Не уходи, стр. 24

В древнем, залитом солнцем холле повисла тишина. Анри де Вальми распахнул дверь библиотеки, решив выйти в холл и выяснить, что там происходит. Он замер на пороге, и глаза его расширились от ужаса.

Солдаты стояли по стойке «смирно». Молодые, широкоплечие арийцы ожидали похвалы от командира за то, что быстро и четко выполнили его приказ.

Поля и Андре солдат толкнул с такой силой, что они ничком растянулись на полу. Только летчику удалось хоть как-то сохранить достоинство. Поставленный на колени, он бросил высокомерный взгляд на Дитера, а затем отвернулся и посмотрел на лестницу, где в шелковой ночной рубашке стояла бледная как мел девушка. Сердце Лизетт неистово колотилось, она задыхалась. В глазах летчика не было страха, только любопытство. В этот момент Дитер направился к лестнице, прервав немую сцену.

Он остановился у нижних ступенек с застывшим, как маска, холодным лицом. Лизетт вцепилась в перила. Она попыталась заговорить, спуститься к Дитеру, но ей не удалось ни то ни Другое. Девушке показалось, что вся ее жизнь рассыпалась в прах за эти секунды… Надежды и мечты рухнули, оставив после себя мрачную бездонную пустоту, которую уже ничем не заполнить.

Дитер поднял взгляд на Лизетт, и в его глазах она увидела отчаяние. Он поднялся на несколько ступенек и снова остановился, напряженный, со вздувшимися на шее венами. Его светлые, коротко подстриженные волосы поблескивали в свете солнечных лучей. Лизетт бросился в глаза шрам на брови, который она совсем недавно любовно гладила пальцем.

— Отпусти их, — прошептала девушка и, опираясь на перила, медленно опустилась на колени. — Пожалуйста, ради меня… ради нас!

Дитер ощутил такую пронзительную боль, что ему захотелось закричать. Он отвернулся, и Лизетт поняла, что ее мольбы напрасны.

— Доставьте англичанина в Кан, — приказал Дитер солдатам.

— Нет! Умоляю, нет! — Лизетт задохнулась от ужаса.

— Немедленно! — бросил Дитер. Его приказ означал смертный приговор для летчика.

Солдаты рывком подняли англичанина на ноги. Он снова взглянул на Лизетт, и на губах его появилось подобие улыбки.

— Благодарю вас, мадемуазель. — Летчик склонил голову, но в этот момент солдаты поволокли его к выходу.

Лизетт услышала протестующие возгласы отца и сдавленные всхлипывания Мари. Затем солдаты подняли на ноги Поля и Андре.

— Поль! — Лизетт с трудом встала на ноги и, прихрамывая, начала спускаться по лестнице. Она совсем забыла о том, что на ней только прозрачная ночная рубашка.

— Остановите ее! — приказал Дитер графу.

Анри де Вальми бросился вверх по лестнице и крепко обнял дочь.

— Поль! — снова крикнула она, тщетно пытаясь вырваться из объятий отца.

Поль повернул к ней голову, бледный, с отсутствующим взглядом.

— Так ты им не поможешь, — прошептал граф, крепче прижимая к себе Лизетт. — Надо будет поговорить с ним наедине, а не в присутствии солдат.

— Уведите их, — приказал Дитер и стиснул зубы. На его скулах заходили желваки.

Поля и Андре увели. Лизетт услышала громкий крик, исполненный боли, и не сразу поняла, что кричала она сама.

— Пойдем, — настойчиво попросил граф, — он не отправит Поля и Андре в Кан, пока не допросит их. А это дает нам время.

Оставшись в холле один, Дитер посмотрел на Лизетт. Глаза его выражали гнев и смятение.

Лизетт заплакала. Слезы стекали по ее лицу на ночную рубашку. Дитера охватило желание броситься к девушке, обнять ее, осушить поцелуями слезы, успокоить.

— Отпусти их, — снова взмолилась Лизетт. Ее отчаяние было столь искренним, что у Дитера заныло сердце. Она просила его за Поля и Андре, зная, что от этого зависит ее и Дитера будущее.

Глаза Дитера потемнели, его охватило отчаяние. У них нет будущего. Как немецкий офицер, он не может выполнить эту просьбу.

— Уведите ее в комнату, — холодно бросил Дитер графу и удалился в главную столовую. Холл снова опустел. В солнечных лучах плясали пылинки.

Не веря в реальность происходящего, Лизетт проводила Дитера взглядом и с трудом поднялась по лестнице. Она должна одеться, а потом попытаться убедить Дитера отпустить пленников.

Доктор Оже со страхом смотрел на девушку. Услышав, что творится в холле, он осторожно вышел в коридор и увидел, как солдаты увели англичанина, а затем Поля Жильеса и Андре Кальдрона.

— Что происходит? — с тревогой спросил доктор. — Деревня не пострадала? Будут репрессии?

— Они арестовали Жильеса и Кальдрона, — печально сообщил граф. — А что будет дальше, неизвестно.

Доктор Оже вытер пот со лба носовым платком. Вероятно, вскоре последуют казни. Обычно боши выбирали жертвы без всякого разбора.

— Я спущусь вниз и поговорю с ним, — решительно заявила Лизетт. — Папа, он должен их отпустить! Если майор отправит этих людей в Кан, их расстреляют!

Глубокие морщины пролегли на лице графа от носа до рта. Он почувствовал себя внезапно постаревшим.

— Нет, это мой долг, Лизетт.

Девушка зашла за ширму, сняла ночную рубашку, надела бледно-лиловый шерстяной свитер и фиолетовую твидовую юбку.

— Ошибаешься, папа, это мой долг, — возразила она.

Сунув ноги в домашние туфли, Лизетт вышла из-за ширмы. Глаза ее потемнели от боли.

Граф покачал головой:

— Дитя мое, с чего ты взяла, что это твой долг — говорить с майором?

— Потому что еще пять минут назад я собиралась стать его женой.

Лизетт увидела, что отец ошеломлен. Как только граф оправился, она вышла из комнаты. Спеша к лестнице, девушка старалась не думать о чувствах отца. Сейчас надо позаботиться о Поле и Андре. Она обязана спасти их.

Англичанину уже ничем не помочь. Дитер отправил его на явную смерть, с таким же успехом он мог расстрелять его во дворе замка. Интересно, сколько еще смертей на его совести? Как же до этого момента она позволила себе забыть о том, что означает его военная форма? Как посмела мечтать о том, чтобы разделить с ним постель, носить под сердцем его ребенка?

Казалось, даже стены старого замка знали ответы на эти вопросы, и Лизетт зажала уши ладонями, надеясь облегчить свои страдания. Все потому, что она любит его и сразу полюбила. Но теперь уже не любит и, наверное, никогда не будет любить.