Последнее действие спектакля, стр. 6

Я обнаружила это уже в поезде по пути в Лондон после того, как папа высказал портовым охранникам в Дувре своё возмущение, а мистер Нельсон обрёл свой обычный цвет кожи.

Я открыла сумку, чтобы вернуть дворецкому его дьявольскую книжечку, и вдруг обнаружила сложенный вдвое лист бумаги. Я не помнила, чтобы брала с собой какую-то бумагу или записку, и с удивлением развернула её. И тут сердце моё чуть не выскочило из груди: я мгновенно узнала почерк Шерлок Холмса.

– О… вот негодяй! – возмутилась я.

Выходит, это его пристальный взгляд так напугал меня на пристани?

Я не сразу пришла в себя от удивления, когда прочитала немногие строки, которые он написал. Никакого приветствия, никакого «Моя дорогая Ирэн», лишь весьма решительный тон:

Глава 5. Божественная Офелия

В ту ночь я почти не спала. Номер в гостинице «Клариджиз» оказался роскошный во всех отношениях, а кровать мягкая, словно взбитые сливки. Но слишком многое волновало меня, чтобы я могла уснуть. Перед глазами так и стоял этот дуврский попрошайка, то есть Шерлок Холмс, и я всё повторяла слова его короткой приветственной записки.

Думая о том, что произошло на пристани, я испытывала двойственное чувство: и негодование из-за того, что Шерлок разыграл меня, и восхищение оригинальностью и смелостью его поступка.

Когда же удавалось отвлечься от мысли о моём лондонском друге, тотчас всплывали в памяти другие лица. Люпен, увидеть которого так скоро я, конечно же, и не надеялась… И Офелия Меридью – её портрет в газете, и я радовалась, что увижу её теперь наяву и услышу уникальный голос, завораживающий весь мир. А ещё представлялось мамино лицо, строгое и упрямое, каким запомнилось в последний момент нашего расставания в Париже. Лишь на рассвете я ненадолго уснула неглубоким, тревожным сном, а когда, открыв глаза, увидела свет, проникавший сквозь парчовые шторы, решила подняться с кровати.

Спустившись в холл, я сразу же увидела отца, он был в прекрасном расположении духа. Папа крепко меня обнял.

– Я послал маме телеграмму, – сообщил он, целуя меня в лоб. – Всё в порядке, она может спокойно приехать к нам.

Я улыбнулась в ответ и, посмотрев на отца с искренним восхищением, подумала, как же нам с мамой повезло, что рядом с нами такой добрый и заботливый человек.

– Ты удивилась, наверное, почему я не настоял на том, чтобы она поехала с нами, – продолжал отец, подводя меня к столику в ресторане. – Просто я хорошо знаю твою маму и понимаю, что иногда нужно уступить ей, чтобы она сама приняла решение. Если настаивать, будет только хуже, а так обычно, спустя несколько часов, она понимает, что прав я! – заключил он, радуясь, что может поделиться со мной такими соображениями.

Мы сели за столик и заказали пантагрюэлевский завтрак по-лондонски. И пока расправлялись с яичницей, сосисками и рисом с треской и специями, папа рассказал о планах на сегодняшний день. Он считал, что мы ни в коем случае не должны устать к вечеру. И предложил прогуляться по Лондону в кэбе, а потом, прежде чем отправиться в театр, ограничиться лёгким ужином в гостинице.

– Это единственный способ не устать к вечеру, понимаешь, Ирэн? – объяснил он мне, откусывая намазанный маслом хлеб. – Ты должна отдохнуть, и голова должна быть свежей. Искусство божественной Офелии Меридью заслуживает этого!

Я кивнула, захваченная папиным энтузиазмом, и тут же удивилась какому-то необычному шуму – поблизости раздалось нечто среднее между мычанием и клокотанием кипятка. Я обернулась и поняла, что так странно смеётся ещё более странный человек, сидевший за соседним столиком, – высокий, тучный, с круглым лицом, обрамлённым густой каштановой бородой, в ярко-синем фраке. Мне показалось, он смотрит на нас с папой. Да так оно, собственно, и было.

– Мистер прав! – сказал он на ломаном английском, когда я встретилась с ним взглядом. – Совершенно прав!

– Рад слышать это, сэр, – ответил отец, протягивая в его сторону в знак приветствия чашку с чаем.

Огромный человек снова рассмеялся и представился. Незнакомец оказался русским – князь Сергей Голицын, который специально приехал в Лондон из Санкт-Петербурга на последний спектакль с участием Меридью.

Они с отцом увлечённо заговорили об оперной музыке, и я с удовольствием слушала их оживлённый разговор о бельканто.

– Не знаю, самый ли он великий композитор всех времён, но определённо мой самый любимый! – сказал папа, когда разговор зашёл о Джузеппе Барцини.

– Согласен с вами, друг мой! – ответил князь. – И подумать только, что ещё несколько лет назад я был в числе тех неверующих, которые считали, что маэстро кончился. А ведь какое заблуждение, друг мой!

– Не стоит так упрекать себя, сэр, – деликатно возразил папа. – Нельзя не признать, что в какой-то момент действительно казалось, будто вдохновение покинуло великого Барцини. Но потом…

– Потом он выставил дураками всех, кто думал, как я, друг мой! – прервал его князь.

Тут рассмеялись мы все трое.

– В самом деле, последние две оперы маэстро великолепны, в них столько силы, энергии! – согласился папа.

– Ну конечно! – продолжал Голицын. – У этого гения открылось, как говорится, второе дыхание, поверьте мне, дорогой друг!

Сказав это, князь поклонился нам и снова обратился к своей тарелке с внушительной порцией сосисок.

Знакомство с князем Голицыным привело папу в отличное расположение духа, и дальше время в ожидании великого события, предстоявшего после ужина, пролетело очень весело и быстро.

Во время долгой прогулки я рассматривала из кэба улицы Лондона и немало подивилась. Город показался мне не таким красивым, как Париж. Но здесь, словно в едином бурлящем котле, соседствовали самые различные элементы – от мелких до грандиозных, и это создавало ощущение огромной жизненной силы, которая произвела на меня необычайное впечатление.

Вернувшись в гостиницу, мы довольно легко и быстро поужинали бульоном с отварной говядиной, и я отправилась в свой номер переодеться. Вечер предстоял совершенно особый, мне хотелось выглядеть подобающим образом, и, прихорашиваясь, я целый час провела у зеркала. Когда усмиряла последний, непослушный завиток, в дверь постучали.

– Ирэн, пора ехать! – сказал папа. – Кэб ждёт нас!

Я бросила на себя ещё один взгляд и, решив, что непокорный завиток станет сегодня вечером моей «оригинальной ноткой», поспешила к папе.

До сих пор помню, каким восторгом засияли его глаза, когда я открыла ему дверь и он увидел меня в вечернем платье бледно-василькового цвета.

– Ирэн! Ты просто восхитительна! – воскликнул он, беря меня под руку.

Возле гостиницы к нам поспешил мистер Нельсон и провёл к кэбу. Поездка заняла минут десять, и вот мы уже у парадного подъезда в Королевский оперный театр, самый знаменитый, – «Ковент-Гарден» – и вместе с оживлённой публикой поднимаемся по широкой лестнице. Я чувствовала себя необыкновенно легко, будто за спиной выросли крылья, а сердце билось как никогда.

У входа в театр папа встретил весьма элегантного мужчину с густыми седыми бакенбардами. Это оказался мистер Джабкинс, богатейший лесоторговец, который в тот вечер ждал нас в своей ложе. Папа рассыпался в благодарностях, которые поначалу, честно говоря, мне показались даже чрезмерными.

Но стоило лишь войти в театр, как я поняла, что ошиблась. В фойе, элегантном и строгом, в соответствии со вкусом англичан, казалось, и в самом деле собрался весь цвет старой Европы.