами Век.

— Я ж говорю, малым ты совсем был, да и при дворе я пробыл недолго совсем, полгода, али и того меньше. Но ничего, раз уж тобой Ригулти занялся, уверен, хорошо научит, да и шут этот ваш по магии, поди, понатаскает. У них-то магия тоньше, чем наша, другие они совсем.

— Угу, — отозвался королевич и взволнованно посмотрел на все еще сидящего лекаря. — А если Шельму там плохо станет?

— Я почувствую, не переживай. Пока у него все нормально.

— Ясно.

— Я единственный дракон, который может выбрать сам. Да и не дракон уже, если честно.

— Да, я и не надеялся, что Радужный меня выберет! — запротестовал Веровек и честно признался. — Просто повод придумал, чтобы от маменьки сбежать. Она хорошая, нет честно, просто беспокоится обо мне.

— Ага. Так беспокоится, что вздохнуть совсем не дает. Такой любовью и задушить недолго, — побурчал Михей и тоже пошел к выходу.

Веровек потерянно молчал.

— Выше нос, — встав, похлопал его по плечу Ставрас, а когда королевич робко посмотрел на него, улыбнулся. — Горы, знаешь, какие большие? А драконов в них сколько, знаешь? Так что, еще встретишь ты своего дракона, будь уверен.

— Ты, правда, так думаешь?

— Конечно, — заверил его Ставрас. — Ладно, пойду, посмотрю, чем там эта троица с Шелестом занимается, а ты тут с дедом Михеем поласковей, он ведь теперь себя винить будет, что недоглядел за твоим образованием.

— Я постараюсь.

— Вот и молодец, — еще раз улыбнулся Ставрас и ушел в конюшню.

Шельма оттуда он принес уже на руках. Гиацинт был прав, то, что он назвал откатом, нахлынуло внезапно, словно морской прибой, и так же быстро схлынуло. Вот только сознание Шельма, спасаясь от боли, ухнуло в небытие. Хорошо, что лекарь вовремя успел подхватить бесчувственное тело, а то шут мог бы и голову разбить.

Шельм пришел в себя лишь под вечер и обнаружил, что вольготно раскинулся на кровати, в то время как Ставрас отчего-то стоит в дверях с подносом в руках, и только потом до шута дошло, что тот только что вошел.

— Хм, — хрипло выдохнул он, переворачиваясь на живот и обнимая руками подушку. — Пришел с ложечки меня кормить?

Ставрас лишь тяжко вздохнул, молча подошел к кровати, сгрузил поднос на высокий сундук, стоящий возле нее, и присел, каким-то странным взглядом осматривая фигуру шута, скрытую под тонким пододеяльником без одеяла.