Лесные тайнички (сборник) (с илл.), стр. 17
Хочешь увидеть – стань невидим. Хочешь услышать – стань неслышим. Хочешь узнать – затаись.
ПТЕНЦЫ-ХИТРЕЦЫ
Жил в лесу. Один-одинёшенек.
Скучно одному. «Хорошо бы, – думаю себе, – хоть щеночка завести. Весёлого, ласкового. Учил бы его уму-разуму. Вот скуки бы и не было».
В лесу щенков нет. Собрался я в деревню. Дорога туда была неблизкая.
Вышел из лесу, пошёл полем. Шёл-шёл – устал. Присел отдохнуть.
Хорошо летом в поле! Кругом рожь шелестит.
Вдруг слышу: будто пикает кто-то тихонько во ржи…
Раздвинул колосья, а там целое лукошко яиц!
Лукошка-то, правду сказать, никакого нет – прямо на земле яйца лежат, в ямке. И много их: двадцать штук я насчитал!
Лежат и – вот чудеса! – переговариваются.
На птичьем языке – писком.
«Пик!» – скажет одно яичко.
«Пик-пик-пик!» – отвечают другие.
Осторожненько взял я одно яйцо и приложил к уху.
«Пи-ик!» – испугалось яичко. Потом что-то ворохнулось в нём, тюкнуло изнутри в скорлупку – и притихло.
Ясно: в яйце готовый цыплёночек! Гнездо – я знал это – красивой полевой курочки, серой куропатки. Куропатка-мама куда-то пропала. Может быть, ушла надолго. А может быть, и совсем не вернётся: где-нибудь ястреб её подхватил или хорёк поймал. Птенчики и волнуются. Пищат. Чувствуют, что пропадут без мамы.
Положил я обратно яйца. Задумался: что сделать? Верно ведь: выклюнутся – непременно пропадут они. Сколько кругом врагов-то!
Надумал: никакого мне щенка не надо! Сбегаю домой, принесу корзиночку, сложу в неё яйца. Будет у меня целых двадцать цыпляток – жёлтеньких, прехорошеньких. Кормить их буду, учить уму-разуму. Какая уж тут скука с ними!
«Пик!» – тревожно пискнуло в одном яйце.
«Пик-пик-пик-пик!» – тревожно отозвалось в других.
Боятся, бедненькие, одни, без мамы! Надо спешить.
– Не пикайте! – крикнул я им. – Живо прибегу, заберу вас к себе домой.
И побежал к себе в лес – за корзиночкой.
Прибегаю назад – нет в ямке яиц, одни пустые скорлупки лежат!
А из ржи с треском и шумом вырвалась вдруг красивая курочка с шоколадной подковой на груди. Взлетела, пала на дорогу – и побежала по ней, волоча по земле крылья.
– Знаю вас, знаю! – крикнул я ей. – Не обманешь!
Это была, конечно, куропатка-мама; они всегда так притворяются, чтобы отвести человека подальше от своих птенчиков.
– Очень рад, что тебя никто не съел. А одного сынка я всё-таки возьму у тебя, чтобы мне в лесу не так скучно было одному.
Я посмотрел себе под ноги. Там во ржи лежало одно только целое яичко.
Я нагнулся, чтобы взять его. Но яичко вдруг вскочило на ножки и побежало!.. Я даже руку отдёрнул от неожиданности. Потом кинулся его ловить, схватил… но в руке у меня осталась только сломанная скорлупка.
Просто это половина скорлупки прилипла к влажному пуху птенчика. Куропатка-мама ещё не успела склюнуть её с сынка, он так и бегал со скорлупкой на спине. Я освободил его от скорлупки, он шмыгнул от меня в густую рожь, только я его и видел!
– Ну, этим птенчикам я не нужен! – решил я. – Боевые ребята. Пойду-ка к себе в лес: там, наверно, найдутся какие-нибудь бесприютные птенчики, которые могут пропасть без моей помощи. Пойду поищу.
Пошёл в лес.
В сухом ельничке с муравьиной кучи свечой взлетел рябчик. Во все стороны с кучи – как шарики – покатились крошечные рябчата. Они были в пуху и летать ещё не могли.
У меня глаза разбежались: кого ловить?! Кинулся за одним, кинулся за другим, в третьего шапкой бросил – и всех упустил!
Рябчата затаились – будто шапки-невидимки надели.
«Ладно, – думаю, – ваше счастье, что вы так хорошо умеете прятаться!» И пошёл поднимать свою шапку.
Глядь, а под ней два рябчонка лежат рядышком!
К земле прижались, глазёнки зажмурили, будто они и в самом деле под шапкой-невидимкой.
Я их – цоп!
Держу в руке и думаю: «А остальных как найду?.. Давай-ка я этих двух к тем подпущу: они побегут прятаться к своим – и покажут мне, где они».
Выпустил одного. Он ножками – чик-чик-чик! – отбежал, к земле припал и листком сухим накрылся, будто его тут и не бывало!
Рукой случайно не тронешь – ни за что не найдёшь. А других рябчат рядом не видно.
Выпустил я второго. Думаю: «Может, этот покажет?»
А он даже и не побежал. Тут же припал к земле и пропал: не то комок земли лежит, не то кусок коры.
Я понял: значит, и остальные так – кто комочком, а кто под листочком. Такой пушок у них – з а щ и т н о г о цвета.
Выходит, не шапка у них, а вся одежда н е в и д и м к а!
Что тут делать? Комочков земли да листочков сухих вокруг меня не счесть сколько. Всех их руками не перещупаешь! Тронешься с места – того и гляди, всех рябчат сапогами передавишь… Как тут быть?
Присел я на пенёк. Разулся. Потом осторожно опустился на колени, ладонью впереди себя пощупал, каждый листик перевернул пальцами.
Немножко вперёд продвинулся – опять пощупал.
Да так из ельничка и ушёл – на четвереньках.
Дополз до поляны на четвереньках – там стал на ноги.
«Ну, – думаю, – ни полевым, ни лесным птенчикам я не нужен. Эти отлично и без меня проживут. Пойду у озера гнёзд поищу, – вон под горой меж деревьев вода виднеется».
Спустился с горки, пошёл по берегу, смотрю: в воде на кочке чомгино гнездо. В гнезде – пустые скорлупки и один птенчик.
Птенчик такой махонький, что не может ни стоять, ни сидеть. Лежит на пузечке, вытянув вперёд шейку, и беспомощно растопырил лапки.
Я опрокинул его пальцем на спину. Малыш засучил ножками, силясь перевернуться. Наконец это ему удалось, но он скатился на край гнезда… и бульк в воду! Как камешек. И пропал – только круги пошли…
Я живо раздвинул траву и, прикрыв глаза рукой от яркого блеска воды, глянул в глубину.
Птенчик держался там под водой носом за камышину и не двигался.
Я сунул руку на дно, чтобы подхватить и спасти его. Но он оттолкнулся носом от камышины – и быстро поплыл под водой, работая лапками и культяпочками-крыльями. Точно сон вижу: птичонок как ни в чём не бывало плыл под водой!
Проплыл порядочное расстояние до того места, где стеной стоял камыш, и выскочил из воды. Смотрю – а там всё его семейство: чомга-мама и птенчики, мал мала меньше!
«Вот это, – думаю себе, – малыши так малыши! Водолазы-подводники. Птичонок ещё ходить не умеет, стоять не умеет, а плавать и нырять – пожалуйста!»
Семейство чомг под предводительством чомги-мамы скрылось у меня из глаз в густых тростниках. А я пошёл дальше по берегу озера.
Смотрю: впереди меня бежит жёлтенький куличок – зуёк-галстучник. За ним торопятся четыре зуйчонка величиной с напёрсток, на высоких ножках.
Путь зуйкам пересекла узкая лужица. Зуйчиха на крылья – и перелетела воду. А у зуйчат ещё и крыльев нет – один пух! А всё равно и они не остановились: мах-мах ножками по воде, как по песку! Такие лёгкие, что и вода их держит. Я даже вскрикнул от удивления.
Зуйчиха-мама оглянулась на меня с того берега лужи и негромко сказала своим зуйчатам: «Пи-у!» (ложись).
Трое зуйчат были уже на том берегу лужи. Услыхав материнскую команду, они разом припали к земле и пропали из глаз: их серо-жёлтые спинки слились с жёлтым песком и серой галькой.
А четвёртый зуйчонок не успел перебежать лужу – и плюхнулся прямо в воду. Только головка его была на песке, а всё тельце – в воде; он лёг там, где его застала команда «пи-у!».
Я перешагнул лужу, сел на камень рядом с послушным птенчиком.
«Дай, – думаю себе, – дождусь, что он дальше будет делать».